§ 1. Армия Тьера

Пока Коммуна занималась своими внутренними делами, правительство Тьера было занято организацией армии, которая должна была обрушиться на Париж.

Уже в своем очередном циркуляре от 22 марта Тьер писал: «Реорганизованная армия, размещенная лагерем вокруг Версаля, проявляет твердость и уверенность; со всех сторон правительству республики предлагают (еcли понадобится) батальоны мобилей для поддержки республики против анархии»¹.

Это было очередное лживое сообщение Тьера, который лгал, как зарвавшийся делец, прикрывающийся пышными фразами.

Разложившиеся остатки парижской армии в это время находились в состоянии полного маразма, и правительство знало, что положиться на солдат нельзя.

Вновь присланные воинские части тоже не внушали доверия. Окунев писал, что даже накануне 2 апреля все еще «опасались, как бы оказавшиеся перед мятежниками войска не подняли ружья прикладами вверх»².

По словам Винуа, Тьер предлагал 1 апреля одному из видных генералов взять на себя командование при наступлении на Париж, но тот колебался, ссылаясь на то, что войска ненадежны. Тогда Винуа сам взялся за командование этой операцией³.

Одновременно шла и подготовка общественного мнения.

28 марта Тьер писал в своем очередном воззвании: «Пусть честные рабочие (которых гораздо больше, чем плохих) знают, что если они еще не нмеют куска хлеба, то этим они обязаны сторонникам Интернационала, этим тиранам рабочих, претендующим быть их защитниками».

А крестьянам Тьер заявлял, что они оторваны от своих деревень из-за тех же смутьянов, которые «задержали уход немецких войск»⁴.

¹ «L'armée de Versailles», P. 1871, p. 12.

² Письмо Горчакову от 10 апреля, «Царская дипломатия и Парижская коммуна», стр. 100.

³ Général de Sesmaisons, Les troupes de la Commuue, P. 1904. p 7-8.

⁴ «L'armée de Versailles», p. 15.

Но надежды Тьера на поддержку провинции оказались призрачными. Призывы записываться в добровольцы окончились полным крахом. В главных городах департаментов на этот зов собиралось по 20-30 волонтеров (мобилей).

«Хорошие» национальные гвардейцы, прибывшие в Версаль из Парижа, не хотели идти в бой. (После вступления версальских войск в Париж они стали хозяйничать там, как палачи). За апрель и май в Версале записалось только 1500 волонтеров (мобилей, национальной гвардии и пр.), но из них фактически действовал только один отряд в 120 человек¹.

Таким образом, версальское правительство решило опереться первую очередь на пленных, интернированных в Германии. Поэто» в Тьер изо дня в день униженно просил Бисмарка об увеличении контингента войск и об отпуске из плена новых частей.

Прежде всего Тьер принялся за организацию жандармерии. Из жандармов было создано два конных полка н два пехотных. Сюда же были влиты остатки императорской гвардии. Эти части были своего рода тьеровской гвардией. Их помещали перед регулярной армией, на передовых линиях наступления.

Когда стали прибывать пленные из Германии, их размещали сначала в два лагеря, около Шербура и Камбрэ. После отбора более надежных элементов их посылали в Версаль, где они размещались в двух лагерях под городом.

Из плена в первую очередь прибыли части восточной армии, которую Фавр в свое время позабыл включить в договор о перемирии. В начале мая стали прибывать пленные, захваченные после капитуляции Меца. Обработка пленных шла по всем правилам. Еще при поездках в Германию Фавр лично выступал в лагерях среди французских военнопленных, натравливая их против Коммуны и призывая сражаться против «деспотизма демагогии».

В лагерях, размещенных во Франции, шли усиленная проверка и отбор людей и одновременно дикая погромная агитация против коммунаров. Солдаты, возвратившиеся из плена, были находкой для Тьера. Это были преимущественно крестьяне, оторванные за время плена от родины, не имевшие представления о ходе событий во Франции, жаждавшие скорее возратиться в свою деревню, в свою семью.

Им изображали Париж как исчадие ада. Например, в воззвании генерала Дюкро, который ведал Шербурским лагерем, говорилось (19 апреля): «На развалинах нашей несчастной родины жалкий сброд пытается торжествовать во имя праздности, дебошей, разбоя и убийств... Париж стал добычей этих людей, этой накипи роковой войны. Солдаты, прогоним их! Навсегда выгоним из нашей столицы этих сумасшедших злодеев!»

Лагери под Версалем находились под особой охраной. Никто не мог туда войти. Офицерам было предложено жить тоже в лагерях, чтобы вести пропаганду среди солдат. Войска были заново экипированы, питались значительно лучше обычного. После полуголодного cyществования в концлагерях хорошее питание было важным агитационным средством.

¹ Albert Hans, Souvenirs d'un volontaire versaillas, P. 1873 p. 26-30.

Вильгельм I и Жюль Фавр
(Жюль Фавр умоляет германского императора спасти Францию
от Коммуны). Вильгельм I: «Встаньте же, мужчины не плачут!»

Так тщательно обрабатывалась армия, которой готовили роль палача рабочего правительства.

К моменту бегства правительства в Версаль там собрались три дивизии, одна бригада, два полка жандармов и несколько отрядов егерей. К началу апреля присоединилось еще пять дивизий. Но армия еще не была полностью сформирована. Поэтому, по словам Винуа, «правительство было заинтересовано в том, чтобы возможно дольше оттягивать момент новых активных действий»¹.

¹ Général Vinoy, L'Armistice eb la Commune, p. 247.

После первых военных действий, в начале апреля, была проведена организация военных сил Версаля (Декрет 6 апреля). Были созданы I и II армия (резервная). I армия оыла организована из трех корпусов, руководимых генералами Ладмиро (1-й корпус), де Сессэ (2-й корпус) и дю Барай (3-й корпус — целиком кавалерийский), 1-й, 2-й корпус и резервная армия имели по три пехотные дивизии, по бригаде кавалерии; при каждой дивизии было по две батареи. У каждого корпуса было в резерве по четыре батальона. Общий резерв I армии состоял из десяти батарей и двух рот саперов.

Позднее, 23 апреля, к I армии присоединились еще два корпуса 4-й — генерала Дуэ (организованный в Шербурском лагере) и 5-й - генерала Кленшана (из лагеря при Камбре). Резервная армия (из трех дивизий) была под начальством генерала Винуа.

Общая численность версальской армии на 6 апреля равнятг 65 тыс. (в том числе 5,5 тыс. артиллеристов и 4,5 тыс. кавалерии). Главнокомандующим и командиром I армии был назначен маршал Мак-Магон. Этот генерал имел печальную репутацию в армии. Правда, иногда вспоминали, что он пострадал от раны во время войны (для генералов императорской армии это было исключением). Тьер серьезно опасался, не освищут ли солдаты нового главнокомандующего.

Тьер, впрочем, сам непосредственно занимался подготовкой армии и всеми военными вопросами. Этот зловещий карлик написал тысячи страниц о наполеоновских войнах и на этом основании считал себя великим стратегом и знатоком военного дела. Он пыжился, изображая из себя Наполеона.

Ежедневно с 7 часов утра Тьер созывал своих командиров, чтобы держать их в напряженном состоянии, и лично давал им директивы военного характера, щеголяя специальной терминологией и хвастая своими книжными познаниями о военных операциях прошлого.

Армия Тьера, пополнявшаяся при помощи Бисмарка, достигла к середине мая 120 тыс., а затем и 130 тыс. человек.

Расходы на армию достигали 216 млн. фр. (с 18 марта по 28 мая), по 3 млн. в день., т. е. в 5 раз превышали весь бюджет Коммуны за это месяцы (около 42 млн. фр.).

За это же время в Версаль было прислано 400 пушек из арсеналов Дуэ, Лиона, Шербура, Тулона, Безансона. Это была преимущественно тяжелая артиллерия, частью морская (90 морских пушек по 16 сантиметров, 10 морских пушек «22», 110 пушек «24» и т. д.). Для этих пушек было доставлено 248 тыс. снарядов (к 23 мая было израсходовано 138 500 снарядов)¹.

Таким образом, особое внимание Тьер уделил артиллерии. По его указаниям был применен метод особо сосредоточенного артиллерийского огня на отдельных участках фронта. В то время как во франко-прусскую войну на одно орудие отпускалось 250, максимум 500 снарядов, в борьбе против коммунаров на каждое орудие было выдано по 1 тыс. снарядов.

Правительство Тьера сосредоточило все силы, чтобы создать помощи немцев боевой кулак и раздавить рабочий Париж.

¹ «Guerre des communeux de Paris»; par un officier superieur de l'armeé de Versailles», P. 1871, p. 320—321.

§ 2. Первые военные столкновения

Каково было стратегическое положение Парижа? С востока и часть гевера столицу окружала прусская армия, владевшая всеми фортами этого района и находившаяся в расстоянии 1—5 км от крепостной стены города. Эта армия насчитывала около 150 тыс. человек. Таким образом, у Коммуны был опасный тыл, который мог непосредственно обстрелять из орудий самые многолюдные рабочие кварталы — Монмартр, Бельвиль, Менильмонтан.

С юга коммунары имели в своих руках пять фортов: Исси, Ванв, Монруж, Бисетр, Иври. Здесь военное положение Коммуны было более благоприятно. Особенное значение имели два западных форта - Исси и Ванв, ближе всего находившиеся к Версалю и обеспечивавшие юго-западную оконечность столицы (Пуен-дю-Жур, где шла ближайшая дорога на Версаль — через Севр — и где протекала Сена при ее выходе из города).

В другом положении была западная часть столицы. Здесь находился единственный форт, Мон-Валерьен, находившийся в руках версальцев. Тут же была единственная уцелевшая переправа через Сену - мост Нейи. В 2 км от моста к востоку были ворота Нейи, откуда чере площадь Звезды шел путь в центр столицы.

Сена протекает в этой части города параллельно крепостной стене в 2—3 км от нее. Здесь, к востоку от реки, расположен Булонский лес Вся правая сторона берега Сены была в руках коммунаров, а по левую сторону они имели в своих руках только несколько пунктов: против моста Нейи, Курбвуа и Пюто, небольшой пункт против Мон-Валерьен - Сюрен — и, наконец, севернее, вдоль реки,— замок Бэкон и Аньер.

Ближайшей задачей версальского командования было прежде всего наступление на пункты левого берега и на мост Нейи. В конце марта и начале апреля происходили отдельные перестрелки между коммунарами и версальцами. С утра 2 апреля версальцы начали свое первое наступление. Были пущены в ход отряды жандармов, пытавшиеся захватить предмостные укрепления и мост Нейи. Жандармы были оттеснены, но вследствие вступления в бой свежих сил — пехоты и артиллерии — Kоммунары были вынуждены отступить за реку. В течение ряда часов шли упорные столкновения у Курбвуа и Пюто. У Курбвуа несколько сотен коммунаров энергично оборонялись и привели в полное расстройство 4-й полк, который разбежался, побросав орудия. Но под давлением превосходных сил коммунары должны были освободить Пюто, Курбвуа и мост Нейи. К концу дня эти пункты снова были заняты коммунарами но в конце концов все же они остались в руках версальцев.

В этих боях со стороны версальцев участвовало до 10 тыс. человек (в том числе кавалерия, отборные части — жандармы, моряки). Beрсальцы имели сильную артиллерию. Со стороны коммунаров сражалось только около 2 тыс. человек, без артиллерии и без конницы.

Эти первые столкновения показали беззаветную храбрость коммунаров но и их слабую организованность, плохое использование артиллерии, отсутствие рекогносцировки. Главное, они показали, что инициатива военных действий находится в руках версальского командования. Ошибочная система пассивной обороны сразу показала всю свою пагубность.

Неожиданное нападение версальцев взволновало весь Париж толпы народа собрались на площадях и улицах. Национальные гвардейцы с ружьями в руках требовали немедленного наступления на Версаль. Руководители Коммуны были в нерешительности.

По словам Росселя, еще 1 апреля состоялся военный совет, рукводимый Эдом, Дювалем и Бержере, где был составлен план наступления на Версаль. Россель часто путает даты и сам оговаривает, что «вероятно в этот день был составлен план нападения на Версаль. Надо думать, что заседание совета происходило после столкновений 2 апреля. Hecoмненно, что и до 2 апреля три генерала Коммуны (все бланкисты) стояли за наступление на Версаль. Провокационная атака версальцев дала лишний повод осуществить этот план. Члены Исполнительной комиссии сперва возражали против наступления. Особенно против него был Лефрансэ; колебались и другие — Тридон, Пиа, Вайян. Под давлением возбужденного населения Исполнительная комиссия согласилась на наступление.

Стратегический план, вероятно, обдумывался заранее, и он был, несомненно, неплох (ходили слухи, что в составлении плана участвовал американский генерал Шеридан, находившийся тогда в Париже) Было решено произвести наступление на Версаль тремя колоннами по трем направлениям.

Первая колонна, состоявшая из двух отрядов — Бержере и Флуранса, — должна была пройти к Версалю с севера. Отряд Бержере должен был наступать через мост Нейи, мимо Курбвуа и, оставляя влево форт Мон-Валерьен, идти к Пантеру, Рюэлю и дальше через Буживаль на Сель-Сен-Клу, прямо к северной части Версаля. Отряд Флуранса направлялся в более северном направлении — через Аньер, Коломб, затем повертывал к югу, к Пантеру и Рюэлю,— в последнем пункте оба отряда должны были соединиться.

Центральный отряд Эда с его командирами Авриалем и Ранвье должен был идти прямым, кратчайшим направлением на Версаль, через Исси, Медон, Шавиль и Вирофлэ, т. е. подойти к Версалю с востока.

Наконец, третий отряд (под руководством Дюваля) должен бьтл идти в более южном направлении, через Шатийон, Банье, Со, Вилла-Кублэ, Велизи, и подойти к Версалю с юго-востока.

Но в осуществлении этого плана было сделано много ошибок. Прежде всего план был составлен лишь в общих чертах. Директива гласила. «Идти вперед». Подробных диспозиций не было. Не было точных указаний, как действовать в случае разных осложнений и т. д. Не оыло единства командования. Больше того, почти не была использована артиллерия (кроме нескольких пушек у центрального отряда и на правом крыле). Не было взято продовольствия. Недоставало патронов. Лазаретная служба не была организована. Не было никакой точной информации о распределении версальских войск и укреплений; в частности совершенно не была учтена роль форта Мон-Валерьен, — многие наивно полагали, что оттуда «стрелять не будут». Не были приготовлены резервы.

Наступление опиралось на энтузиазм народных масс, стремившихся скорее раздавить версальскую власть, но оно было очень слабо подготовлено в организационном и техническом отношении.

Общее число войск Коммуны, выступивших против Версаля достигало 30—40 тыс. Версальцы могли выставить против них около 60 тыс. человек и, кроме того, опирались на мощную артиллерию и кавалерийские части.

Наступление началось 3 апреля с раннего утра. В первые часы наступление всех колонн происходило успешно. Версальцы не ожидали такого быстрого и неожиданного нападения.

Первый отряд (Бержере) прошел без затруднений по дороге к Рюэлю. Но начавшийся обстрел с форта Мон-Валерьен расстроил ряды. Три имевшиеся пушки были направлены коммунарами прямо на форт и начали в свою очередь его обстреливать. Но два орудия были быстро сбиты. Собрав свой отряд, Бержере двинулся дальше. Кавалерия Галифе под выстрелами коммунаров ускакала. Коммунары заняли Рюэль, т. е. прошли полпути до Версаля (около 9 часов 30 минут утра). Генерал Винуа был захвачен врасплох. Дорога к Версалю была свободна. Посланных против Бержере сил было недостаточно. Коммунары стойко отстреливались и кое-как укреплялись. Винуа послал новые силы с целью окружить отряд Бержере. Бержере, опасаясь окружения, должен был отступить. Отряд Флуранса, двигался севернее и прикрывал отступление отряда Бержере по направлению на Нантер. Подвергаясь непрестанным нападениям конных и пехотных частей, Бержере под артиллерийским огнем с оставшимися силами отошел к городу, за мост Нейи. Флуранс, отброшенный с отрядом в сторону, на север к Шату, был захвачен жандармами и убит.

Центральный отряд (Эда) наступал успешно и отбил первое нападение жандармов (их было около 800 человек). Коммунары заняли Ба-Медон, Виль-Флери, затем Бельвю и 0-Медон. Но у коммунаров было только восемь орудий с несколькими снарядами. Против коммунаров версальцы направили бешеный артиллерийский огонь от Медонского замка и с других пунктов. Подошли и свежие пешие силы версальцев. После 10 часов утра коммунары были вынуждены отступить под охраной артиллерии фортов Исси и Ванв.

Левый отряд (Дюваля) выступил раньше других, занял ночью Шатнйон и с утра оттеснил конные части версальцев. Затем отряд Дюваля дошел до Вилла-Кублэ, т. е. был уже всего в 5—6 км от Версаля. Недостаток патронов и отсутствие артиллерии поставили отряд Дюваля в тяжелое положение, тем более что он был окружен значительными силами. Коммунары к ночи отступили к Шатийону. С раннего утра версальцы начали окружать остатки отряда Дюваля (1500 человек). Против Дюваля были двинуты силы, в 4—5 раз превосходившие силы коммунаров. Не имея возможности пробиться, отряд Дюваля сдался в плен. Сам Дюваль героически погиб, расстрелянный версальцами по приказу генерала Винуа. Дюваль и его помощники сами назвали себя и пали под пулями с возгласами: «Да здравствует Коммуна!»

При первых же военных столкновениях с коммунарами (2—4 апреля) версальцы начали расстреливать пленных. Первый расстрел был произведен генералом Галифе. Он захватил н расстрелял нескольких коммунаров, которые даже не участвовали в сражении и случайно оказались на версальской территории. Расстреляв группу коммунаров, Галифе, видимо, по директиве Тьера, издал приказ, где говорилось: «Я объявляю этим убийцам войну без пощады и без перемирия. Я дал пример сегодня утром — он будет благотворен».

На другой день генерал Винуа расстрелял генерала национальной гвардии Дюваля и ряд других коммунаров, попавших в плен.

Донесение из русского посольства в Версале от 5 апреля сообщало: «Взято в плен несколько тысяч, многих расстреливают на месте - всех начальников и всех принадлежащих к армии»¹.

Когда первые пленные коммунары появились на улицах Версаля, разыгрались дикие сцены. Буржуазия, спекулянты и кокотки срывали с коммунаров галуны, плевали в лицо, били зонтиками и палками. Даже противники Коммуны должны были признать всю звериную дикость версальской толпы. Один из таких очевидцев писал: «Элегантная эмиграция Версаля мстила этим несчастным за страхи, которые она перенесла; она наносила им оскорбления и даже удары. Несколько позднее прибыла вторая группа федератов, и она встретила еще более зверский прием»².

Столкновения и наступление в дни 2—4 апреля имели большое значение для Коммуны.

Версальское правительство убедилось, что военные силы Коммуны, несмотря на всю их неорганизованность, могут явиться большой опасностью для правительства.

Хотя коммунары показали, что они не умеют действовать в открытом поле, но они выявили себя «храбрыми, смелыми и настойчивыми» Наступление коммунаров показало, что «у них много людей, и людей отважных, опытных артиллеристов, умеющих стрелять»³.

Неожиданность вылазки, упорство и храбрость коммунаров показали также, что версальские войска еще не готовы для крупных действий. На первых этапах столкновений они легко отступали, рассеивались и просто бежали. Были случаи отказа стрелять.

В конце концов, несмотря на свой перевес и значительную роль артиллерии, версальцы только отбросили наступавших, но никаких важных районов не захватили. Они не нанесли никакого заметного урона живой военной силе Коммуны.

Было совершенно ясно, что, если бы коммунары сделали такую вылазку не 3—4 апреля, а 12—14 дней назад, версальское правительство должно было бы поспешно эвакуировать Версаль и спасаться в какой-либо город не под Парижем, а за 100 и больше километров от столицы.

Версальское правительство сделало из событий этих дней такой вывод: надо еще и еще усиливать армию, подвезти мощную артиллерию, продолжать шпионскую работу в Париже и вести систематическую осаду Парижа по всем правилам военного дела. Ни о каком неожиданном, внезапном захвате столицы не могло быть и речи.

Какие выводы сделала республиканская буржуазия из этих первых военных столкновений Коммуны с Версалем? Один из историков Коммуны, Мендельсон, утверждал, что «непосредственно после поражения, понесенного Коммуной 4 апреля, буржуазно-республиканское население Парижа стало в оппозицию к Версалю и стало требовать от правительства, чтобы оно сделало уступки восставшей Коммуне»⁴, и что сразу после 4 апреля вся республиканская буржуазия требовала роспуска Национального собрания.

¹ «Царская дипломатия и Парижская коммуна», стр. 93.

² Léonce Dupont, Souvenirs de Versailles, P. 1881, p. 51.

³ Géneral de Sesmaisoris, Les troupes de la Commune, p. 15.

⁴ С. Мендельсон, Парижская коммуна 18 марта, Пгр. 1918, стр. 63.

Это утверждение не соответствует действительности. Республиканская буржуазия именно в это время отозвала из Коммуны всех своих последних представителей. Улисс Паран отказался от работы в Коммуне 5 апреля, а Ранк — 6 апреля. Ранк прямо заявлял, что он ушел из Коммуны потому, что надежд на соглашение с Версалем при помощи участия в Коммуне не было.

Республиканская буржуазия враждебно относилась к Национальному собранию и недоверчиво к правительству Тьера, но события 3 — 4 апреля никак не повлияли на ее позицию. Напротив, увидав, что Коммуна готова энергично обороняться, республиканцы еще более настойчиво стали добиваться соглашения Коммуны с Версалем. Эта тактика, разлагавшая защитников Парижа, была на руьу только Версалю.

После 3 — 4 апреля случайные спутники Коммуны вроде мелкобуржуазных республиканцев стали шаг за шагом отходить от нее. Военная борьба отбросила в сторону всех колеблющихся.

Для членов Коммуны после первых же военных столкновений 2 — 4 апреля стало очевидным, что не может быть никаких иллюзий по отношению к поведению версальского правительства. Раньше кое-кто из членов Коммуны надеялся, что версальское правительство оставит Париж в покое или будет искать соглашения с Коммуной.Теперь пацифистские мечты поблекли. Версаль добивался войны, а не переговоров и соглашения. Перед Коммуной стал вопрос о военной борьбе, как об основной задаче.

Столкновения 2 — 4 апреля показали, что у Коммуны прежде всего нет нужной военной организации, нет еще настоящих военных специалистов и военачальников, нет уменья использовать важнейшие технические средства, например артиллерию, нет сведений о состоянии версальской армии и ее позиции.

С другой стороны, неудача первой вылазки усилила ошибочную тенденцию, сводившуюся к тому, что Париж должен обороняться, а не наступать. Эту тенденцию защищала затем значительная часть членов Коммуны и, в частности, сами военные организаторы Коммуны, например Клюзере. Укреплялась пагубная мысль, что путем обороны при помощи фортов и укреплений Коммуна сможет без наступательных действий победить Версаль и отстоять свою свободу.

Эта оборонительная тенденция была связана кое у кого с узким пониманием задач Коммуны. Ведь некоторые упорно полагали, что Коммуна должна быть только парижской коммунальной организацией, а вовсе не общенациональной французской властью. Для таких людей, стоявших на позициях чисто коммунальной революции, было естественно говорить только об обороне, о самозащите, а вовсе не о свержении версальского правительства. Таким образом, политическая узость протягивала руку военной ограниченности. Теория обороны и отказ от нападения предрекали восстанию неизбежную гибель.

Первые военные столкновения высоко подняли боевое настроение парижских масс. Журналист Талес, прикрываясь якобы марксистскими теориями, в своей книге заявил, что после вылазки 3 апреля революция стала катиться по наклонной плоскости к окончательному разгрому¹.

¹ К. Талес. цит. Соч., стр. 114, 151.

На самом деле пролетарская и даже мелкобуржуазная масса проявила непосредственно после этих дней особое рвение. С 5 апреля, например, десятки тысяч парижан без всякого специального призыва приказа начали рыть траншеи, укреплять форты и крепостной вал, подвозить орудия и снаряды.

В массах не было никаких колебаний. Они по-настоящему готовились к грозным боям с врагом.

§ 3. Военная организация Коммуны

Еще при Центральном комитете национальной гвардии (24 марта) военное руководство было возложено на трех человек — Брюнеля, Эда и Дюваля — со званием генералов. Одновременно все военные учреждения были поручены Бержере.

1 апреля были сделаны перемещения: Эд был назначен делегатом военного министерства, Бержере — начальником штаба национальной гвардии и Дюваль — военным комендантом префектуры полиции. Брюнель был уволен за штат. Таким образом, должности команлующего всей армией Коммуны вообще не было. 2 апреля Клюзере был назначен военным делегатом вместе с Эдом, а 3 апреля Исполнительная комиссия передала управление военным ведомством полностью Клюзере. Таким образом, в течение всего апреля фактическим руководителем военного дела Коммуны был Клюзере.

Гюстав Клюзере (1823—1900) окончил военное училище (Сен-Сир) и первое отличие (орден Почетного легиона) получил за разгром рабочих баррикад в Латинском квартале в июне 1848 г. С этого началась его авантюристическая карьера. Он участвовал в Крымской кампании, служил в Алжире, был в войсках Гарибальди, участвовал в гражданской войне в Америке (где получил звание генерала и позднее там натурализовался). В 1867 г. Клюзере под чужим именем участвовал в фенианском движении в Ирландии и был заочно приговорен к смерти. Затем он снова появился в Париже в качестве журналиста и редактора. Здесь он связался с Интернационалом. За статьи в левой печати его арестовали и выслали (как американского подданного). После 4 сентября Клюзере снова появился во Франции. Вместе с Бакуниным в сентябре-октябре 1870 г. он участвовал в Лионской коммуне. Маркс резко характеризовал роль Клюзере в этом деле: «... ослы — Бакунин и Клюзере... испортили все... Что касается Клюзере, то он вел себя одновременно, как дурак и как трус»¹.

Маркс и Энгельс крайне отрицательно относились к Клюзере. Маркс давал ему такие эпитеты: «...жалкий, навязчивый, тщеславный и честолюбивый болтун Клюзере»². «... Легкомысленный, поверхностный, навязчивый, хвастливый малый»³. Маркс и Энгельс не раз называли его «авантюристом», «жалким авантюристом» и т. д.

Все сторонники Маркса решительно возражали против назначения Клюзере на ответственный пост в Коммуне. Серрайе писал 15 апреля своей жене: «Что касается Клюзере, я сделал все, что мог, дабы до его назначения разъяснить, дело нашим эдилам. Теперь это было бы уже ненужным скандалом»⁴. Посредник между Коммуной и Марксом Е.Тумановская писала 24 апреля Юнгу: «... был избран Клюзере, несмотря

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 78.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 398.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 48.

⁴ «Письма деятелей I Интернационала», стр. 34.

Типы национальных гвардейцев времен Коммуны

на всю нашу агитацию против него. Теперь Малон рвет на себе волосы оттого, что он не послушался меня. На днях Клюзере будет арестован»¹.

На первых порах Клюзере импонировал коммунарам. Он казался опытным военным и, конечно, имел кое-какие военные познания. Он Умел писать (и вообще скорее был журналистом, чем военным). Он держался очень демократически, не носил галунов и пышной формы, а всегда был в штатском (копируя американцев). Но он не обладал никаким талантом организатора и военачальника. Сперва он пытался быть властным командиром, но у него не было ни настойчивости, ни характера. Мало-помалу он начал всем уступать, со всеми соглашаться. Свои теоретические и практические военные знания он не умел использовать в создавшейся обстановке. Главное, у него не было ясного плана действий и он был уверен, что путем обороны можно спасти дело. Это само по себе связывaлo его активность и парализовало всю военную работу Коммуны. Безрассудный Флуранс был бы более на месте в этой обстановке, чем Клюзере с его кропотливостью.

Лиссагарэ говорил о Клюзере, как о «кропателе военных брошюрок, человеке без идей, без настоящего багажа, уменьшенном издании Грошю»².

¹ «Письма деятелей I Интернационала», стр. 39.

² Lissagaray, Les buit journees de mai, Brux. 1871, p. 10.

Россель, начальник штаба Клюзере (позднее заместивший Клюзере в должности военного делегата), говорил о нем так: «Клюзере сразу оказался неспособным как в смысле активности, так и в смысле инициативы и уменья организовать... Это был только неплохой и неглупый пехотный капитан... Клюзере особенно не хватало четкости характера и решительности суждения». Через месяц он был «совершенно изнурен»¹.

Таков был человек, на которого Коммуна возложила труднейшую задачу — военную борьбу против Версаля. В одном из первых приказов Клюзере (5 апреля), в котором уже был выставлен пагубный лозунг - только обороняться, он писал: «Наша задача заключается в том чтобы мы, сильные сознанием своей правоты, терпеливо ожидали нападения, ограничиваясь со своей стороны обороной». Таким образом Клюзере сразу захотел охладить революционный пыл рабочих батальонов.

Но и для обороны надо было по-боевому реорганизовать вооруженные силы столицы. Национальная гвардия имела существенные недостатки в качестве военной силы для непосредственных боевых задач.

Прежде всего она не была организована в однородные боевые объединения. Она состояла из 20 легионов (по числу округов), но число батальонов в легионе колебалось от 2 до 25. Численность батальонов тоже была самая различная. Не было единообразия в численности и построении отдельных легионов и батальонов.

Во-вторых, над национальной гвардией тяготел территориальный принцип. Батальоны комплектовались, размещались, экипировались в своих округах. Это было естественно и правильно в периоды обострения революционного движения и подготовки нападения на правительство или самозащиты. Но когда власть была уже у рабочего класса и предстояла борьба не внутри города, а против неприятеля, находившегося за пределами города, территориальный принцип в полном своем виде являлся обузой. Например, легионы добивались того, чтобы всю артиллерию размещать в округах, хотя ей надо было действовать на укреплениях. Постройка баррикад связывалась не с общим стратегическим планом обороны города, а с интересами отдельных районов. Размещения национальной гвардии вне территориальных округов, например в казармах, обычно не предпринималось. Для создания боевых единиц и их использования для обороны (не говоря уже о нападении) нужно было ввести существенные изменения в территориальную систему.

В-третьих, существенным недостатком национальной гвардии оыла пестрота социального и возрастного состава. Поскольку не было единой революционной рабочей партии, не удавалось провести принцип руководства рабочими мелкой буржуазией. Напротив, в ряде случаев этот последний класс приобретал руководящее значение в тех или иных батальонах, что делало их недостаточно устойчивыми и надежными. Пестрый возрастной состав национальных гвардейцев (от 17 до 60 лет) тоже препятствовал единообразию батальонов.

¹ L. Rossel, Papiers posthumes, P. 1871, р. 104, 118, 204.

Как разрешал Клюзере вопрос о реорганизации национальной гвардии? Была введена обязательная военная служба, т. е. использование всех людских ресурсов. Это имело некоторое, но не решающее, значение. Наиболее активные революционные элементы рабочего класса и мелкой буржуазии уже добровольно вошли в ряды национальной гвардии. Поголовное включение в национальную гвардию всех граждан неизбежно делало армию Коммуны менее революционной и сплоченной. Обязательный набор был бы рационален при определенных социальных ограниченнях, но никакого социального отбора при наборе в национальную гвардию не делалось. Неустанная борьба Коммуны против дезертиров, отнимавшая много энергии, в значительной степени была бы не нужна, если бы набор шел с учетом социального состава национальной гвардии.

Вторая мера Клюзере сводилась к разделению национальной гвардии на две части — на полевые войска из гвардейцев от 17 до 35 лет (сперва сюда относились только холостые, но через два дня это ограничение было снято и возраст подняли до 19 лет) и гарнизонные войска (sédentaires) из гвардейцев свыше 35 лет (до 40 лет). Для лиц от 17 до 19 лет военная служба была признана условной, в зависимости от характера работы.

Маршевые батальоны для полевой служоы снабжались оружием через мэрии, затем батальоны направлялись в центральные вещевые склады. После того как батальоны полностью экипировались, их переводили на Марсово поле (и частью в парк Монсо), где они жили в лагерях и становились под начало военного делегата. Здесь их окончательно формировали, обучали и пр. Одним из главных организаторов этих маршевых рот был полковник (бывший унтер-офицер) Майер.

По сообщению «Journal officiel» от 5 мая, рабочие районы давали наибольшее число маршевых рот: XVIII округ имел в маршевых ротах 20 с лишком тысяч человек, XI округ — 13,5 тыс.; буржуазные же округа имели в маршевых ротах: 537 человек в XVI округе, по 1 тыс. человек во II и VII округах и т. д.

Выделение маршевых рот было вполне разумной мерой, но оно было выполнено чисто кабинетным порядком. Формальное разделение по возрастам привело к тому, что сотни наиболее преданных и закаленных рабочих (например, участники революции 1848 г.) оказались не на боевых позициях, а в тылу. Совсем не учитывался, как мы знаем, социальный признак. Кроме того, совсем не принимался в расчет характер различных, уже сложившихся боевых единиц, а ведь некоторые батальоны уже имели боевой опыт во время осады и после 18 марта.

Конечно, было бы правильнее выделить полевые маршевые роты не таким механическим путем, а на основе уже сложившихся, наиболее Революционных батальонов. Эти батальоны, пополненные добровольцами и более выдержанной молодежью, освобожденные от элементов слабых или ненадежных, были бы действительной боевой силой Коммуны. Так, например, создавались наши отряды Красной гвардии до весны 1918 г., когда армия стала строиться по принципу всеобщей повинности (но без включения в нее элементов эксплуатирующих классов).

Эта реформа Клюзере в целом привела не к укреплению боевой мощи национальной гвардии, а фактически к величайшей ее дезорганизации.

Третий вопрос, ставший перед Клюзере, касался командного состава. Нужно было подобрать людей, имеющих военный опыт или показавших себя организаторами. Многие члены Коммуны настаивали на привлечении к делу военных специалистов. Ряд лиц, выдвинутых Коммуной в эти первые дни апреля на военные должности, проявил себя талантливыми военачальниками. Был несомненно талантливым и знающим офицером Россель, назначенный начальником генерального штаба. Быстро выдвинулся Ярослав Домбровский. 6 апреля командир 12-го легиона Домбровский был уже назначен комендантом парижского укрепленного района и затем играл выдающуюся роль в обороне Парижа.

Ярослав Домбровский (1836—1871) родился в Житомире, о лучил военное образование в кадетском корпусе и в Академии генерального штаба в Петербурге. Он был участником революционного кружка, связанного с Чернышевским. После окончания академии (в чине штабс-капитана) он был командирован в Варшаву. Там он активно участвовал в польской национально-революционной организации являлся членом Центрального комитета, разрабатывал план восстания. В 1862 г. его арестовывают, ссылают на каторогу, он бежит из московсковской пересыльной тюрьмы (1864 г.) и эмигрирует во Францию. В период в осады Домбровского вызвали в Лион из Парижа для организации польского легиона, и он дважды пытался пройти через прусские линии, но безуспешно. Он выпустил в это время резкую брошюру против генерала Трошю, и в отместку Трошю объявил его прусским шпионом. Когда в январе революционные организации Парижа готовились к свержению правительства, Домбровскому предлагали быть начальником генерального штаба. Гарибальди заочно назначил его командиром французско-польского легиона.

18 марта Домбровский приехал в Париж. Когда члены Центрального комитета запрашивали его мнение, Домбровский решительно настаивал на немедленном наступлении на Версаль и был уверен в успехе наступления. Он соглашался стать во главе его. Он говорил: «Надо сегодня же вечером собрать национальную гвардию, атаковать Версаль, разогнать правительство и Национальное собрание... и провести новые выборы в Учредительное собрание... Тогда вы будете хозяевами положения»¹.

Получив назначение комендантом укрепленного района, Домбровский в то же время остался и начальником самого трудного боевого участка - Нейи. С первых же боевых дней Домбровский приобрел уважение и затем любовь и преданность национальной гвардии. Этот человек небольшого роста, с белокурыми волосами и голубыми глазами отличался исключительной храбростью, большой волей, сдержанностью. Очевидец описывает такую сценку: «Пули свистели без перерыва, а Домбровский расхаживал совершенно спокойно и подшучивал над теми, кто невольно «кланялся». «Не боитесь. Пули не убивают!»².

Другой свидетель, Лефрансэ, пишет: «Мужество Домбровского бесспорно, но его постоянная молчаливость выводит из себя. На его лице никогда не заметно ни малейшего признака волнения».

Сперва назначение Домбровского вызвало некоторое недовольство в национальной гвардии. Исполнительная комиссия по этому поводу опубликовала специальное воззвание, где в достаточно фантастической форме излагалась биография Домбровского. Воззвание давало такую характеристику: «Гражданин Домбровский — несомненный военный и преданный солдат Всемирной республики»³.

¹ В. Wolowski, Dombrowski et Versailles, 3 éd., Genève 1871, p. 60—61.

² Жан Аллеман, С баррикад на каторгу, М. 1933, стр. 55.

³ «Journal officiel», 11/IV 1871.

Я.Домбровский

В.Врублевский

Последние дни Домбровского были отравлены подозрениями в шпионаже, усиленно распространявшимися версальскими агентами. Ленин писал о Домбровском и его ближайшем помощнике Врублевском: «Память Домбровского и Врублевского неразрывно связана с величайшим движением пролетариата в XIX веке, с последним — и, будем надеяться, последним неудачным — восстанием парижских рабочих»¹.

Ла-Сесилиа был очень образованным человеком — математиком, филологом (знал много языков). Он не был военным по профессии. В 60-х годах был в рядах отрядов Гарибальди. Затем был профессором математики в одном из германских университетов. Был членом Интернационала во Франции. Во время франко-прусской войны был в составе вольных стрелков Парижа и получил чин полковника. (Ла-Сесилиа был Француз, хотя и носил итальянскую фамилию.)

К военному руководству были привлечены Коммуной и другие военные специалисты. Военное министерство предлагало поставить во главе легионов «офицеров, известных своими знаниями». Там, где их не было, начальники легионов назначались временно.

Трудной задачей военного руководства Коммуны было установление дисциплины. В целом национальная гвардия в это время имела еще весьма слабую военную дисциплину. Лиссагаре писал непосредственно после восстания: «Дисциплина была так же неизвестна офицерам, как и рядовым гвардейцам»².

¹ В.И.Ленин, Соч., т. 6, стр. 416.

² Lissagaray, Les huit journées de mai, p. 18.

Ла-Сесилиа

Р. Урбен

Клюзере давал такую военную оценку национальной гвардии: «Солдаты были в основном хороши; офицеры, с точки зрения военной были разного рода — от посредственных до плохих... дисциплину было бы нетрудно установить, так как солдаты в целом были хороши и преданны»¹.

Первой мерой Коммуны в целях установления дисциплины был декрет о борьбе против дезертирства (6 апреля). Декрет отмечал, что многие гвардейцы, «манкируя службой, продолжают получать жалованье и сохранять свое ружье, хотя оно и стало им ненужным». Было предложено обезоруживать таких людей, лишать жалованья, а в случае отказа идти в бой лишать гражданских прав по решению дисциплинарного совета².

На другой день Клюзере указал офицерам, что он будет подвергать дисциплинарному взысканию тех, кто к установленной форме будет присоединять аксельбанты, галуны «и прочие побрякушки». Приказ мотивировался тем, что «мы забываем наше скромное происхождение». В приказе говорилось: «Работники! Впервые вы совершили революцию труда, через труд и ради него. Не будем же отрекаться от своего происхождения, нам нечего краснеть за него. Мы были рабочими, остаемся ими сейчас, останемся и в будущем»³.

¹ Gèn. Cluseret, Memoires, v. I, p. 21—22, 130.

² «Journal officiel», 7/IV 1871.

³ Ibidem, 8/IV 1871; перев. А. Молока в хрестоматии «Парижская коммуна в документах и материалах», стр. 393.

На заседании 11 апреля Коммуна приняла решение об организации военных судов. Декрет указывал, что версальское правительство подсылает агентов и добивается вызвать беспорядок в национальной гвардии и нарушить в ней дисциплину. Декрет вводил военные суды во всех легионах (в составе штаб-офицера, двух офицеров, двух унтер-офицеров и двух гвардейцев).

В каждом батальоне устанавливались дисциплинарные суды. В качестве гарантий было установлено, что смертные приговоры будут утверждаться Исполнительной комиссией, а приговоры к телесному и позорящему честь наказанию утверждаются специальными апелляционными судами. Дополнительно было разрешено офицерам налагать наказания в дисциплинарном порядке.

Создание этих судов в легионах должны были провести муниципалитеты. Кроме того, был создан специальный военный суд для особо важных дел (под председательством Росселя).

Надо сказать, что решения военных судов не проводились с достаточной строгостью. Из всех приговоров к смерти, видимо, только один был утвержден Коммуной.

В ряде случаев Коммуна настаивала на смягчении приговоров военных судов. С другой стороны, и военные суды подходили к делу довольно формально. Характерный инцидент разыгрался 23 апреля на заседании Коммуны. Брюнель поднял вопрос о несправедливом наказании 105-го батальона, по его словам, одного из самых патриотических. Он указывал, что нельзя карать весь батальон огульно. Этот протест был поддержан другими. Ранвье говорил: «Выносить такие приговоры, значит вносить разложение в национальную гвардию». В. Клеман обвинял председателя суда Росселя «в пристрастии». Верморель говорил, что «Военный суд действовал неполитично».

Клюзере решительно защищал действия суда. Он говорил: «Нужны исключительные репрессивные меры, потому что некоторые батальоны бегут при виде неприятеля; не солдаты бегут, а офицеры, которые ими командуют... Когда солдаты давали тягу, сигнал всегда давали офицеры».

На следующем заседании снова обсуждался вопрос о военном суде. Урбен указывал, что Россель «... самым недостойным... самым гнусным образом клеймил, оскорблял этот батальон» (105-й). Паризель добавлял: «Осудили офицеров 105-го батальона, которые были истинными социалистами и до сих пор нас поддерживали». Клеман заявлял, что «... достаточно четырех-пяти подобных приговоров для того, чтобы не оказалось ни одного национального гвардейца для обороны Парижа».

Шардон, Ланжевен и др. защищали решение суда, указывая, в частности, что батальон отказался идти в бой, «офицеры не только не побуждали своих людей выступать, но мешали им».

С другой стороны, выяснилось, что у батальона не было патронов и продовольствия. Коммуна выбрала комиссию для пересмотра всех приговоров военного суда, и она кассировала решение суда о 105-м батальоне¹.

Этот инцидент правильно квалифицировал Лонге, сказав: «Россель, я думаю, очень честный человек, но у него совершенно нет политического чутья». Конечно, основное было в том, что дисциплина в национальчой гвардии должна была опираться на сознательность, на агитационно-пропагандистскую работу, сохраняя в то же время жесткие требования принуждения. Россель и многие другие рассматривал дисциплину в духе старой армии. Это сказалось и в ряде других мер Росселя.

§ 4. Центральный комитет национальной гвардии и Коммуна

28 марта Центральный комитет национальной гвардии формально передал свою власть избранной Коммуне. На первом же заседании Koммуны было принято решение, которое гласило: «Национальная гвардия и Центральный комитет оказали большие услуги Парижу и республике». Однако уже на этом заседании зашла речь о возможных трениях с Центральным комитетом национальной гвардии. Так, например, Клеман предлагал составить первую прокламацию вместе с Центральным комитетом (этот первый протокол сохранился лишь в черновом виде и поэтому ряд мест текста не вполне ясен). Валлес предлагал самим составить прокламацию, а затем сообщить ее текст Центральному комитету.

На втором заседании Коммуны, 29 марта, Центральный комитет национальной гвардии прибыл в ратушу по специальному приглашению, и здесь ряд членов Центрального комитета развернул свою программу (Бурсье, Арнольд, Виар и др.). Они заявили, что «... всегда будут заодно с Коммуной, которую считают единственной законной властью», что Центральный комитет «... вновь становится Генеральным советом национальной гвардии, не будет вмешиваться в непосредственные действия Коммуны... Совместно с Коммуной он реорганизует национальную гвардию...»²

Эти заявления оставляли по существу открытым вопрос о дальнейшей роли Центрального комитета национальной гвардии. Надо было скорее уточнить функции Центрального комитета. Даже наличие Центрального комитета национальной гвардии в ратуше, как указывали члены Коммуны, создавало «щекотливые затруднения». 29 марта было решено срочно уточнить взаимоотношения обеих организаций.

В тот же день на заседании Центрального комитета шла острая дискуссия. Журд находил, что роль «Центрального комитета будет теперь очень незначительна. Центральный комитет не может иметь никакой правительственной роли; он недостаточно многочислен для этого, и, кроме того, он не получал на это мандата». Однако ряд членов Центрального комитета национальной гвардии добивалcя укрeпления роли Центрального комитета. Моро жаловался, что Дюваль и другие члены Коммуны проявляют «диктаторские претензии» и хотят «полностью аннулировать комитет». Моро предлагал «обузДать эти претензии». Лакор считал, что коммуна своими мероприятиями приведёт к уничтожению автономии национальной гвардии. Арнольд удивлялся, что Коммуна сама ведает комендатурой города, и считал, что «Коммуна не должна назначать военных комиссий, которые полностью аннулируют деятельность комитета».

¹ «Протоколы Парижской коммуны», т. I, стр. 203—205, 233—241, 247-248.

² Там же, стр. 20.

Заседание одной из комиссий Коммуны

Одержало верх предложение Люсипиа (поддержанное Варленом). Люсипиа говорил: не должно быть конкуренции между властями. Комитет должен иметь свой собственный участок работы (son action propre), равно как и Коммуна, а именно: одному - военная власть другому - гражданская.

В резолюции (которую должны были доложить Коммуне Арнольд, Буи и Люсипиа) говорилось: «Коммуна представляет в Париже власть политическую и гражданскую. Она олицетворяет власть народа. Центральный комитет, непосредственно опирающийся на федеративные принципы национальной гвардии, представляет власть военную. Центральный комитет выполняет приказы Коммуны; но он пользуется полноЙ автономией; в его ведении находится организация национальной гвардии; он обеспечивает ее функционирование и предлагает на утверждение Коммуны все политические и финансовые мероприятия, необходимые для выполнения решений комитета»¹.

Конечно, это предложение фактически создавало двоевластие. Ведь это означало, что военная власть автономна и не подчинена Коммуне. Важнейшая функция Парижской коммуны — оборона и борьба против Версаля — оставалась бы в руках Центрального комитета, а в случае вооруженной борьбы Центральный комитет становился фактическим хозяином столицы. Это означало, что основная вооруженная масса Парижа фактически подчиняется не Коммуне, а Центральному комитету национальной гвардии, что сильно ослабляло значение Кoммуны.

Прежде чем вопрос о взаимоотношении с Коммуной был уточнен, Центральный комитет явочным порядком начал принимать свои самостоятельные решения, например, он назначил Клюзере военным делегатом при военном министерстве, т. е. хотел непосредственно подчинить себе все военное дело.

В документе начала апреля Центральный комитет намечал такую организацию: военный делегат ведает всем военным управлением но не командует вооруженными силами. Центральный комитет непосредственно будет назначать генералов для руководства той или иной операцией. Военный делегат может быть и начальником генерального штаба национальной гвардии (назначаемым Центральным комитетом). Центральный комитет будет находиться рядом с начальником генерального штаба и контролировать его действия.

Таким образом, Центральный комитет национальной гвардии все время представлял себе дело так, что он руководит военным ведомством и непосредственно ведает боевыми операциями. Коммуне отводилось в военном деле самое незначительное место. Центральный комитет национальной гвардии создал, например, 11 комиссий, непосредственно ему подчиненных, для руководства всеми отраслями военного дела: финансовую, медицинскую, комиссию по артиллерии, кавалерии, инфантерии, инженерную, генерального штаба, продовольствия и т. д.

Конечно, Коммуна не могла пойти на такое двоевластие. Вопрос о роли Центрального комитета национальной гвардии обсуждался на ряде заседаний Коммуны. Например, 30 марта Дюваль и Бийорэ предлагали «лишить Центральный комитет политической власти, сохранив за ним лишь административную власть в отношении национальной гвардии». Таким образом, даже не шла речь о руководстве военным делом. При обсуждении вопроса о Центральном комитете национальной гвардии (в присутствии делегации Центрального комитета) Арнольд заверял от имени Центрального комитета, что слухи о трениях между Коммуной и Центральным комитетом совершенно ложны. Но он находил, что некоторые декреты Коммуны, например по вопросу о передвижении батальонов национальной гвардии, нарушают права комитета. Арнольд подчеркивал, что Центральный комитет «...вовсе не хочет создавать вторую власть наряду с властью Коммуны...» является только «гражданским советом национальной гвардии»².

¹ «Enquête», v. III, р. 50—51.

² «Протоколы», т. 1, стр. 26.

Коммуна выбрала комиссию для уточнения функций Центрального комитета, но на заседании 31 марта возник новый конфликт с Центральным комитетом в связи с назначением Клюзере. Большинство резко осуждало Центральный комитет. Мортье и П.Груссе предлагали объявить, что Центральный комитет уже не существует и вся власть принадлежит Коммуне. Уде и Арну предлагали «посадить комитет на скамью подсудимых». Паризель предлагал переизбрать Центральный комитет. Тридон хотел признать недействительными все решения Центрального комитета, не утвержденные Коммуной, и т. д. Виар заявлял, что в комитете «есть опасные элементы... не желающие признать власть Коммуны». Таким образом, главными противниками Центрального комитета являлись бланкисты, добивавшиеся создания единой, крепкой, централизованной власти.

В конце концов Центральный комитет отказался от своего решения о Клюзере (да и сам Клюзере отказался от назначения). Но этим дело не закончилось.

На заседании 1 апреля Центральный комитет национальной гвардии внес такое предложение: «В согласии с военным ведомством Центральный комитет берет на себя руководство главным интендантством национальной гвардии Парижа и организацию этой гвардии. Он назначает начальника штаба». Таким образом, Центральный комитет уже отказывался от всего руководства военным делом и хотел, кроме общеорганизационной работы по национальной гвардии, заняться интендантством.

Коммуна 4 апреля согласилась на то, чтобы передать в ведение Центрального комитета интендантство. Но при этом члены Коммуны продолжали высказывать опасения, что комитет «все еще желает быть властью» (Лефрансэ и Ледруа), что надо не допускать «узурпации власти Центральным комитетом» (Лео Мелье).

На некоторое время вопрос о Центральном комитете был урегулирован. В прокламации от 5 апреля Центральный комитет говорил: «Мы не желаем для себя никакой власти, так как одна мысль о таком разделе была бы зародышем гражданской войны». Он определял свои функции так: быть «вооруженным часовым», «своего рода внутренним советом»¹.

Заседания Центрального комитета национальной гвардии в течение апреля свидетельствуют об ослаблении его влияния в Париже и о наличии больших внутренних противоречий в самой организации.

Наиболее видные члены Центрального комитета национальной гвардии были избраны в Коммуну (13 человек плюс 2 человека при дополнительных выборах). Эти члены Центрального комитета, занятые работой в Коммуне, в муниципалитетах, в комиссиях и т. д., фактически (за немногими исключениями) перестали участвовать в Центральном комитете. В апреле на заседаниях Центрального комитета часто присутствовало только 7-11 человек.

К тому же заметно утратилась непосредственная связь Центрального комитета с батальонами — многие батальоны были переформированы, размещены в других местах и т. д.

¹ «Journal officiel», 7/IV 1871.

Для укрепления Центрального комитета и для выбора новых членов было внесено некоторыми членами Центрального комитета предложение созвать общее делегатское собрание (которого не было после 15 мартa). Созыв такого собрания в противовес Коммуне мог бы дать Центральному комитету новый авторитет, опирающийся на массовое избрание. Большинство членов Центрального комитета высказало е против этой меры. Прюдом заявил, что он подаст в отставку, если будет созвано такое собрание, ведь оно даст Коммуне повод «поверить в нашу враждебность»: «Если бы перед нами была только Коммуна, мы бы действовали, но перед нами Версаль, и чтобы победить нужно единство». Буи указывал: «Наше дело 18 марта будет уничтожено фактом созыва такого собрания; мы окажемся в борьбе с Коммуной, которую мы должны поддерживать». Если мы созовем собрание, нам придется «либо исчезнуть, либо стать в оппозицию» (Коммуне).

Лакор, отмечая, что только собрание сможет «вернуть Центральному комитету его политическое значение», все же возражал против созыва собрания, так как иначе конфликт с Коммуной неизбежен. Биссон, Моро, Бару, Гроллар настаивали на созыве собрания. Гроллар считал, что постоянное отступление приводит к большой опасности: «Мы все рискуем быть арестованными, если будем идти той же дорогой». Бару считал необходимым защищать права национальной гвардии даже против Коммуны: собрание даст Центральному комитету моральную поддержку. Надо помочь Коммуне, но указать и ее ошибки. Центральный комитет должен быть пополнен, чтобы быть сильным перед лицом Коммуны.

Моро заявлял: «Мы не конкурируем с Коммуной», и батальоны не пойдут в бой «под предлогом оппозиции к Коммуне». Он настаивал, однако, на созыве собрания и увеличении политической роли Центрального комитета. «Мы должны заново перестроить общее собрание (национальной гвардии — П.К.), доложить о наших действиях, убедить его, что оно должно дать нам мандат, и добиться от Коммуны признания права Центрального комитета контролировать ее»¹.

В конце концов решили делегатское собрание отложить.

Таким образом, некоторые члены Центрального комитета, не попавшие в Коммуну, упорно добивались восстановления роли Центрального комитета на основе созыва нового делегатского собрания и установления контроля над Коммуной. Надо отметить, что среди тех, кто пытался возродить Центральный комитет в противовес Коммуне, были авантюрист дю Биссон, один из основателей офицерской организации национальной гвардии, человек, несомненно связанный с Версалем; Моро, человек способный, но честолюбивый, политически не установившийся, игравший известную роль в первые дни после 18 марта и оказавшийся на втором плане после выборов в Коммуну; Гроллар, тоже человек без политической линии.

В Центральном комитете обсуждалось также и другое предложение для укрепления Центрального комитета: создать газету, которая бы защищала линию Центрального комитета и критиковала ошибки Коммуны. Главным защитником этого предложения был Моро. Он считал, что политика Коммуны чужда Центральному комитету. «Если бы Центральный комитет оставался у власти, ход событий был бы совсем иной и многие ошибочные меры не были бы приняты». Через газету мы «доведем до сведения Коммуны о наших желаниях»².

Но и предложение о газете повисло в воздухе.

¹ «Enquête», v. III, р. 125—126.

² Ibidem, p. 73 etc.

Моро особенно нападал на Коммуну. На заседании Центрального комитета 19 апреля он заявлял: «Нужно создать антагонизм между Коммуной и Центральным комитетом» и более энергично выступать против Коммуны, даже восстать против Коммуны. На другом заседании, 23 апреля, Моро призывал «снова овладеть нашей революционной ролью», установить «контроль над Коммуной», отвергнуть всякие попытки олигархии и т. Д. Он твердил, что «Коммуна не имеет никакого уважения Центральному комитету» и что надо доказать Коммуне, что Центральный комитет имеет силу в своих руках¹.

Таким образом, одна часть Центрального комитета национальной вапдни (где были, видимо, и шпионы Версаля) предлагала сохранить Центральный комитет в качестве главной центральной власти, подчинить Коммуну контролю Центрального комитета, т. е. сохранить руководящее значение за Центральным комитетом, а не за Коммуной. Центральный комитет считал, что он по-прежнему является главной революционной силой Парижа. Члены его говорили, например: «Центральный комитет остается революционной силой... пусть генерал (Клюзере) приходит закаляться в недрах Центрального комитета», участие членов Центрального комитета в Коммуне «несколько возродит революционные принципы этой власти» (Лавалет) и т. д. (кстати сказать, этот Лавалет был родственником дю Биссона). Лакор (на заседании 19 апреля) считал, что «Коммуна ослабела. Мы должны укрепить свой состав, оказать на нее давление и спасти положение»².

Чтобы укрепить свое положение в округах, члены Центрального комитета упорно возражали против революционного решения Коммуны, возложившего на членов Коммуны руководство муниципальными делами. Этот прогрессивный принцип нашел резкое осуждение у членов Центрального комитета национальной гвардии. Больше того, члены Центрального комитета считали, что члены Коммуны не должны исполнять никаких других функций, т. е. не быть руководителями министерств, членами комиссий и пр.

Иначе говоря, члены Центрального комитета хотели сохранить принципы старого парламентаризма. Тони Муален, например, жаловался что «наиболее способные члены Коммуны находятся в министерствах в не имеют возможности участвовать в прениях, и таким образом декреты составляются менее способными». Прюдом требовал, чтобы члены Коммуны не имели прав делегатов в муниципалитетах, — ведь теперь «вся система муниципального управления сведена к нулю»³.

¹ «Enquête», v. III, 119, 135 etc

² Ibidem, p. 60, 65, 69, 120.

³ Ibidem, p. 62.

Большинство членов Центрального комитета национальной гвардии стояло, однако, на той позиции, чтобы сохранить и укрепить Центральный комитет, но не подрывая Коммуны и по мере возможности договариваясь с ней. Готье говорил, что если бы увеличить число членов Центрального комитета в Коммуне (при дополнительных выборах, например), то исчез бы «дуализм властей». Один из влиятельнейших членов Центрального комитета, Арнольд (в апреле избранный в Коммуну), утверждал, что «нет эитагонизма между обеими властями. Мы сами хотели создать в Париже крепкую власть... Центральный комитет — это только бдительный часовой; в данном положении только Центральный комитет является той властью, которая может оказать революционную поддержку Коммуне. Не надо мешать членам Центрального комитета участвовать в Коммуне»¹. Но и он опасался «агрессивных действий» Коммуны и в этом случае предполагал обращение к избирателям. А другие прямо говорили о готовящемся аресте членов Центрального комитета Коммуной.

Надо отметить, что некоторые другие организации Парижа пытались связаться с Центральным комитетом в целях известной оппозиции к Коммуне. Так, например, на заседании 14 апреля живо обсуждался доклад члена Комитета артиллерии Фурно. Фурно указывал, что Коммуна заняла особую позицию по отношению к комитетам, «милитаризм кладет свою лапу на все комитеты». Комитет артиллерии «в таком же положении, как и Центральный комитет, его много благодарят но его не хотят иметь. Мы лишние»². На заседании Центрального комитета национальной гвардии было предложено, чтобы оба комитета слились, для того чтобы Центральный комитет все сосредоточил у себя и создал бы артиллерийский легион.

Но фактически это предложение не было реализовано.

Коммуна относилась к Центральному комитету национальной гвардии настороженно. Всякое двоевластие означало бы гибель революции. Поэтому попытки Центрального комитета укрепить свое значение встречали резкий отпор. Так, на заседании 6 апреля ряд членов Коммуны критиковал деятельность советов легионов, которые «все дезорганизуют» и предлагал «подчинить их военному делегату» (а не Центральному комитету). На этом же заседании было решено распустить военные подкомитеты, подчиненные Центральному комитету.

Но 9 апреля, на заседании Коммуны, сообщили, что подкомитеты вовсе не распущены, и Центральный комитет даже назначил новые комитеты (например в XVIII округе). В связи с этим Журд поставил вопрос о перевыборах Центрального комитета, с тем чтобы «раз навсегда покончить с вопросом о Центральном комитете». А 26 апреля Дерер утверждал, что распущенные подкомитеты были восстановлены под именем «легионных комитетов». Верморель требовал упразднить все эти «крамольные комитеты», которые «вредят нам, быть может, больше, чем версальское правительство». Председатель Жоаннар недоумевал, почему хотят «преследовать легионные комитеты, а не Центральный комитет». Верморель тогда предложил «избрать Комиссию расследования и исполнения, чтобы покончить с Центральным комитетом».

¹ «Enguête», v. III, р. 70

² Ibidem, p. 95.

Но большинство членов Коммуны защищало Центральный комитет указывая, что действия отдельных комитетов, подчиненных Центральному комитету, нельзя сваливать на Центральный комитет. Тридон говорил, что «Центральный комитет вполне предан Коммуне; укажите факты, которые доказывали бы обратное». Валлес замечал, что «Центральный комитет имеет полное право на существование... Он оказывает услуги, и вы не могли бы распустить его без крупных неприятностей». Андрие советовал: «... проводите тонкую — вместе с тем честную — политику, чтобы привлечь на свою сторону Центральный комитет, который, с точки зрения организации и обороны, оказал нам огромные услуги». Лефрансэ тоже считал, что «Центральный комитет существует, если не по закону, то, во всяком случае, по праву», и надо только -сгкать «... претензии Центрального комитета быть официальным органом и Давать распоряжения». Большинство Коммуны указало, что надо принимать меры против безответственных комитетов, мешающих выполнять распоряжения Коммуны¹.

В этот день, 26 апреля, были подписаны решения об упорядочении отношений с Центральным комитетом и о создании военных бюро. Военная комиссия дала такую характеристику функциям разных организаций: «Представительство Коммуны на местах принадлежит муниципалитетам; роль посредника играет Центральный комитет, poль активного сотрудника — легионные советы. Военные приказы осуществляются властью начальников легионов». Таким образом, перечислялись такие организации: 1) окружные муниципалитеты, 2) Федерация национальной гвардии в лице Центрального комитета и легионных советов и 3) начальники легионов. На муниципалитеты возлагались функции представлять Коммуну во всех вопросах, руководить мобилизацией, реквизицией оружия, бороться против дезертирства и пр. Легионные советы (делегаты от всех батальонов округа) действуют в контакте с муниципалитетами в борьбе с дезертирством, в реквизиции оружия и т. д. Центральный комитет исполняет функции посредника между военным ведомством и частями национальной гвардии. Начальники легионов — военные командиры.

Поскольку до сих пор легионные советы в ряде случаев фактически ведали вопросами борьбы с дезертирством и т. д. и оттесняли муниципалитеты, была создана новая организация — военные бюро при муниципалитетах. Эти военные бюро из семи человек, назначенных Коммуной, несли ответственность за реквизицию оружия, борьбу с дезертирством, контроль за состоянием гарнизонных батальонов и исполнением ими внутренней службы. Этой организацией ослаблялась роль легионных советов.

Таким образом, к концу апреля отношения Центрального комитета с Коммуной в известной мере уладились, но не до конца.

Об отрицательной роли Центрального комитета после организации Коммуны историки писали неоднократно. Лиссагаре говорил: «роковой Центральный комитет». Буржен называл Центральный комитет «злым гением».

При этом очень многие историки совершенно неосновательно считали, что и после 28 марта Центральный комитет национальной гвардии являлся руководящей силой, управлявшей Коммуной. Так, например, Лепеллетье делал такое сопоставление: Коммуна-де состояла из парламентариев, подражателей 1793 г., теоретиков и утопистов, а Центральный комитет выражал новые тенденции и объединял революционные элементы. По мнению Лепеллетье, Центральный комитет после начала боевых действий был «настоящим вождем батальонов, он был в боях, не на трибуне». После 2 апреля он был «душой сопротивления», «настоящей властью», а Коммуна «отошла на второй план». Центральный комитет-де был подлинной, активной и полезной властью восстания, который только н обеспечивал Коммуне возможность существования»².

¹ «Протоколы», стр. 267—270.

² Ed. Lepelletier, Histoire de la Commune de 1871, v. III, p. 27—29.

Реакционный историк Добан тоже находил, что «отец революции 18 марта, Центральный комитет, остался действительным центром правительства, руководящим, контролирующим и управляющим и Коммуной»¹.

Один из советских историков, О. Вайнштейн, тоже утверждал «Коммуна не была ни сердцем, ни мозгом революции, которой она дала свое имя», ибо «подлинным выразителем воли и желаний рабочей массы был Центральный комитет»².

С этими утверждениями совершенно нельзя согласиться.

Нет оснований считать, что в апреле или мае руководящей революции был Центральный комитет, а не Коммуна. Прежде всего членов Центрального комитета, оставшихся работать в этой организации, было очень мало. Пополнение состава Центрального комитета шло за счет малоизвестных и маловлиятельных людей. В то же самое время члены Центрального комитета, ушедшие на работу в Коммуну и ee учреждения, фактически выбыли из Центрального комитета и не участвовали в его заседаниях. Эти работники Центрального комитета, так сказать, первого созыва (18—28 марта), были наиболее влиятельными членами, и они в значительной мере определяли работу Коммуны (назовем, например, Варлена, Арно, Бержере, Дюпона, Журда, Ранвье а после дополнительных выборов — Арнольда, Виара).

Центральный комитет национальной гвардии в этом уменьшенном и ослабленном составе не имел связей ни с рабочими организациями ни с секциями Интернационала, ни с Федерацией синдикальных камер, ни с социалистическими группами (бланкистов, прудонистов). Напротив, именно Коммуна и ее комиссии установили живую связь с рабочими организациями. В оставшемся составе Центрального комитета не было ни одного видного работника Интернационала или синдикатов. Все активные работники этих организаций работали в Коммуне и ее учреждениях. Поэтому поистине фантастично уверение, будто именно Центральный комитет выражал мысли и настроения рабочих масс.

Мало того, Центральный комитет национальный гвардии вмешивался в военные вопросы, особенно связанные с национальной гвардией, но не обсуждал, не предлагал и почти не интересовался какими-либо другими вопросами, например социально-экономическими, культурными и т. д. Ни по одному декрету (кроме чисто военных) Центральный комитет не выявлял своей позиции. Поэтому просто не может быть речи о влиянии Центрального комитета национальной гвардии на какие-лиоо решения Коммуны, кроме чисто военных.

Баррикада в рабочем квартале Парижа в день восстания 18 марта 1871 г.

¹ A.Dauban, Le fond de la société sous la Commune, P. 1873, p. 14.

² О.Вайнштейн, Парижская коммуна и пролетариат в революции 1871 г., «Известия Академии наук» № 6-7, 1930 г., стр. 486.

Конечно, национальная гвардия была основной силой, на которую опиралась революция, но это вовсе не значило, что Центральный комитет руководил ею. Наличие военного делегата, военной комиссии, МУниципалитетов, целого ряда других учреждений — генерального штаоа, интендантства и т. д. — существенным образом видоизменило прежню роль Центрального комитета. Еще более ослабило влияние Центрального комитета создание маршевых батальонов, которые размещались не в округах, а в лагерях Марсова поля и подчинялись военному делегату и штабу. С другой стороны, когда национальные гвардеицы шли на боевые линии, роль Центрального комитета еще более ослаолялась, так как здесь гвардейцы беспрекословно подчинялись боевым командирам, к тому же обычно не связанным с Центральным комитетом (Домбровский, Врублевский, Ла Сесилиа, Эд и др.).

Таким образом, даже в военной сфере, несмотря на все свои претензии (даже после реформы Росселя), Центральный комитет не руководил Коммуной, а был ей подчинен и помогал ей.

Правильно писала Е. Дмитриева (Тумановская) в письме к Г.Юнгу от 24 апреля 1871 г.: «Центральный комитет не сразу сдал свои полномочия, были недоразумения, которые ослабили партию»¹.

Сначала, после выборов Коммуны, существовало некоторое двоевластие. Коммуне нужно было бы более энергично и быстро вовлечь активных членов Центрального комитета в ответственную работу и твердо провести единство военного руководства. Темные элементы и шпионы Тьера всячески содействовали раздорам и разногласиям. Но и в Центральном комитете и в Коммуне большинство членов твердо стояло за тесный контакт между обеими организациями. Все же отсутствие организационной ясности в вопросе о взаимоотношениях с Центральным комитетом тормозило работу и ослабляло Коммуну.

В мае, как мы увидим дальше, роль Центрального комитета национальной гвардии в связи с ухудшением военного положения снова несколько увеличилась.

§ 5. Военные действия в апреле

6 апреля была реорганизована версальская армия, и 11-го она уже перегруппировала свои силы. На правом фланге находился 2-й корпус (генерала де Сиссэ), занимавший Шатийен, Плесси-Пике, Виль-Кублэ, имея в тылу речку Бьевр. В центре находилась резервная армия Винуа — именно в пунктах Кламар, Медон, Бельвю, Севр и Сен-Клу (третья дивизия — Гренье — была несколько в тылу, ближе к Версалю). Левым крылом командовал генерал Ладмиро (1-й корпус). Он занимал (на своем правом крыле) пункты Вильнев и Этан, его другая дивизия занимала Рюэй и Нантер (несколько в тылу от Мон-Валерьена) и третья дивизия (Модюи) атаковала Курбевуа и мост Нейи; в дальнейшем она еще более передвинулась влево вплоть до смычки с прусскими линиями на севере.

Когда в конце апреля появились два других корпуса (4 и 5-й), то 5-й корпус (Кленшана) занял пункт около Мон-Валерьена, по направлению через Булонский лес к воротам Пасси.

Наконец, на крайнем правом фланге, нападая на южные форты, действовал 3-й кавалерийский корпус дю Барайя. Он занимал Врьер, Лонжюмо, Жювизи, откуда атаковал редуты, прикрывавшие форты Монруж, Бисетр и Иври.

План атаки версальских войск сводился к тому, чтобы прорвать крепостные укрепления на юго-западном углу города, у Пуэн-дю-Жур. Правое крыло поэтому сосредоточило свои атаки прежде всего против форта Исси, который оборонял своей артиллерией Пуэн-дю-Жур. Левый фланг имел задачей форсировать реку Сену, захватить все переправы и наступать к западным и частью к северо-западным линиям парижских укреплений, с основным ударами к воротам Пасси и Нейи.

¹ «Письма деятелей I Интернационала», стр 39.

Артиллерийская Старея коммунаров

При этом было решено не подготавливать штурма столицы, а вести осаду по всем обычным правилам. Поэтому уже в апреле стали подвозить специальные батареи тяжелой артиллерии для обстрела парижских укреплений. Начались непрерывные земляные работы для проведения траншей, апрошей и для постройки укреплений для артиллерии, близко подтянутой к парижскому крепостному валу.

Основная масса артиллерии для обстрела юго-западной части Парижа была в течение апреля и в начале мая размещена в районе Шатийона, Медона, Бельвю, Монтрету. Здесь было собрано до 300 тяжелых орудий (частью морских). Особое значение получила батарея Монтрету где было сосредоточено до 70 пушек. Тут был создан своеобразный форт с солидными земляными укреплениями, который приобрел крупное боевое значение как ближайший пункт для обстрела столицы.

Тщательная подготовка артиллерийского огня имела почти решающее значение при наступлении версальцев на красный Париж.

Поскольку наступление на Пуэн-дю-Жур требовало прежде вес Разгрома форта Исси и в известной мере форта Ванв, версальцы должны были подвезти к этим пунктам артиллерию, вести апрошные работы и т. д. Зато под защитой Мон-Валерьена можно было сразу вести активные операции. Поэтому здесь и начались первые большие столкновения между коммунарами и версальцами.

Уже 7 апреля версальцы захватили мост Нейи и ряд пунктов, близких к парижскимукреплениям. Домбровский на следующий же день начал вступление на этот пункт, обошел версальцев с севера и занял Аньер и замок Бэкон (по ту сторону реки). При этих операциях коммунары пользовались блиндированными поездами. После долгих и упорных боев с гораздо более многочисленными противниками коммунары были выбиты (17 апреля) из замка Бэкон и затем (19 апреля) из Аньера.

К 20 апреля весь левый берег Сены и в этом районе был в руках версальцев, но в течение двадцати дней версальцы были вынуждены фактически вести только оборонительные операции.

Коммунары героически защищали район Нейи, улицу за улицей, дом за домом. И несмотря на непрерывный артиллерийский огонь, коммунары упорнейшим образом держались. Здесь коммунары показали исключительное мастерство боевых действий и образцы геройства. На участке Домбровского на протяжении примерно 10 км версальцы выставили сил в 8-10 раз больше, чем имели коммунары. Фактически только после 10-15 мая версальцы сумели начать продвижение вперед.

На южном участке шел усиленный артиллерийский обстрел с обеих сторон. Коммунары не раз атаковали версальцев, строящих траншеи. Версальцы подвозили все новые и новые артиллерийские орудия. К концу апреля против форта Исси, имевшего несколько десятков орудий, было сосредоточено в пяти разных пунктах до 150-200 орудий. Против форта Ванв были тоже построены две батареи и несколько десятков пушек.

С 25 апреля начался упорный систематический обстрел обоих фортов; не прекращавшиеся ни днем, ни ночью апрошные работы все ближе и ближе подходили к укреплениям коммунаров. Канонерки коммунаров на Сене энергично обстреливали батареи версальцев. В конце апреля версальцы, осыпая коммунаров снарядами, овладели рядом пунктов, около форта Исси - селением Мулино, кладбищем и парком Исси. ФОрт был почти окружен, версальцы закрепились в нескольких сотнях метров от него. В ночь на 30 апреля форт был эвакуирован коммунарами, но версальцы побоялись войти в него. В эту ночь там оставался юноша Дюфур, который готовился взорвать пороховой погреб, если бы версальцы вошли в форт. На другой день форт был снова занят под руководством Клюзере и еще целых десять дней энергично споротивлялся.

Так закончились военные действия в апреле. Версальцы пододвинули к парижским стенам колоссальную армию, примерно в 100 тыс. человек (к началу мая), подвезли несколько сотен пушек, провели громадные земляные работы, но тем не менее они не имели еще никакого решающего успеха. На правом берегу Сены они еще не сумели укрепиться. Все форты оставались в руках коммуны. Коммунары героически боролись ¹.

Тьер унизительными просьбами добился разрешения пруссаков наступать через нейтральную зону - к северу от Парижа. Слухи об этом разрешении проникли в печать и коммунары начали строить там укрепления. Маркс еще до этого сообщения предупреждал коммунаров об опасности наступления с севера. В апреле версальцы еще не смогли использовать этого направления.

¹ Военный работник Коммуны Лео Сеген, бывший у Росселя начальником штаба, сообщал, между прочим, что Россель получил несколько писем (в середине апреля) с подписью «Тотлебен». В этих письмах, написанных разными почерками, давались очень разумные указания: как укрепить Париж, как строить баррикады, как производить земляные работы и т. д. По словам автора, знаменитый генерал Тотлебен, защитник Севастополя, был в конце марта и начале апреля в Париже (статья Seguin, The Ministry of War under the Commune, «Fortnightly Review», 1872, XII, 141-142).

Канонерки Коммуны на Сене

Видя упорство и героизм коммунаров, версальцы решили продолжить медленную систематическую осаду, главным образом опираясь на мощную артиллерию и пользуясь исключительным перевесом живой силы.

Коммуна не имела ни такой артиллерии, ни такого количества живой силы. Коммуна имела свыше 1 тыс. пушек и митральез, но значительная часть этих орудий не была использована. Примерно в начале мая Центральный комитет артиллерии сообщал Коммуне, что, по его подсчетам, в разных местах Парижа находится 726 пушек и митральез, не пущенных в дело. В фортах и бастионах (т. е. в действующей армии) было 321 орудие¹.

Судя по докладу генерала Аппера, на своих фронтах Коммуна имела 341 пушку, на Монмартре было 217 пушек, в Венсенском форту (бездействовавшем) - 132 пушки (по другим сведениям, общее число пушек Коммуны достигало 1700). У Коммуны было достаточно снаярдов, но зато остро не хватало артиллерийского персонала, в частности было только два офицера с артиллерийским образованием. Тем не менее и враги признавали, что коммунары-наводчики показали превосходные качества. Некоторые из них сразу управляли двумя пушками. Персонал, работавший при орудиях Коммуны, имел колоссальные потери.

Артиллерийские орудия были поставлены на бронированные поезда и на суда. При всем том артиеллерийская часть Коммуны была слаба. В частности, Коммуна имела очень мало тяжелых орудий (морского типа) и почти не пользовалась теми, какие были из-за отсутствия специалистов.

¹ «Enguête», v. III, р. 163

Поэтому сила артиллерийского огня версальцев во много десятк раз превышала огонь коммунаров. У коммунаров были главным об образом пушки «7» (т. е. с 7-фунтовыми снарядами; таковы были и пушки национальной гвардии, очень хорошего качества, очень точные), частью «12», 6 гаубиц по «24» и несколько пушек по «24», было морское орудие («Жозефина») в «19».

Артиллерийский парк версальцев имел десятки крупных морских орудий. В момент наибольшего напряжения борьбы версальцы направили на Париж до 350 осадных орудий и около 350 полевых орудий.

Надо отметить, что в парижских арсеналах было 285 тыс. ружей «шаспо», но национальная гвардия почему-то была вооружена преимущественно ружьями старых систем.

Численность боевых частей национальной гвардии обычно чрезвычайно преувеличивалась. В номере «Journal officiel» от 6 мая зачем-то был опубликован список всего состава национальной гвардии; возможно хотели оказать давление на версальское правительство. По этой таблице значилось, что численность национальной гвардии равна 190,5 тыс., а без отсутствующих, больных и пр. — 162,5 тыс. Из этих 162 тыс. примерно одна половина считалась в действующей армии (85 тыс.), а другая — в гарнизоне (77 тыс.). Таким образом, выделяя полевую армию, мы получаем 85 тыс. бойцов передовых позиций, фортов и т. д. Генерал Аппер дает такой подсчет: в начале мая в I армии у Домбровского, было 22 тыс. человек и 111 пушек; во II армии, у Сесилиа, было 17,5 тыс. и 108 пушек; в III армии, у Врублевского, было 10,5 тыс. и 122 пушки. Таким образом, боевые силы выражались в 50,5 тыс. бойцов и 341 пушке¹.

Судя по всем показаниям участников, боевые силы Коммуны равнялись 30, максимум 40 тыс. бойцов. Так, например, сам Клюзере на заседании Коммуны 23 апреля заявлял, что у него только 16 тыс. на боевых позициях и 45 тыс. в гарнизоне, а 30 мая он считал, что на боевых позициях около 41 тыс. человек. Домбровский заявил, что при обороне Аньера у него было только 2 тыс. человек. Лиссагаре считал, что на боевых позициях было только около 15 тыс. человек. Монтейль (работавший в штабе) определял число войск на фронте в 6—10 тыс., а с резервами — в 15 тыс. человек. Лепеллетье считал, что у Коммуны было в мае 25—30 тыс. бойцов.

Учитывая потери убитыми в боях, пленными, расстрелянными версальцами, вероятное число борцов Коммуны за все время боевых действий надо определить примерно в 40—50 тыс. Не надо забывать, что, кроме 30—40 тыс. человек, боровшихся на фронте, в дни кровавой недели с оружием в руках сражались тысячи мужчин, женщин и подростков. Примерно так определяют эту цифру и новейшие историки Коммуны².

Учитывая размещение версальских войск под Парижем, Коммуна в конце апреля (28-го) реорганизовала и свои силы. Все войска, предназначенные для обороны Парижа, были разделены на две армии. I армия под командованием Домбровского обороняла западную часть Парижа — от Сент-Уана до Пуен-дю-Жур (у него оыло около 10—15 тыс. бойцов). II армия под командованием Врублевского защищала весь юг, начиная от Пуен-дю-Жур до Берси (у него тоже было около 10—15 тыс. человек). Каждая из армий была разделена на три корпуса.

¹ «Rapport d'ensemble du général Appert», 1871, p. 123—124.

² Например С. Красильников в интересной работе «Боевые действия Парижской коммуны», М. 1935, стр. 36.

Внутренний вид канонерки «Коммуна»

В апреле организовалась и санитарная служба армии Коммуны. Еще 10 апреля Паризель внес предложение мобилизовать для этой цели 120 врачей, что в основном и было одобрено. 13 апреля по докладу того же Паризеля был принят декрет о формировании санитарных отрядов, из которых каждый должен состоять из 20 врачей и фельдшеров, 60 студентов-медиков и 120 санитаров.

Некоторое время существовала медицинская комиссия, но, по словам Растуля (18 апреля), она только тратила деньги и была бесполезна. Растуль действовал как инспектор лазаретов, но он неоднократно жаловался, что военное министерство с ним не считается, и скоро подал в отставку.

29 апреля была уточнена организация санитарной службы. Был назначен главный врач армии, врачи в легионах (округах), батальонах и т. Д. В дальнейшем большую роль сыграла организация женских санитарных отрядов.

Другим вопросом, ставшим на очередь дня после начала военных Действий, был вопрос о пособиях и пенсиях борцам за Коммуну. Уже 2 апреля был принят декрет об «усыновлении детей граждан, которые пали или падут» в борьбе за Коммуну. При установлении размеров пенсии было решено прежде всего не делать различия между законными и так называемыми «незаконными женами» (Груссе, Журд и др.). Как помним, по этому вопросу еще во время осады шла борьба против правительства. Коммуна установила размер пенсии женам в 600 фр. Для детей до 18 лет определили пенсию в 365 фр. При этом было добавлено, что пенсии выплачиваются детям «признанным и непризнанным» (т. е. законным и незаконным). Было решено, что сироты будут воспитываться целиком за счет Коммуны. Равным образом была установлена пенсия от 100 до 500 франков родственникам павших (отцу, матери, братьям и сестрам, если умерший оказывал им поддержку) (заседание 10 апреля).

Все документы по пенсиям выдавались бесплатно и без гербового сбора. Раненым было установлено пособие от 300 до 1200 фр. в год.

Таким образом, Коммуна сразу обеспечила и раненых и семьи погибших в бою, что никогда не осуществляло буржуазное правительство. Было положено начало принципу социального обеспечения.

Несмотря на ряд организационных мероприятий, военное ения' Коммуны продолжало оставаться в очень запутанном положении. Это ярко выявилось на бурных заседаниях Коммуны 22 и 29 апреля. На закрытом заседании 22 апреля отмечалось, что на передовых позициях недостаточно сил, что два батальона заболели цынгой, многим батальонам приходится ходить по 15 км, чтобы дойти до окопов. Журд предлагал «...наблюдать за генералом Клюзере и сместить его если ошибается или предает нас». Фортюне Анри, посетивший форт Исси, указывал, что «люди не имеют там ни одеял, ни брюк... Они спят на земле, и их заливает дождем... Там есть ружья устаревшего образца...» Другой член указывал, что у батальонов Кэ д'0рсей «только пистонные ружья и нет обуви»¹.

Военной комиссии было предложено сделать доклад об этом положении дела. Обсуждался вопрос о возможном аресте Клюзере.

Докладчик военной комиссии Коммуны Авриаль 23 апреля представил целый ряд обвинений военному делегату: «Жалуются, что национальная гвардия не организована, что никто не командует ею; каждую минуту приходят приказы и контрприказы; она не знает, кому должна подчиняться. Жалуются, что нет ни шинелей, ни сапог, ни брюк: что солдат оставляют по две недели в траншеях, где их кормят исключительно солониной, вызывающей болезни»².

Клюзере обвиняли, что он покровительствует в своем штабе подозрительным людям вроде орлеаниста полковника Сильвестра, четыре раза отказывавшегося идти против неприятеля. Клюзере упрекали, что он дает важные распоряжения через голову Коммуны, что он заявляет, будто «...ему нет дела ни до Исполнительной комиссии, ни до Военной комиссии», обвиняли Клюзере в том, что он сам хочет получить всю полноту власти. Делеклюз говорил: «Диктаторские взгляды нам не подходят»³.

Попутно было установлено, что и целый ряд муниципалитетов плохо работает для обороны. В то время как в Батиньоле муниципалитет хорошо обеспечивает обмундированием и снабжением батальоны, в других округах национальные гвардейцы жаловались, что нет обуви, продовольствия, постельных принадлежностей (в казармах) и т. д.

Несомненно, что военная организация Коммуны была довольно плохая.

¹ «Протоколы», стр. 198.

² Там же, стр. 206.

³ Там же, стр 209.

Женщины приносят коммунарам обеды на баррикады

Клюзере, фактически руководивший военным делом Коммуны, делал ошибку за ошибкой. Он не был тем человеком, который бы организовать военное дело Коммуны. Прежде всего Клюзере не был политическим руководителем и не имел надлежащей политической репутации. То он был с бакунистами, то с правыми республиканцами. Он не имел твердой политической линии.

Разве мог такой бесцветный в политическом отношении человек воодушевлять парижских рабочих, готовых на решительную борьбу против версальцев? Сами члены Коммуны политически не доверяли ему. Они полагали, что Коммуна сумеет использовать военные знания Клюзере. Ведь Клюзере имел достаточный стаж в регулярной армии был знаком с боевыми действиями новой армии американской республики и с инсуррекционным опытом фениев. Военные знания и опытность военачальника могли бы иметь важнейшее значение, если бы они опирались на твердый план, на ясность решений и твердость их выполнения.

Но Клюзере не был полководцем и совсем не был военным организатором.

Военный план Клюзере (зловредный и пагубный) состоял в том, чтобы только обороняться. Поскольку стратегический план Клюзере заключался только в обороне, вся система военного дела была построена ошибочно. Пренебрегали, например, организацией кавалерии, не делали никаких попыток партизанских нападений, не изучали района расположения военных сил версальцев, даже не думали о систематических вылазках или каких-либо наступательных действиях.

Даже в деле обороны Клюзере проявлял нерешительность, отсутствие твердости и настойчивости. В то время как иностранец Домбровский говоривший на ломаном французском языке, через несколько дней приобрел авторитет любимого полководца коммунаров, Клюзере, не смотря на свою храбрость, не имел никакого авторитета. А ряд мероприятий Клюзере, наспех предложенных (вроде реорганизации национальной гвардии), только расстроил боевые ряды Коммуны.

Клюзере не учел и опыта версальского наступления. В то время как артиллерия версальцев повсюду играла ведущую роль, Клюзере не сумел настоять, чтобы артиллерию собрали в один кулак, а не оставляли ее в отдельных округах. Он пренебрегал имевшейся тяжелой артиллерией. Наконец, он не использовал колоссальных военных складов для вооружения национальной гвардии усовершенствованными ружьями («шаспо») и пр.

Конечно, не один Клюзере был виновен в плохом положении военного дела Коммуны. Общей бедой Коммуны было отсутствие правильной военной организации и особенно то обстоятельство, что Коммуна не организовала всей своей работы под знаком военной борьбы. Военным делом не могла заниматься только военная комиссия или военное ведомство. Сама Коммуна в лице ее высших органов должна была руководить военным делом. А в действительности и исполнительная комиссия, и военная, и сама Коммуна обычно исполняли скорее функции контроля над военной работой, чем общего руководства ею. А при наличии Центрального комитета национальной гвардии это многовластие и отсутствие настоящего центра для руководства военной борьбой были особенно пагубными.

§ 6. Коммуна в провинции

Провозглашение Коммуны в Париже вызвало широкий отклик в городах Франции и во всей стране. В первую очередь отозвались города с большим числом рабочих и, в частности, те города, где уже было сильное революционное движение во время осады, где были сек-ции Интернационала: в Лионе — первом городе после Парижа — и в Марселе.

В Лионе после первых же известий из Парижа были организованы митинги и собрания. 22 марта совещание командиров батальонов национальной гвардии послало делегацию к мэру Энону с требованием: 1) отказаться от подчинения Национальному собранию, 2) объявить муниципалитеты высшей властью, подчиненной национальной гвардии, 3) признать Парижскую коммуну. Мэр категорически отказался принять эти требования. К вечеру ратуша была окружена толпой. В здание ворвались национальные гвардейцы, гарибальдийцы, народ. Во всех комнатах шли горячие прения (здесь были и члены муниципалитета, и делегаты национальной гвардии, и др.). Толпа требовала смены мэра, ареста префекта Валантэна. Она выдвигала мэром города доктора Крестена, который руководил муниципалитетом в рабочем квартале Лиона (Гийотьер), но он категорически отказался. Тогда офицеры национальной гвардии создали временную комиссию для выборов в Коммуну. В комиссию вошло несколько офицеров национальной гвардии, некоторые члены муниципального совета и др. Решили выбрать Коммуну через три дня, арестовать префекта, некоторых крупных чиновников и др.

Но старый муниципальный совет продолжал собираться как ни в чем не бывало. Когда временная комиссия попыталась получить деньги из банка, она встретила решительный отказ. 26 марта прибыла делегация из Парижа под руководством Амуру. С балкона ратуши была провозглашена Коммуна, но фактически этим дело и кончилось. Временная комиссия имела очень мало военных сил, она занимала выжидательную позицию и не заняла ведущих учреждений (в том числе телеграфа). Через несколько дней временная комиссия заявила, что национальная гвардия ее не поддерживает, и отказалась от полномочий.

Надо учесть, что рабочие не были в достаточной мере привлечены во временную комиссию и сама комиссия не связалась с рабочими организациями. Кроме того, в отличие от Парижа Лион уже после сентябрьского движения имел свой муниципальный совет, и значительная часть мелкой буржуазии была этим в известной мере удовлетворена. Лозунг «Коммуна» по существу выдвигал требование рабочего правительства, на что буржуазия не хотела идти. С другой стороны, в Лионе были уверены, что республика утверждена незыблемо, поэтому нет оснований для каких-то правительственных перемен.

В течение апреля в Лионе был еще ряд выступлений, например делегация 17-го батальона потребовала от муниципалитета признания Парижской коммуны, отдачи под суд версальского правительства, отказа от вмешательства центральной власти, создания коммунальной комиссии с исполнительной властью. Конечно, она получила отказ. В апреле был опубликован правительством новый закон о муниципалитетах. Он восстанавливал императорскую практику, согласно которой мэры и их заместители в городах, где свыше 20 тыс. населения, должны назначаться правительством.

В рабочем квартале Гийотьер, где помещались главные заводы и фабрики Лиона (на левом берегу Роны), было решено бойкотировать муниципальные выборы по новому закону, назначенные на 30 апреля. Национальная гвардия заняла мэрию этого округа, рабочие построили баррикады. Но никаких попыток со стороны рабочих идти в центр и захватить правительственные здания не было.

Войска и полиция окружили район и начали обстреливать баррикады. Генерал Круза, префект Валантэн, прокурор Андриэ (извест-ный как организатор агентов-провокаторов, будущий префект полиции) показали свои военные таланты, обстреливая в упор немногочисленных защитников баррикад. Было убито и ранено несколько десятков рабочих. 1 мая ратуша была занята войсками¹.

В Марселе после известий о провозглашении Парижской коммуны было созвано многочисленное собрание в клубе «Эльдорадо», где было решено идти на префектуру и объявить версальское правительство свергнутым. Префект, чтобы помешать этой попытке, созвал национальную гвардию, но пришли главным образом «плохие» батальоны. Они завладели ратушей и арестовали префекта. Толпа кричала: «Да здравствует Коммуна! Да здравствует Париж!»

Организовалась комиссия департамента во главе с Гастоном Кремье которая объявила себя автономной властью. Межи был назначен командующим национальной гвардией. Активную роль играли члены Интернационала (их насчитывалось до 4 тыс.).

Генерал Эспиван де Вильбуане, по примеру своего хозяина Тьера, ушел с войсками из города. 27 марта приехала делегация Парижской коммуны - Ландек, Амуру, Мей. По словам правительственной комиссии, Ландек «держался как диктатор». Он арестовал ряд лиц в качестве заложников.

¹ Docteur Grestin, Souvenirs d'un lyonnais, Lyon 1897.

Комиссия наметила выборы в Коммуну на 5 апреля. Но 4 апреля генерал Эспиван после 12 дней выжидания окружил город войсками, начал бомбардировать его, ввел войска, захватил ратушу и префектуру и после кровавого 12-часового боя «восстановил порядок». Он заявил, что «совершил триумфальный въезд в город Марсель».

Начались обыски и аресты, суды и расправы. Трое (в том числе Кремье) были приговорены к смерти.

В Тулузе 25 марта парад национальной гвардии превратился в манифестацию в честь Парижской коммуны. Раздавались требования роспуска Национального собрания, созыва Коммуны, отставки префекта де Кератри. Как говорили официальные сообщения, рабочие, мастера, мелкие торговцы были готовы присоединиться к Парижу. Была создана исполнительная комиссия (куда вошли только офицеры национальной гвардии). Шла оживленная агитация в клубах. По словам «Enquête», клубы на юге страны были революционнее, чем на севере. Там шли «беспрестанные выступления против богачей, священников, религиозных корпораций, судебных чиновников»¹. Прибывшие войска ликвидировали движение.

В Сент-Этьенне (городе угля, домен, оружейных мастерских) с 23 марта было заметно возбуждение. В городе существовали Центральный комитет национальной гвардии и республиканский Центральный комитет. 24 марта толпа захватила ратушу. В следующие дни манифестации продолжались. Войска были уведены с улиц в казармы. 26-го Центральный комитет национальной гвардии опубликовал прокламацию о создании Коммуны. Была создана временная комиссия из четырех национальных гвардейцев и назначены на 29-е выборы в Коммуну. Рабочие поддерживали движение, но комитет был не активен. Еще до выборов в Коммуну войска без боя захватили ратушу.

В Нарбонне 24 марта национальная гвардия провозгласила Коммуну и заняла ратушу, арсенал, префектуру и т. д. Солдаты без сопротивленпя сдавали оружие. Тогда военное командование увело войска из города. 28 марта войска, подкрепленные двумя ротами тюркосов из Марселя, ворвались в город. В городе были построены баррикады. После недолгого сопротивления движение было подавлено (31 марта). В этом городе было несколько случаев отказа солдат стрелять в народ; 19 человек были приговорены к расстрелу, замененному каторгой.

¹ «Enquête», v. I, р 286.

Лимож (где находились крупные фарфоровые заводы) всегда отличался революционной активностью. Здесь были ячейки Интернационала, синдикальные камеры и т. д. После 4 сентября было организовано особое Народное общество (La societe populaire), в которое вошли члены различных рабочих организаций. Организатором общества был адвокат Лавиолетт. Это общество, по словам «Enquête», «диктовало свою волю муниципальному совету»¹. Органом этого общества была газета «Defense nationale».

23 марта Народное общество послало привет «парижским братьям по оружию». Национальная гвардия получила ружья. Предполагалось в начале апреля провести смотр национальной гвардии и провозгласить Коммуну. Вопреки запрещению префекта мэр под давлением рабочих дал согласие на смотр. 4 апреля отряд 91-го полка в количестве 450 человек был направлен на вокзал, чтобы ехать в Версаль на помощь правительству. Толпа рабочих разоружила солдат; те не оказали ннкакого сопротивления. Солдат отвели в Народное общество. Затем был дан сигнал тревоги. Национальная гвардия и рабочие с криками: «Да здравствует Коммуна!», заняли ратушу, префектуру. Разоруженные солдаты участвовали в движении.

На следующий день подтянутые правительством свежие войска заняли город.

В крупном рабочем городе Крезо 26 марта национальная гвардия заняла ратушу. Солдаты и кирасиры отказались стрелять, но на завтра подошли войска, и город был занят.

В Бордо были присланы делегаты Парижа. Афиши с воззваниямЛ этих делегатов охранялись национальной гвардией, и полиция боялась их срывать.

8 апреля совещания офицеров и делегатов (5 н 6-го батальонов обсуждали статут национальной гвардии. Собрание высказывалоо против создания Центрального комитета национальной гвардии. Мэр города специально созвал офицеров национальной гвардии и yбeждaл их не участвовать в ее организации. Префект вообще требовал недопущения такой организации. Центральный комитет национальной гвардии в конце апреля был все же создан. Даже были разговоры о создании федерации национальной гвардии юга Франции.

28 апреля на митинге выступал эмиссар Коммуны и член Интернационала Маршан. Он предлагал создать Коммуну, с тем чтобы она управлялась рабочими. «Нам нужны не интеллигенты, а люди дела»².

К намеченным выборам муниципалитетов (на 30 апреля) секция Интернационала выставила свой список и провела трех человек. Передавали, что при выборах офицеров национальной гвардии им было yказано, что будут выбраны только те, кто сочувствует Коммуне и обещает подчиняться Центральному комитету национальной гвардии³.

Газета «La Tribune», издававшаяся в Бордо, опубликовала 28 апреля воззвание местной секции Интернационала, которая объявляла себя солидарной с Парижем и принимала программу Коммуны. Cpeди членов Интернационала видную роль играл сапожник Везино. Секция Интернационала начала выпускать свою газету «La Fédération» (первый номер вышел 16 апреля).

¹ «Enquête», v. I, р 302.

² «Enquête», v. II, р 472.

³ «Enquête», v. I, р 290.

Но в этом городе не произошло никаких активных выступлений. Дело ограничилось митингами.

В Безансоне (центре часового дела, где работало 8—10 тыс рабочих-часовщиков) Интернационал имел большое количество членов. Правительственная комиссия по восстанию 18 марта утверждала, что здесь, как и в других департаментах Франции, идеи Интернационала «начали проникать и в деревню». Крестьянам говорили, что «земля - тоже орудие труда и должна принадлежать только тем, кто ее обрабатывает»; при этом добавляли, что «в 1793 г. буржуа по бросовой цене (a vils prix) приобрели поместья аристократии, и теперь пришла очередь для крестьянства»¹.

В Безансоне, как и в других городах, восстание 18 марта был встречено с симпатией не только в рабочем, но и в среднем классе («classe moyenne») и среди коммерсантов. Все они приветствовали в Парижской коммуне ее борьбу против монархических махинаций, против реакционного Национального собрания. Позднее мелкая и средня буржуазия стала переходить на сторону правительства, но «низшие классы («la basse classe») и особенно рабочий класс сохранял и сохраняет те чувства, которые он проявил с самого начала (по отношению к Коммуне.— П. К.)»².

В Гавре ставился вопрос о создании Коммуны. На митингах рабочие требовали, чтобы в муниципалитет были выбраны главным образом рабочие.

В связи с Коммуной волнения происходили в ряде других городов Франции. В Монтеро несколько часов город был в руках восставших. В Периге народ помешал отправке в Париж блиндированных вагонов. Происходили волнения в департаментах Ланд, Об, Сены и Марны, Ла-Манш и др. и в городах Руане, Перпиньяне и др. По словам «Enquête», ряд департаментов (например, Вар, Воклюз, Арден, Савойя) готов был целиком присоединиться к Парижской коммуне, если бы «она просуществовала дольше («si elle avait dure»)»³.

Надо кратко сказать еще о движении в Алжире. Создание Федерации национальной гвардии в Париже вызвало соответствующее движение в Алжире. Парижское восстание вызвало живой отклик в Алжире среди рабочих организаций и клубов, в национальной гвардии. Собрание национальной гвардии в Оране заявляло, например, что «оно солидаризируется с национальной гвардией Парижа и протестует против действий исполнительной власти, напавшей на героическое население»⁴.

В это время военных сил в Алжире было очень мало. Мобилям правительство не доверяло. Национальная гвардия приобретала все большее значение. Перепуганное правительство объявило Алжир на осадном положении. В это время наряду с революционным движением европейского населения начало бурно расширяться восстание кабилов и арабов.

¹ «Enquête», v. I, р 453.

² Ibidem, p. 456.

³ Ibidem, p. 274. К сожалению, в советских библиотеках совсем почти нет органов французской провинциальной печати того времени. Было бы особенно важно иметь радикальные и социалистические газеты вроде «L'Emancipation» (Тулуза), «Travailleur du Nord» (Лилль), «L'Eclaireur» (Сент-Этьенн), «La Commune» (литографированная газета того же города), «Le Progrès» (Лион),«Droits de l'homme» (Монпелье) и т. д.

⁴ «Actes», v. III, cap. II, р. 129.

Один из видных деятелей Алжира, якобинец Александр Ламбер (сосланный туда после 1851 г.), приехал в это время в Париж как «делегат Алжира» в Национальное собрание (он погиб затем на баррикадах).В ряде выступлений в печати он говорил о том, что «все алжирские колонии хотят для себя и для Франции Коммуны»¹.

Конечно, дело обстояло не совсем так. Лозунг Коммуны был популярен в рабочем и мелкобуржуазном европейском населении Алжира, но коренное население, конечно, не имело никакого представления о Коммуне и боролось только за свою независимость. Парижская коммуна чрезвычайно помогла восстанию в Алжире. Борьба парижан свидетельствовала о тяжелом положении правительства Тьера. Из-за Коммуны правительство не могло послать своих войск в Алжир для борьбы против коренного населения.

Отдельные восстания в Алжире, продолжавшиеся ряд месяцев, в апреле превратились во всеобщее восстание. В нем участвовало до 200 тыс. человек. Правительство Тьера было напугано этим бурным движением. Алжир мог быть потерян как колония. Только в конце апреля прибыли первые 4 тыс. солдат из Франции. Борьба приняла ожесточенный характер. В течение 3 с половиной месяцев (апрель, мaй, июнь и половина июля) армия Тьера не могла подавить восстание. Только после разгрома Коммуны правительство Тьера смогло сосредоточить крупную армию в Алжире (86 тыс. человек) и с большим напряжением подавило восстание.

Военщина разгромила также все рабочие и демократические организации Алжира. Характерной чертой алжирского восстания было то, что движение коренного населения никак не было связано с революционной борьбой европейского населения. Оба движения в известной мере вызывались одинаковыми причинами, но имели совсем различные задачи Коренное население боролось за независимость. Демократическая часть европейского населения добивалась гражданского управления страной, усиления роли муниципалитетов, выдвигала демократические требования (отделение церкви от государства, укрепление национальной гвардии и пр.).

Коренное население крайне недоверчиво относилось к европейцам. С другой стороны, даже самые демократические элементы европейского населения не имели связей и влияния на руководителей восстания. Правительство Тьера могло бить своих врагов по частям. Таким образом, и это восстание окончилось в пользу правительства.

Если бы движение городов с рабочим населением активно поддержало Парижскую коммуну, оно оказало бы ей существенную помощь. Движением было охвачено значительное количество пунктов, но оно нигде не приобрело большого значения.

Почти везде движение носило один и тот же характер. Национальная гвардия при активном участии рабочих без труда занимала ратушу и затем провозглашала Коммуну. Войска и полиция либо уходили из города, либо скрывались в казармах. В ряде мест солдаты отказывались стрелять в народ, отдавали оружие, братались с национальной гвардией.

¹ «Journal officiel», 3/V 1871.

Но новая власть не проявляла нужной активности. Она занимала несколько общественных зданий, иногда арестовывала несколько чиновников и затем назначала выборы в Коммуну. Ошибка Центрального комитета национальной гвардии, который спешил поскорее выбрать Парижскую коммуну, повторялась здесь с особой силой.

Созданные народом временные комиссии всякого рода, увлекаясь легальностью и конституционностью, выжидают, вместо того чтобы нападать. Они почти никого не арестуют и не сменяют, они не обезоруживают полиции и солдат и не принимают военных мер. Они не проводят никаких мероприятий в интересах рабочего класса пли мелкой буржуазии. Военное наступление солдат, жандармов, тюркосов быстро обрывает жизнь возникших коммун.

В отличие от Парижа все эти руководящие комиссии обычно попадали в руки радикалов-республиканцев. Представительство рабочих в комиссиях было очень слабым. Часто рабочих в этих комиссиях совсем не было.

В то время как в Париже рабочие играли ведущую роль и в Центральном комитете и в Коммуне, в провинции национальной гвардией руководили преимущественно выходцы из мелкой и средней буржуазии интеллигенции и т. д.

В Париже рабочая масса сплотилась во время осады в борьбе против правительства «национальной измены» и создала ряд массовых организаций. В провинции этой длительной подготовки масс почти не было. Неудачный опыт коммун Лиона и Марселя в сентябре — октябре 1870 г. и деятельность бакунистов еще более ослабили активность рабочих в этих городах.

Мелкая буржуазия городов не испытывала таких материальных тягот, которые выпали на долю Парижа, в частности к ней не относились законы правительства Тьера о векселях и о квартирной плате.

Наконец, и опасность монархической реставрации, которая была так очевидна для парижского народа, в провинции была далеко не так реальна. Республика казалась обеспеченной.

Вторжение прусских армий и оккупация значительной части Франции разделили страну на части и в известной мере разорвали единство нации. Это тоже мешало революционному движению в провинции. Кроме того, судьба Парижа и провинций во время войны оыла совсем иная. Лепеллетье правильно писал: «Парижане и провинциалы, казалось, стали соседями, но не соотечественниками. Их мысли, их надежды, их точки зрения и оценки были совершенно различными. как были иными и их судьбы за эти восемь месяцев. Они говори. на разных языках, так как слишком долго вовсе не говорили друг с другом»¹.

При таком положении связи Парижской коммуны с провинцией были явно недостаточными. Коммуна посылала в провинцию эмиссаров, но обычно они приезжали в города Франции на очень короткое время. Они не имели ясных инструкций и выполняли преимушественно роль агитаторов. А между тем в провинции нужны были организаторы, которые могли бы помочь движению конкретными мерами. Конечно, и сами эмиссары Коммуны не имели в тот момент ясного представления о необходимой тактике.

¹ Ed. Lepelletier, Histoire de la Commune de 1871, v. III, P. 1911, p. 76.

В книге Тестю приводятся директивы эмиссарам Коммуны от имени Комиссии внешних сношений. Эмиссарам давались такие указания: 1) о своей миссии сообщить лишь верным людям; 2) использовать печать и Другие формы агитации; 3) действовать через рабочих и вместе с ними; 4) разъяснить положение дела коммерсантам и содействовать их торговым связям с Парижем; 5) связаться с буржуазией и с умеренными республиканскими элементами, чтобы они по примеру Лилля требовали от Тьера прекращения гражданской войны; 6) помешать рекрутировать войска для Версаля ¹.

Таким образом, миссия эмиссаров была сугубо агитационная. Но в провинции начиналось самостоятельное движение, которое требовало уже не агитации, а реальных действий, организации Коммуны и т. д. Судя по приведенному документу, такого рода указаний эмиссары не получали. Конечно, они могли получить дополнительные yстные указания. Но вряд ли указания об организации местных коммун могли быть секретными; их, видимо, просто не было. Но против такой агитации правительство Тьера имело много средств. Ядовитая клевета и искаженная информация о событиях в Париже, распространяемая в воззваниях Тьера и в буржуазной печати, подрывали у многих веру в успех Парижской коммуны. Чисто агитационная деятельность эмиссаров Коммуны в провинции не принесла большой пользы Коммуне.

Когда попытки рабочих создать коммуны в провинции оказались безуспешными, начало широко развиваться движение мелкой и средней буржуазии в пользу примирения между Версалем и Коммуной. В середине мая это движение приобрело особенно большое значение. «В ряде крупных городов апелляционные суды, гражданские суды и, что еще более знаменательно, коммерческие палаты, муниципальные комиссии и муниципальные советы начали посылать протесты в Версаль; так было, например, в Руане, Эльбефе, Гавре, Дьеппе, Кэнте, Бресте, Сен-Кантене, Лилле и др.»².

Такие обращения шли буквально со всех концов Франции. Вот типичное обращение муниципалитета Монпелье: «Немедленное прекращение гражданской войны; окончательное укрепление республики; распространение всех муниципальных свобод для всех коммун без изъятий; амнистия и подчинение закону»³. Аналогичные требования заявляли Перпиньян, Шамбери и другие города.

Иногда выставлялось требование созыва Учредительного собрания для утверждения конституции и др.

В середине мая намечался конгресс представителей муниципалитетов. Он не состоялся. Но в Лионе было проведено совещание делегатов 16 департаментов. Это совещание обратилось к Тьеру и к Коммуне с такой программой действий: «Укрепление республики как единственного возможного законного правительства, коммунальная автономия как единственная база республиканского правительства... прекращение военных действий (между Версалем и Коммуной — П. К.), роспуск Национального собрания, так как его полномочия после подписания мира окончились; роспуск Коммуны; муниципальные выборы в Париже; выборы Учредительного собрания для всей Франции»⁴.

¹ K. Testut, op. cit., v. II, р. 108.

² L. Fiaux, Histoire de la guerre civile, P. 1879, p. 201-202.

³ «La Politique» № 3, 19/V 1871.

⁴ «La Politique» № 6, 22/V 1871.

Эта программа левых республиканцев имела задачей разоружить Парижскую коммуну как рабочую власть и создать новые учреждения (Учредительное собрание, новый муниципалитет Парижа и др.), в которых буржуазная демократия могла бы иметь ведущую роль¹. Республиканцы левого толка, протестуя против Версаля, совсем не собирались укреплять власть Парижской коммуны.

В конце концов народное движение в провинции не оказало реальной помощи Парижу, а буржуазная демократия стала добиваться соглашения в интересах Версаля, против Парижской коммуны. Со своей стороны и Парижская коммуна не смогла (главным образом из-за военной блокады) установить крепкие связи с провинцией.

¹ См. ниже в разделе «Соглашатели».