§ 1. Программные заявления Коммуны

Еще до возникновения Коммуны в прокламациях Центрального комитета и в статьях «Journal officiel» характеризовались некоторые основные задачи революции. Шла речь о роли пролетариата, о социальных требованиях рабочих масс, о новом государстве и т. д.

Первые прокламации Коммуны касались лишь некоторых ближайших задач. Официальные статьи в «Journal officiel» после создания Коммуны главным образом приводили доводы против централизации, за автономную Коммуну. Так, например, в номере от 29 марта говорилось, что «революция 1871 г.— революция коммунальная». Революция 18 марта изображалась как конфликт «между свободой и властью, между муниципальным гражданским правом, с одной стороны, и централизацией и правительственным произволом — с другой». При этом отмечалось, что никакого антагонизма классов не существует.

Передовая в «Journal officiel» от 1 апреля признавала, что Коммуна вышла за пределы чисто муниципальных функций (например в декретах о постоянной армии, квартирной плате и др.). «Было бы странной и даже ребяческой иллюзией думать, что революция 18 марта имела единственной задачей обеспечить выборное коммунальное представительство, подчиненное деспотической опеке сугубо централизованной национальной власти... Спервого же дня было ясно, что люди 18 марта боролись и победили ради того, чтобы завоевать и обеспечить на будущее независимость для всех коммун Франции и для всех более крупных единиц — кантонов, департаментов и провинций, которые затем объединятся Друг с другом ради общих интересов в виде настоящего национального союза («pacte»); на этой крепкой основе была бы гарантирована и обеспечена республика». Париж «не отрекается от своей роли инициaтoрa, от своей моральной власти и интеллектуального влияния». Он должен остаться центром экономическим и промышленным, местом пребывания банков, центром железных дорог и т. д.

А после первых столкновений с версальцами газета писала (в номере от 3 апреля), что Коммуна избрана не для того, чтобы управлять Францией, а чтобы подать пример, проявить инициативу. Газета утверждала, что «никогда не было так мало социальной вражды и антагонизма». Официальная газета не давала ясного ответа о характере и задачах Коммуны.

Гораздо большее впечатление произвела прокламация Центрального комитета национальной гвардии (в номере от 7 апреля «Journal officiel»), вызванная началом военных действий с Версалем. Прокламация резко говорила о классовой борьбе: «Рабочие, не обманывайтесь: идет великая борьба между паразитизмом и трудом, между эксплуатацией и производством. Если вы устали коснеть в невежестве и прозябать в нищете; если вы хотите, чтобы ваши дети сделались людьми, пользующимися плодами своего труда, а не животными (выдрессированными для мастерской и для казармы), которые создают своим потом богатство эксплуататоров и проливают свою кровь ради какого-нибудь деспота; если вы не хотите, чтобы ваши дочери, лишенные необходимого надзора и воспитания, становились орудием наслаждения в руках денежной аристократии; если вы не хотите, чтобы разврат и нужда толкали мужчин в ряды полиции, а женщин к проституции, — будьте смелы, рабочие, восстаньте, и пусть ваши сильные руки низвергнут презренную реакцию!»¹

Центральный комитет призывал всех граждан Парижа — «торговцев, ремесленников, лавочников, мыслителей, словом, всех, кто трудится и честно ищет разрешения социальных проблем»,— идти сомкнутыми рядами.

Это было наиболее выразительное программное выступление, которое во главу угла ставило борьбу против эксплуатации и эксплуататоров и стремилось привлечь к рабочим и мелкую буржуазию — торговцев, лавочников и т. д.

Перед Коммуной стояла задача — выдвинуть ясную программу. Еще на заседании Коммуны 28 марта была избрана комиссия в составе Лефрансэ, Ранка и Ж. Валлеса для составления прокламации программного характера. Но составленный комиссией проект носил чисто коммунальный характер и не был принят Коммуной. На заседании 9 апреля по предложению Бийорэ было принято решение создать комиссию для составления программы Коммуны. В нее вошли: два якобинца — Делеклюз и Бийорэ, два прудониста — Малон и Тейс, близкий к прудонизму Ж. Валлес и бланкист Курне. По некоторым сведениям, большую роль в составлении программы сыграл журналист Пьер Дени (прудонист).

На заседании 18 апреля Коммуна обсуждала тексты программы. Бийорэ огласил свой проект программы. Валлес доложил проект, принятый комиссией. По словам Валлеса, программа была «выработана и средактирована в целом гражданином Делеклюзом».

Проект Бийорэ вызвал критику. Лефрансэ указывал: «Нужно сказать, почему Коммуна есть государство высшее по сравнению с государством, с которым мы боремся, — и высшее со всех точек зрения»² Прото говорил: «...Мы желаем реформировать наши суды, наш бюджет, нашу полицию, словом — нашу внутреннюю организацию... Коммуна есть окончательная власть, признанная организовать все власти». Бийорэ, отвечая Прото, заявлял, что «... в его (Прото) представлении Коммуна есть не что иное, как диктаторская власть, управляющая Францией...», а Бийорэ утверждал: «Мы но должны выходить за пределы полномочий Парижской коммуны...»

¹ «Парижская коммуна 1871 г. в документах и материалах», стр. 257.

² «Протоколы», стр. 125.

Заседание Парижской коммуны в ратуше

Проект комиссии, зачитанный Валлосом, видимо, не вызвал особых прений. В протоколах отмечено, что собрание «горячо одобрило» программу. Растуль сделал замечание, что «это — надгробное слово якобинству, произнесенное одним из его вождей»¹.

На ночном заседании 18 апреля продолжались прения о программе, но они касались чисто редакционных поправок. Риго сделал принципиальное замечание об ошибочном термине — «цезарианском коммунизме». Риго правильно заметил, что такой термин является «...скрытым порицанием целой социалистической школы и внушающим мысдь что существовало соглашение между коммунистами и Бонапартом, тогда как в действительности коммунисты являются, может быть единственной социалистической школой, боровшейся серьезно против империи и соединявшей политическую деятельность с социальной»².

Программа Коммуны была опубликована в «Journal officie1» от 20 апреля.

Программа говорила о «коммунальной революции, начавшейся 18 марта... величайшей и наиболее плодотворной из всех революций, когда-либо отмеченных ходом истории». Таким образом, «коммунальность» революции считалась самым важным фактом. При обсуждении программы в Коммуне ее называли «коммунальной программой».

И действительно, центр тяжести программы лежал в организации коммун, которые должны были создать политическое единство страны на основе «добровольной ассоциации всех местных инициатив, свободного и естественного сочетания всех индивидуальных энергий». Программа требовала «признания и укрепления республики». В основе республики лежат права коммун. Программа требовала «абсолютной автономии Коммуны, распространенной на все местности Франции, обеспечивающей каждой из них полноту ее прав, а каждому французу — беспрепятственное пользование своими способностями и дарованиями как человека, гражданина и работника».

Все коммуны составят общегосударственное целое. «Автономия Коммуны будет ограничена только равным правом па автономию всех прочих примыкающих к ней и подписавших договор коммун, союз которых должен обеспечить единство Франции».

До сих пор государственное единство, навязывавшееся имперпей и парламентаризмом, было «не что иное, как деспотическая, неразумная, произвольная и обременительная централизация». Коммуна возражала против такой насильственной централизации, но не против единства и целостности нации. Единство должно было получиться на основе добровольного союза коммун, на основе добровольного централпзма.

Во главе страны ставилась «центральная администрация, состоящая из делегатов, объединенных в федерацию коммун».

¹ «Протоколы», стр. 125—126.

² Там же, стр. 129.

Главнейшие права Коммуны (т. е. каждой такой единицы) намечались так: руководство всем бюджетом Коммуны и общественными службами; организация своего суда, внутренней полиции и народного образования; выборность всех должностных лиц (включая судебных) с правом отзыва и под постоянным контролем; абсолютная гарантия личной свободы, свободы совести и свободы труда; постоянное участие граждан в делах Коммуны; организация городской обороны и национальной гвардии.

Париж, как и другие коммуны, будет иметь право проводить по своему усмотрению административные и экономические реформы, создавать учреждения, способствующие просвещению, производству, обмену и кредиту и т. д.

Программа говорила, что борьба против Версаля закончится победой: «Это — конец старого правительственного и клерикального мира конец милитаризма, бюрократизма, эксплуатации, ажиотажа, монополпй и привилегий, которым пролетариат обязан своим рабством, а родина — своими несчастиями и поражениями»¹.

Таким образом, программа Коммуны главное внимание обращала на новое политическое устройство республики при помощи автономных коммун. Она намечала коренную ломку существующего государственного аппарата. Вместо централизованной бюрократической машины, управляющей из центра, программа намечала широкое развертывание самодеятельности отдельных коммун, выделяющих центральную власть, не подавляющую коммуны. Вместо государственных чиновников выделялись выборные, ответственные, отзываемые и контролируемые должностные лица. Вместо постоянной армии и полиции создавались национальная гвардия и коммунальная полиция. Вся государственная система приближалась к народу и подчинялась народу. Это действительно был новый тип государства. Программа Коммуны имела и крупные недостатки. Прежде всего она оставляла совершенно в стороне вопрос о борьбе против эксплуатации, о новом социальном строе, о социализме. Ведь глухое указанно на то, что пришел конец эксплуатации, монополии и пр., никак не связывалось с какими-либо мероприятиями по отношению к рабочему классу, по ограничению власти капитала и т. д. Слова об «универсализации власти и собственности» («universalisevotle pouvoir et la propriété») тоже оыли крайне неопределенны. Не в том дело, что программа даже не называла слова «социализм» илп «социалистический», а в том, что программа не выдвигала никаких чисто классовых мероприятий в интересах трудящихся. Возможно, это было влияние якобинца Делеклюза, который редактировал программу. Возможно, не хотели вносить разногласий внутри Коммуны, между социалистами и якобинцами. Но как бы то ни было, Коммуна в своей программе не упомянула о социально-экономических мероприятиях, хотя некоторые из них она уже начала реально осуществлять.

В программе не были достаточно конкретно формулированы мероприятия Коммуны по улучшению положения рабочего класса.

¹ «Протоколы», стр. 375.

Не менее странным недостатком программы было и то, что она совершенно умалчивала о крестьянстве. Конечно, принцип автономии коммун всех типов означал решительную перестройку всей системы сельского управления и давал крестьянству дешевых и подконтрольных чиновников, полицию, судей н т. д. Но ни о каких социально-экономических мероприятиях против помещиков, ростовщиков, банков и речи не было. Ни о каких мерах в интересах крестьянского хозяйства не упоминалось. А между тем программа была рассчитана прежде всего на провинцию. Коммуна особо подчеркивала необходимость широкого распространения программы вне Парижа.

Программа Коммуны, видимо, не вызвала особого внимания и большого отклика. Эли Реклю указывал в своих воспоминаниях, что программа была неясна, бесхребетна, в ней было мало политики, мало практических предложений. Слова об абсолютной автономии Коммуны создавали представление о чрезмерной децентрализации. Реклю указывал на необходимость единства налоговой системы, народного образования и т. д. Он говорил: «Я не встречал никого, кто с энтузиазмом приветствовал бы этот манифест (т. е. программу. — П. К.) но я видал многих разочарованных и некоторых раздраженных»¹.

Прудонистская газета «La Commune» в № 32 от 21 апреля хвалит программу, подчеркивая два основных принципа — республику и автономию коммун.

Прудонистская газета «La Sociale», восхваляя программу, говорила: «Эта программа четка, ясна, проста, величественно спокойна... Против якобинских теорий она выдвигает и провозглашает революционный принцип федерации. Ни господствовать, ни подчиняться чужому господству — вот, в сущности, вся идея декларации». Газета писала: «Мы не можем допустить, чтобы одни и те же общие законы регулировали на всем протяжении национальной территории местные интересы, столь разнообразные и часто прямо противоречивые... Долой столицы! Да здравствуют свободные города!»²

Таким образом, эта газета в первую очередь подчеркивала автономию Парижа, максимальную децентрализацию страны.

Газета «Cri du peuple» в № 52 от 22 апреля подчеркивала в противовес традиции авторитарности, централизма и монархии все значение революционной, республиканской, федеративной идеи и важность коммунального режима.

Якобинская газета «Réveil» в № 32 от 21 апреля особенно отмечала, что программа Коммуны добивается автономии Парижа и не навязывает своей воли другим коммунам. Эти оценки печати не расширяли и не углубляли содержания программы Коммуны.

В конце апреля Коммуна подготовила другое программное воззвание: «К сельскому населению» («Au peuple des campagnes»). Этот документ был малоизвестен. Он был опубликован в материалах Коммуны под датой 28 апреля³, и возможно, что это был только неутвержденный проект.

¹ Elie Reclus, La Commune au jour le jour 1871, p. 168.

² «Парижская коммуна в документах и материалах», стр. 280—281.

³ «Enquête», v. III, р. 294—296.

Это воззвание говорило: «Париж хочет пользоваться всеми вольностями, вытекающими из полного суверенитета в коммунальном устройстве...» Только под давлением версальских насилий, угроз и оскорблений «...Парижская коммуна была вынуждена выйти за пределы нормальной компетенции. Третируемая как враг, она была вынуждена выступить как правительство...» В случае победы каковы будут результаты? «Свобода везде, как в Коммуне, так и во всем государтве; неприкосновенность жилища, расцвет труда, освобожденного от всех помех, имеющего возможность использовать всю свою энергию; оживление промышленности и торговли... распространение народного образования... наконец, единение всех сердец и всех волевых усилий».

Это воззвание было еще гораздо оолее неопределенным и бледным, чем сама «программа». Оно было полно общих фраз, без всяких конкретных предложений. Совершенно ни слова не говорилось в нем о какомлибо улучшении положения крестьянства. Оставалось неясным, что же даст деревне победа Парижа. Не было и никакой характеристики версальской политики по отношению к сельскому населению и провинции вообще. Такое воззвание никак не могло разъяснить крестьянству суть Парижской коммуны. Это сделали только отдельные статьи в газетах Коммуны, в частности, статья А. Лео, выпущенная затем отдельным воззванием (за подписью «Парижские рабочие»).

Таким образом, программным заявлениям Коммуны недоставало той четкости и ясности социальных формулировок, которые требовались всем положением дела. В гораздо более развернутом виде требования Коммуны были разъяснены в печати Коммуны.

§ 2. Пресса Коммуны

К моменту создания Коммуны в Париже существовало до 30 газет, боровшихся против захвата власти пролетариатом. Так, 28 газет обратились в марте с протестом против выборов в Коммуну. Эта группа газет, широко известных всей Франции, систематически, изо дня вдень восхваляла правительство Тьера, печатала протоколы Национального собрания, яростно клеветала на Коммуну, издевалась над ней. Это был надежный рычаг версальского правительства внутри Парижа, при помощи которого враги Коммуны разлагали столицу изнутри. Маркс в письме к Либкнехту 6 апреля 1871 г. давал общую характеристику буржуазной печати, в том числе и парижской: «Из всего того хлама, который ты находишь в газетах о внутренних событиях в Париже, ты не должен верить ни одному слову. Все это — ложь и обман. Никогда еще буржуазное подлое газетомарание не проявлялось в таком блеске»¹.

Выразительную характеристику лживой американской печати Дает Линтон в бостонском журнале «The Radical» («Радикал»). Он приводит бесконечные списки лживых сообщений о Коммуне, изо дня День появлявшихся в американских газетах (особенно во влиятельной «New York Daily Tribune»). 21 марта газета сообщала, что «много людей расстреляно без суда», 31 марта — что «гильотина снова восстановлена», 11 апреля — что Коммуна потребовала миллион франков с церкви, 21 апреля — что «Коммуна арестовала ЦК» ².

Для защиты идей Коммуны с первых же дней начали возникать новые издания и возродилось несколько газет, недавно закрытых генералом Винуа («Pére Duchêne», «Cri du peuple» и др.).

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 102.

² W.Linton, The Paris Commune, «The Radical», September 1871, p. 84.

За все время Коммуны выходило свыше 30 газет в защиту Коммуны, но две трети их успели выпустить лишь по нескольку номеров (например, больше десятка имело только по 1—5 номеров). Только семь газет выпустили до 60 номеров каждая, т. е. существовали почти во все дни Коммуны, пять выпустили от 20 до 40 номеров (в том числе 48 номеров выпустила газета «La Sociale»).

Таким образом, 30 враждебным Коммуне газетам противостояло всего 10—12 газет, защищавших Коммуну изо дня в день и приобретших определенное влияние в Париже.

Ведущей, официальной газетой был «Journal officiel» (67 номеров от 19 марта до 24 мая включительно). Сперва газету редактировал Барбере, Лебо, затем Лонге. В дальнейшем снова вернулся Лебо, а в мае уже работал Везинье. Газета печатала декреты правительства официальные сообщения, хронику и в неофициальной части - передовые и статьи. Эта газета, к сожалению, не развернулась в качестве ведущей газеты, поскольку она крайне скупо мотивировала решения Коммуны и недостаточно разъясняла линию Коммуны. И в литературном отношении она чересчур следовала традициям «официальных» изданий, например, она не публиковала писем читателей и т. п. Она не привлекала и крупных публицистических сил.

В Коммуне не раз критиковали «Journal officiel», в частности, отмечали недостаточную распространенность газеты (Бела указывал, что в день продается только 3500 экземпляров, так как газета выходит очень поздно). Уде говорил: «...Пусть «Journal officiel» трактует о народных интересах, народ будете радостью его читать». Виар указывал: «Хотите вы заинтересовать население газетой «Officiel»? Назначьте редакцию подлинно республиканскую, социалистическую, революционную»¹. Было решено расклеивать большое количество экземпляров газеты и понизить цену до 5 сантимов (вместо 10).

Через неделю этот вопрос снова стал перед Коммуной. Выяснилось, что понижение цены на газету не было осуществлено. Как это ни странно, но официальный орган Коммуны был в частных руках. Больше того, по словам Режера, владельцы и администрация газеты, враждебные Коммуне, стремились уменьшить цифру выручки от продажи газеты. Когда зашла речь о передаче газеты Коммуне, возникли старые предубеждения против экспроприации собственности. Журд категорически заявил, что «нельзя применять метод экспроприации в пользу государства»². В конце концов решили оплатить издательству расходы, связанные с понижением цены номера.

При этом, по предложению Груссе, было решено сохранить старое название и не называть газеты (как кое-кто предлагал) «Journal officiel de la Commune de Paris». Груссе правильно говорил, что существующее название указывает на то, что этот официальный орган всей республики должен находиться в Париже. Это название «укрепляет наши позиции». Подлинный «Officiel» не может находиться в Версале (в это время издавалась газета под таким же названием и в Версале)³.

Направление газет Коммуны мы можем определить лишь с рядом оговорок, так как многие из них включали в свой состав и бланкистов, и прудонистов, и якобинцев, а другие занимали неопределенную партийную позицию.

¹ «Протоколы», стр. 162.

² Там же, стр. 295.

³ Там же, стр. 294.

Плакат с названиями газет Коммуны и с портретами их редакторов

К группе бланкистских газет надо отнести две газеты, редактировавшиеся Паскалем Груссе: «La Nouvelle République» (13 номеров от 19 мартa до 1 апреля), затем продолжавшаяся под названием «L'Affranchi» (24 номера от 2 до 25 апреля). В этих газетах участвовали Риго, братья Да Коста, Моро, Пен, Реньяр, Грандье, Барбере, Кюнеман, Везинье. Газета перестала выходить по не вполне понятным причинам. Груссе писал о каких-то инсинуациях, о какой-то «таинственной роли», ему приписываемой.

Другим бланкистскиы изданием, тоже выходившим под двумя названиями, была газета талантливого журналиста Гюстава Марото «La Montagne» (22 номера от 2 до 22 апреля) и затем «Le Salut publique» (7 номеров от 16 до 23 мая). Среди сотрудников были Пассдуэ, Ф.Энн и др. Марото выпустил еще один номер газеты «Le Faubourg» (26 марта). Марото, один из самых убежденных сторонников Коммуны, после гибели Коммуны был сослан в Новую Каледонию и там умер.

Близко к бланкистам стояла одна из самых широко распространенных газет Коммуны, «Père Duchêne», издававшаяся под редакцией Вермеша, Эмбера и Вийома. Первые пять номеров вышли еще перед Коммуной. Газета возобновилась 22 марта и выпустила 63 номера. Главную роль в ней играл Вермеш. Большая часть ведущих статей написана была им (55 статей из 68). Газета подражала известной газете периода французской буржуазной революции того же названия (Эбера). Энгельс указывал на эту газету, как на «жалкую карикатуру на орган Эбера 1793 года»¹.

Газета обращалась к самым широким массам и имела несомненную популярность благодаря своему своеобразно грубому языку, доступности и пр. Но она допускала величайшие политические ошибки. Например, после предательской отставки Росселя газета превратила его в героя, противопоставляла его Коммуне и вообще занималась подозрительными махинациями вокруг его имени. Эта же газета начала бешеную травлю «меньшинства» после раскола.

Из прудонистских газет видную роль играла «La Commune» (60 номеров от 20 марта до 1 мая) под редакцией Мильера. Видную роль в газете играл экономист-прудонист Жорж Дюшен. Среди других сотрудников были О.Делималь, Бриссак, Марэ, Рожар, Андре, Лео, Клер, Колодон и др. В связи с резкими нападками на «большинство» газета была закрыта Коммуной.

Другой влиятельной газетой была «La Sociale» («Социальная революция») (48 номеров от 31 марта до 17 мая). Это была прудонистская газета, но не так сильно связанная с традициями прудонизма. Видную роль в ней играла талантливая журналистка Андре Лео (Champseix). В этой газете больше других освещалась роль рабочего класса. Здесь же появлялись статьи Андре Лео, обращенные к трудовому крестьянству.

Прудонист Верморель выпускал две газеты: «L'Ordre» (4 номера от 20 до 23 марта) и «L'Ami du peuple» (тоже 4 номера от 23 до 29 апреля), но они не имели особого значения.

Довольно популярной была газета, редактировавшаяся Жюлем Валлесом, «Cri du peuple». Газета начала выходить еще 22 Февраля, но была закрыта генералом Винуа. Газета возобновилась 21 марта (№ 19) и выходила до 23 мая (всего вышло 83 номера, в том числе 65 номеров за время Коммуны). В газете участвовали Вермеш, Ж.-Б. Клеман, Люсипиа, Гулле, Белланжэ, затем П. Дени, Лео, Марешаль, Курбе. Таким образом, тут были и люди, близкие к бланкизму, и прудонисты. Газета колебалась между бланкизмом и прудонизмом.

Из якобинской печати особое влияние имели газеты «Réveil» и «Vengeur».

«Le Réveil du peuple» (34 номера от 18 апреля до 22 мая) возобновила свое издание, выходившее во время осады под редакцией Делеклюза. Газета отражала его позицию. Среди сотрудников были Бремон, Ришар и др.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XV, стр 226.

«Vengeur», газета Феликса Пиа (выходившая и до Коммуны), во время Коммуны выпустила 56 номеров. (от 30 марта до 24 мая). Среди сотрудников были О. Делималь, Рожар, Анри Бриссак, А. Марэ, Мильер, Вийом, П. Дени (часть сотрудников «Vengeur» в период Коммуны участвовала в других изданиях, например П. Дени, Бриссак, Вийом).

Наконец, к якобинскому крылу примыкали газеты, редактировавшиеся Лиссагаре, — «L'Action» (6 номеров от 4 до 9 апреля, сотрудники — Марэ, Ладур, Хальт) и «La Tribune du peuple» (8 номеров от 17 до 24 мая, сотрудники — Марэ, Мариус, Лепеллетье и др.).

Близко к якобинцам примыкала бульварная газетка «Paris libre» Beзинье (43 номера от 12 апреля до 24 мая). В ней участвовали Моро, Дево и др. Газета главным образом заполнялась чисто информационным материалом и обширными фельетонами сенсационного характера — «История шпиона», «Брак одной испанки» и т. п.

Из радикальных республиканских газет надо назвать довольно влиятельную газету Рошфора «Le Mot d'ordre». Она выходила еще с 1 февраля 1871 г., была закрыта после № 36 (12 марта) и возобновилась с 1 апреля. За время Коммуны (кончая 20 мая) вышло 49 номеров. Секретарем редакции был Муро, среди сотрудников — Марэ, Барбере, Ришар и др.

К левореспубликанскому крылу принадлежала и известная газета В. Гюго «Le Rappel», тоже выходившая за несколько лет до Коммуны. За время Коммуны (18 марта — 23 мая) она выпустила 67 номером. Среди сотрудников были сыновья В. Гюго, Ив Гюйо, Лефевр, Локруа, Луи Блан, Ледо. Газета была довольно лояльна по отношению к Коммуне.

Надо еще отметить газету секции Интернационала района вокзала Иври и Берси «La Révolution politique et sociale» (7 номеров от 2 апреля до 15 мая). Ее редактировал Жюль Ностаг, среди сотрудников были Малон, Анри Гулле и др.

Наибольшее значение имели те газеты, которые выходили изо дня День и имели постоянных покупателей. Самой распространенной газетой была газета «Père Duchêne», тираж которой достигал в иные дни 50 тыс. Пресса Коммуны, несмотря на всю ее неорганизованность, обилие газет-однодневок, выпускавших лишь по нескольку номеров, была величайшим рычагом Парижской Коммуны в ее борьбе за новое государство и новый строй.

§ 3. Печать о задачах Коммуны

Сама Коммуна очень скупо формулировала свои задачи и в официальных документах и в официальной газете. Зато печать Коммуны пыталась широко обосновать цели и программу революции.

Роль рабочего класса в революции 1871 г. освещала передовица первого номера газеты «La Sociale» (от 31 марта). Там говорилось что в революции 1789 г. буржуазия и крестьяне уже получили то, что им надо было. «На этот раз социальная революция произойдет не ради интересов буржуазии или крестьянства. Буржуазия и крестьянство уже завоевали себе права. Революция произойдет в интересах городских рабочих. Право на орудия труда — вот чего мы хотим! Реформы промышленной системы!»

Газета указывает, что дело идет не о том, чтобы лишить буржуазию или крестьянство того, что они завоевали. «Вы по закону имеете то вы завоевали. Но теперь и мы требуем своих прав. Мы хотим стать не вместо вас, а рядом с вами. Мы можем идти параллельно... Долой эксплуатацию человека человеком! Долой хозяев и наемный труд!»

Эта декларация о роли рабочего класса и социальной революции как и большая часть статей периода Коммуны, в очень неопределенной форме намечала пути социальной революции. В следующем номере например, говорилось: «Преобразуем собственность, сделаем ее общим достоянием», но не давалось ясных путей для ликвидации эксплуатации. В частности, не ставился вопрос об экспроприации буржуазии. Неясно, в духе прудонизма, формулируя свою классовую позицию, газета ставила рабочих рядом с буржуазией и интересы обоих классов считала «параллельными».

Прудонистская газета секции Интернационала района вокзала Иври и Берси «La Révolution politique et sociale» (№ 3 от 16 апреля) определяла смысл революции 18 марта как «реванш за июньские дни 1848 г. Это — продолжение вечной борьбы труда против капитала. Эта революция, кроме того, означает приход к власти пролетариата». При этом газета обращается к «трудящейся буржуазии» («citoyens de la bourgeoisie travailleuse»), убеждая ее, что и для нее Парижская коммуна выгодна.

Надо добавить, что газета очень своеобразно понимала характер революции. Она писала: «Мы за революцию, т. е. за такой порядок вещей, который сможет легко перейти из области теории к повседневной практике без потрясений, без беспорядка, без государственного переворота, без восстания, без нарушения чьих-либо законных интересов» (№ 1 от 2 апреля). Таким образом, газета наивно полагала, что политическая и социальная революция сможет прийти сама собой, мирным путем, без всякой борьбы и сопротивления буржуазии. Эта вера в мирный переход к социализму была присуща многим французским членам Интернационала.

Прудонист Верморель в своей газете «L'Ami du peuple» (№ 2 от 24 апреля), говоря о революции 18 марта, как об одном из «величайших событий в истории человечества», указывал, что эта революция «освящает появление пролетариата на политической арене («l'avènement politique du prolétariat), как революция 1789 г. освящала появление на политической арене буржуазии».

Характеризуя условия труда, Верморель писал в той же газете: «В правильно организованном обществе всякий труд должен быть сответственно вознагражден. Только труд должен быть вознаграждаем, труд является единственным источником богатства: ни один трудящийся не должен быть несчастным, и те, кто не работает, не имеют права жить или во всяком случае не имеют права участвовать в общественной жизни».

Другая прудонистская газета, «La Commune» (№ 1 от 20 марта), сперва в очень неопределенной форме говорила о характере революции. «Коммуна, — по ее словам, — это порядок, экономия в расходах, сокращение налогов, это открытая дорога ко всем социальным реформам... одним словом, это эпоха, когда насильственные революции исчезли и гражданская война стала невозможной». Выражалась надежда, что наступает какой-то мирный период великих социальных преобразований без всякой классовой борьбы и насилия.

В № 10 от 29 марта газета призывала к «союзу между капиталистами и рабочими, но с тем, чтобы львиная доля прибыли не доставалась первым». Иначе говоря, шла речь о тех же «параллельных» интересах рабочих и капиталистов, о согласовании их интересов.

Только в статье Мильера (№ 15 от 3 апреля) газета поставила вопрос более отчетливо. Здесь отечалась ведущая роль пролетариата, который один может спасти Францию (об этой статье было сказано выше, см. главу VII).

Бланкистская газета «La Nouvelle République» (П. Груссе) формулировала задачу новой революции только в общих чертах и не говорила о роли рабочего класса. Она говорила, что «Париж осуществил самую прекрасную революцию, какую когда-либо видел свет за это столетие, без насилия, почти без боя, только под влиянием моральной силы».

Газета рассчитывала на мирное сожительство разных классов: «Торговцы Парижа, откройте ваши лавки; промышленники откройте свои мастерские. Наступающая эра - это не эра беспорядка; она означает равенство, мир, согласие, спокойное и деловое обсуждение общих интересов». Газета называла восстание 18 марта «муниципальной революцией» (№ 9 от 21 марта).

И в остальных номерах редакция не говорила о роли рабочего класса. Но зато в письме Штапеля этот вопрос был так формулирован: «Опыт двух минувших десятилетий научил нас, чего мы должны ждать от краснобаев. Ныне, когда к власти приходит рабочий класс, встает вопрос: сумеет ли он лучше вести дела, нежели господа адвокаты? Я не колеблюсь ответить утвердительно. Свободный от всякого груза политического прошлого, жадно рвущийся к прогрессу и счастью, рабочий класс примет без всяких предубеждений все полезные реформы, которые будут выдвинуты общественным мнением»¹.

Продолжавшая линию газеты «La Nouvelle République» «L'Affranchi» (П.Груссе) подчеркивала роль рабочего класса в революции: «День 18 марта навсегда останется в истории нашей страны как одна из самых прекрасных страниц. Впервые рабочий класс вступил на политическую арену»². В том же номере статья «Освобождение пролетариата» говорила, что «пробил час обновления старого мира... революция еще не закончилась, надо еще практически осуществить социальное освобождение низших классов, которые производят изобилие продуктов (l'abondance) и которые прозябают в лишениях и нужде. Газета призывала к борьбе против капиталистической эксплуатации труда.

¹ «La Nouvelle République» № 19, 31/III 1871. Цитировано по статье А. Молока, Читатель газет Парижской коммуны, «Большевистская печать» № 4, 1938 г., стр. 11.

² «L'Affranchi» № 1, 2/IV 1871.

В своем последнем номере (№ 24 от 25 апреля) газета снова писала о том же: «Коммуна в целом хочет быть революционной и социалистической. После окончания войны Коммуна сделает все не только для облегчения положения страдающих классов, но и для того, чтобы расширить и укрепить революцию в Европе».

Близкая к бланкистам газета Гюстава Марото «La Montagne» (№ 10 от 12 апреля) программу революции 18 марта формулировала так: «Освобождение коммун, независимость труда, уничтожение привилегий». Коммуна даст трудящимся орудия производства, уничтожит безработицу и создаст изобилие продукции. Рабочий «может стать независимым хозяином своего труда и всего, что он производит»¹. Если владельцы орудий производства не захотят одолжить рабочим орудия труда на сходных условиях, общество должно будет принять меры не считаясь с привилегиями капитала².

Газета «Pére Duchêne» с самых первых номеров указывала, что революция даст права рабочим. Коммуна, по ее словам, «откроет мастерские, даст работу», «реорганизует кредит», издаст «хороший закон» о квартирной плате и т. д. ³ В № 57 от 11 мая газета заявляла, что революция 18 марта — «социальная революция», т. е. «революция труда против паразитизма, орудий труда против капитала, промышленной и коммерческой свободы против монополий и банков». Эта революция — «провозглашение нужд труда, декларация эксплуатируемых требований пролетариев».

В следующем номере (№ 58) газета еще более подробно развивала эти мысли: «Революция — это требование тех, которые осознали свое право быть чем-то и которые до сих пор были ничем... О, пролетарии! вы были до сих пор ничем!.. Знаете ли вы, почему буржуазия имеет сейчас значение? Знаете ли, почему крестьяне имеют значение? Потому что восемьдесят лет назад крестьяне и буржуазия действовали! Потому что они сражались!.. А вы, труженики городов, вы — ничто!.. Сделайте вашу революцию! Помещичья власть была раздавлена 89 годом, капитализм будет раздавлен 71 годом... Это будет революция промышленного труда, как в 89 году была революция сельского труда. Зачем вы осуществили эту революцию? Чтобы заместить промышленность, Чтобы занять чье-либо место? Нет! Чтобы жить!.. Это борьба за существование».

Газета Ж. Валлоса «Cri du peuple» (№ 22 от 23 марта), как мы видели в одной из предыдущих глав, первое время главным образом призывала к содружеству классов, обращалась к «трудящейся буржуазии». Валлес прославлял всякое соглашение с мэрами и депутатами Парижа во славу единения «всех живых сил демократии». Затем в газете начинают звучать и другие ноты. Статья К. Буи (бланкиста) в №32 от 2 апреля говорила уже о социалистических задачах революции: «Новая революция должна была добавить на своем знамени слово — социализм. И она его добавила... будущее — перед освобожденным и почетным трудом».

¹ «La Montagne» № 12, 14/IV 1871.

² «La Montagne» № 9, 11/IV 1871.

³ «Pére Duchêne» № 13, 28/III 1871.

Наконец, в статье прудониста П. Дени (№ 50 от 20 апреля) говорилось о социальных задачах революции: «Революция, начавшаяся 18 марта, - не только политическая революция, она, кроме того и в особенности, революция социальная... это борьба старого мира против нового монархических, бюрократических, клерикальных, собственнических и милитаристических традиций против идей свободы, индивидуализма, ассоциаций, договора солидарности... Это восстание угнетенного против угнетателей, крепостного раба против помещика, городской промышленности против земельного и финансового феодализма. Перед этой социальной революцией буржуазия на мгновение поколебалась», но она поняла, что и для нее «это — спасение».

Таким образом, развивая дальше эти прудонистские идеи, П. Дени, конечно, приходил к выводам, что социальная революция должна дать всем равенство и братство и никому не причинить вреда. Революция-де вовсе не хочет всех «сдавить под игом диктаторского коммунизма... Она не мечтает перевернуть мир, сделать богача бедняком и хозяина рабочим, но восстановить повсюду равенство и равновесие, приобщить всех граждан к общественному богатству, к социальным благам, уничтожить наемный труд, превратить всех производителей и обменивающих продукты в участников товариществ и ассоциаций, собственников орудий своего труда и какой-то части неразделимого общественного капитала. Весь мир — буржуа, рабочие, служащие — почти одинаково заинтересован в этой революции». Дело идет не о том, чтобы страной управлял тот или иной класс, а о том, чтобы «добиться исчезновения классов путем уничтожения пауперизма». Надо «покончить с эксплуатацией путем просвещения, через ассоциации и кредит».

Таким образом, социальная революция представлялась автору статьи в чисто прудоновской концепции.

Газета XI округа «Le Prolétaire» (№ 1 от 10 мая) ставила вопрос более остро. Она говорила: «Чего хочет пролетарий? Он ставит Коммуну выше коммунального права... Отменим все привилегии, все монополии и дадим проявиться способностям, с тем чтобы рабочий мог на деле использовать продукт своего труда».

Якобинская газета «Vengeur» (№ 2 от 31 марта), заполненная пустозвонными статьями Ф. Пиа, формулировала суть революции так: «В чем Цель Коммуны? В революции. Ее средства? Действие. Ее цель — свободный Париж среди свободной Франции». Такая болтовня, конечно, ничего не могла ни разъяснить, ни обосновать.

Характерно, что газета усиленно хлопотала об объединении классов и. больше того, об объединении буржуазии. Статья бойкого прудониста П. Дени (писавшего в газетах самого различного направления) предлагала всем торговцам, промышленникам и т. д. объединиться, чтобы обсудить их общие интересы. Дени писал: «Следовало бы во всех городах пригласить всех промышленников, фабрикантов, коммерсантов, лавочников и бухгалтеров объединиться в первичные, регулярно действующие корпорации» для обсуждения законов, их интересующих, таким образом, этот прудонист хлопотал о скорейшем объединении буржуазии в свои особые организации для защиты их нужд. П. Дени вздыхал, поймет ли буржуазия всю важность его предложений: «Поймет ли она в конце концов, что в обществе не должно быть ни правительств, ни управляемых, ни буржуа, ни пролетариев, ни законодателей, а только члены ассоциаций, равные в правах, имеющие только один закон — контракт, публично обсуждаемый и всеми утвержденный»¹.

Даже якобинцам приходилось, хотя бы и глухо, отмечать роль рабочего класса. Ф. Пиа писал в № 1 от 30 апреля, что «18 марта родилась народная Франция... настал конец классам... труд обрел, наконец, силу». Как всегда, Пиа ограничивался громкими, но расплывчатыми фразами. В № 9 от 6 апреля газета писала: «При коммунальной автономии низшие классы смогут реализовать настоящее равенство в правах и свободе; благодаря ей рабочий при посредстве широкого и здорового просвещения сможет развить свой ум и свое профессиональное уменье».

В последнем номере газеты (№ 56 от 24 апреля) мы читаем: «Коммунальная революция на деле есть и социальная революция в самом полном смысле слова. Почему? Потому, что она прежде всего утверждает права на труд... Только социализм сможет обеспечить женщине полноту ее прав, иначе говоря, ее достоинство и свободу».

О социальной революции писали и разные другие радикальные журналисты. Главный редактор газеты «Le Bonnet rouge» Секондинье писал: «Я хочу социальной революции; я хочу бороться за худых против толстых — пусть народный пот приносит пользу самому народу»².

Но в следующих номерах Секондинье никаких предложений социального характера не намечал. Он ограничивался самыми общими фразами о необходимости «решить социальные вопросы».

Левореспубликанская газета Рошфора «Le Mot d'ordre» (№ 72 от 6 мая) в статье Анри Марэ видела три цели революции 18 марта: 1) свержение гнусного и лицемерного правительства, 2) признание республики и 3) «вступление в мир политики класса, который был до тех пор притеснен и обречен на нищету; одним словом, появление на арену рабочего, требующего социальных реформ».

Итак, в той или иной мере все ведущие газеты Коммуны признавали важнейшим моментом революции появление у власти нового класса — рабочих. Но при этом и прудонистская и якобинская пресса часто говорила о сближении классов, о соглашении рабочих с буржуазией и т. д.

Сами рабочие гораздо резче ставили вопрос об ограничении власти эксплуататорских классов, и идеи о сближении классов там не встречали поддержки. Характерным документом является письмо некоего Ж.-Б. Эриеза³. В нем говорится: «Эксплуататоры всех режимов — паразиты, собственники, аристократы, биржевики, спекулянты, финансисты» должны быть поставлены «вне закона, вне законов человечества... Что несет трудящимся победа Коммуны?.. Конец хозяевам, которые обогащаются ценой голода рабочих; новую жизнь пролетариям станка, горна, плуга, которая позволит им при минимальном рабочем дне и достаточной заработной плате удовлетворять все свои материальные и духовные потребности, уделять максимум времени воспитанию детей и собственному развитию... Пора покончить со старым миром, прогнившим и разложившимся... Труд должен стать господином! Добьемся победы и провозгласим на весь мир, что тот, кто не трудится,

¹ «Vengeur» № 2, 31/III 1871.

² «Le Bonnet rouge» № 8, 17/IV 1871.

³ «La Sociale», 28/IV 1871.

не должен потреблять... Да здравствует Коммуна! Да здравствует всемирная республика!»¹

В клубах, как мы увидим дальше, высказывались мнения именно в таком духе.

Мы перейдем теперь к характеристике государственного устройства Коммуны. Республиканский принцип, конечно, не вызывал никакого сомнения. Но в какую форму выльется республика? Обычный отпет гласил: создается союз автономных Коммун. Эта формулировка из «программы» Коммуны была наиболее широко распространенной. Поэтому была так популярна и формула «муниципальной», или «коммунальной», революции. Многие (например, прудонисты) видели главную суть революции 18 марта именно в этой коммунальности новой республики.

Эти взгляды, с одной стороны, отражали прудонистские теории об автономности Коммуны и децентрализации, с другой — выражали своеобразную реакцию против режима Второй империи, которая довела централизацию государственного аппарата до геркулесовых столбов, свела на нет местное самоуправление, превратила в пародию принцип выборности.

Прудонистская газета «La Commune» (№ 10 от 29 марта) подробно развернула особенности новой государственной системы. Анри Бриссак писал там: «В настоящее время административная Коммуна находится в подданстве у государства, труд — у капитала, тогда как и Коммуна и труд должны управляться собственными законами, поскольку последние не нарушают необходимой ассоциации».

В другом номере (№ 2 от 21 марта) газета писала: «Мы предпочитаем независимость свободе. Пусть только нас не трогают. Каждый сам по себе. Пусть деревни сами сабой управляют. Это их дело, пусть даже они этим злоупотребляют. Большие города будут действовать так же. Это их право».

Газета поэтому считала, что главное в нарушении старого монархического принципа централизма — ослабление прав государственной власти, теперь «инициатива переходит от центральной власти к гражданину, к группе, к Коммуне». «Федеральный режим заменяет монархический и централистский»².

Коммуна города и деревни является прежде всего «абсолютным хозяином своих интересов и своих дел, своих доходов и расходов, своих работ, администраторов и служащих, своих общественных сил»³.

¹ Цитировано по статье А. Молока, Читатель газет Парижской коммуны, «Большевистская печать» № 4, 1938 г., стр. 12.

² «La Commune» № 12, 31/III, № 13, 1/IV 1871(статьи Г. Дабэ).

³ «La Commune» № 14, 2/IV 1871.

В № 42 от 1 мая Жорж Дюшен так описывает систему коммунального государства. В основе революции 1871 г. лежит «идея муниципальной эмансипации... Первым элементом программы должна явиться коммунальная хартия всех степеней... Коммуна, до сих пор находившаяся под опекой префектов, супрефектов, назначенных мэров и других агентов централизованного деспотизма, провозглашена совершеннолетней. Она становится суверенной в управлении своих дел, финансов, полиции». После первичных коммун идет кантональный совет, в департаментах — главный совет, во главе страны — Национальное собранне. Депутаты этого собрания могут быть отозваны на собраниях избирателей (раз в году). Представители исполнительной власти (мзры, администраторы кантонов, департаментов, вместо прежних префектов — министры) выделяются из избирательных органов и в любое время могут быть отозваны.

Но, кроме децентрализации, усиления роли местных коммун сторонники «коммунальной революции» выдвигали и новый принцип выборности — именно выборность всех чиновников, их сменяемость и ответственность. Этот лозунг был исключительно популярен в широких массах еще до Коммуны.

Критикуя прежнюю, монархистскую систему выборов, Жорж Дюшен писал в газете «La Commune» (№ 14 от 2 апреля): избранный в парламент депутат «становится неограниченным господином. Под предлогом использования своей суверенности граждане каждые шесть лет, опуская свои избирательные бюллетени, подписывали свое отречение и обещали пассивно повиноваться своему избраннику, кто бы он ни был». И это называлось «суверенитетом народа».

В газетах, редактировавшихся Верморелем, развивались подобные же идеи федерации коммун, и при этом подчеркивалось право Парижа на полную автономию. «Париж не имеет права навязывать себя провинции, но тем более и провинция не должна иметь права навязывать свою волю Парижу. Разрешение этой трудности состоит в том, что Париж имеет свое муниципальное управление, отличное от правительства и абсолютно независимое от него»¹.

Таким образом, Верморель считал, что Парижская коммуна будет не общефранцузской властью, а скорее просто автономным городом.

Развивая дальше эту мысль другая газета Вермореля (выходившая уже под другим названием, «L'Ami du peuple») в № 1 писала: «Для Парижа недостаточно того, что он имеет свой муниципальный совет с ограниченными функциями, ему нужны муниципальные чиновники, облеченные самыми широкими полномочиями для управления столицей; особенно нужны ему избранные судьи... нельзя допускать, чтобы отныне какая-нибудь армия могла войти в стены столицы. Для обеспечения безопасности города будет достаточно национальной гвардии, а для обеспечения безопасности граждан — муниципальной полиции. Социальные реформы, организующие труд, обеспечат для всех граждан образование и благополучие, ликвидируют невежество и бедность»².

Близкую к Верморелю позицию занимала и газета Валлеса «Cri du peuple». Почти в один и тот же день с Верморелем газета Валлес в № 19 от 21 марта писала: «Париж имеет полное право сам распоряжаться собой, но он не может распоряжаться Францией. Он не может сделать больше того, что он сделал: он дал прекрасный пример. Он может требовать, завоевывать и защищать свою полную aвтoномию, свою полную свободу, но он должен из уважения к справедливости, к национальным правам и ради своей собственной безопасности предоставить остальную Францию самой себе... Париж должен объявить себя вольным городом, свободной Коммуной, республиканским городом, самоуправляющимся по возможности на основе теории прямого управления, применяемой в швейцарской республике».

¹ «L'Ordre» № 3, 22/III 1871.

² «L'Ami du Peuple» № 1, 23/IV 1871.

В дальнейших номерах (№ 20 от 22 марта) газета снова обосновывала теорию о создании из Парижа «вольного города» по примеру германских городов далекого прошлого и предлагала в связи с этим начать переговоры с Версалем и пруссаками об установлении прав вольного города для Парижа. В № 24 от 25 марта П. Дени писал, что Париж должен быть вольным городом, не отделять себя от Франции, но сам управлять собой, участвовать в общих расходах, в случае национальной войны посылать свои контингенты из национальной гвардии, но перестать быть столицей страны. Дени доказывал, что «настоящая буржуазия», не спекулятивная, заинтересована в этой программе¹.

Эта мысль о «вольном городе» Париже была типичной мелкобуржуазной утопией. Вместо того чтобы на основе победы над версальским правительством добиваться расширения влияния Парижа во всей стране и, не отказываясь от роли столицы, поставить Парижскую коммуну в положение фактического нового правительства, мелкобуржуазные прудонисты мечтали о превращении Парижа в какое-то мещанское захолустье. Им казалось каким-то завоеванием превращение Парижа в заурядный город Франции, который потеряет роль столицы и тем самым большую часть своего влияния. Конечно, этот план означал отрыв Парижа от всей страны, от пролетарской, от крестьянской массы. Еще более наивно было предложение о получении от версальцев и пруссаков согласия на создание такого «вольного города».

Бланкистская газета П. Груссе «La Nouvelle République» (№ 9 от 21 марта) заявляла, что «революция 18 марта чисто муниципальная по цели своей и по своим последствиям». Париж мог бы установить свою диктатуру над провинцией, но не хочет этого. Не вмешивайтесь в наши дела, «отныне мы будем управлять сами. Мы имеем свои собственные вооруженные силы — национальную гвардию; мы имеем собственные доходы... свою собственную промышленность... Идите своей дорогой, а мы пойдем своей... За нами пойдут все большие города, а вы останетесь со своими замками, монастырями и хижинами».

В № 11 от 23 марта газета писала: «Париж не хочет диктовать свою волю провинции, но, с другой стороны, он решил больше не позволять провинциальным лягушкам, которые квакают, требуя себе короля, диктовать ему их идиотские желания. Он сбрасывает с себя иго, которое висело на его шее 100 лет».

Газета (№ 16 от 28 марта) не предлагала Парижу выделяться в самостоятельную единицу и, так сказать, умыть руки. Она говорила 0 том, что «Парижская коммуна станет опекуншей французского народа», она «провозгласит роспуск источенного червями, крамольного, преступного Национального собрания». Газета надеялась, что «муниципалитеты больших городов, преобразованные революцией, установят связь со столицей. В этом объединении (ensemble) интеллектуальных центров Париж по общему согласию и ради необходимого единства действия сохранит свое моральное руководство. Это объединение будет озарять мелкие кантоны и деревни и вовлекать их в освободительное движение, непреодолимое, как истина, всемогущее, как справедливость»².

¹ См. также другую статью П. Дени в № 38 «Cri du peuple» от 8 апреля.

² «La Nouvelle Republique» № 19, 31/111 1871 (статья Реньяра).

Газета П. Груссе «L'Affranchi» (№ 1 от 2 апреля) точно так же не хотела, чтобы Парижская коммуна изолировалась от всей Франции а, напротив, стала центром объединения всей страны: «Через все щели блокады Парижская коммуна пробьется к провинции и принесет ей спасительную заразу... Она прорвет плотины и, как благотворное наводнение, распространится по всей территории. Большие города начнут первыми, за ними последуют средние города, затем другие вплоть до мельчайших деревень».

Другая бланкистская газета, «Pére Duchêne» (№ 14 от 9 жерминаля), тоже стояла не за изолирование Парижа, а за укрепление связей с другими городами, провозгласившими Коммуну, за создание федерации коммун и роспуск версальского собрания. Всю систем10 государственного управления газета представляла себе как федерацию коммун. «Всякая группа граждан сама управляет своими внутренним и местными делами; различные группы в каждом департаменте договариваются для совместного руководства делами департамента. Группы всех департаментов объединяются и посылают своих делегатов в Национальное собрание» ¹.

Таким образом, бланкистская газета давала ту же схему государственного управления, что и прудонистская печать. Она тоже требовала «федерации взамен единства», она провозглашала: «Да здравствует экономическая или политическая федерация — или смерть!» ² Но газета не отвергала центральной власти и стояла за известную централизацию.

Газета секции Интернационала Иври и Верен так формулировала свою программу: «Париж должен быть свободным и независимым; он будет управляться по своему желанию и не будет больше диктовать свою волю Франции, но не будет также склонять свою голову перед волей Франции... Каждый департамент будет свободным, независимым, будет управляться по своему обычаю (a sa facon), избранный совет департамента будет ведать всем, что его касается... Дальше — самоуправляющиеся коммуны, без мэров (а департаменты без префектов), во главе с избранным советом, разделяющимся (как и Парижская коммуна) на комиссии с определенными практическими функциями... Над ними — федеральный договор, скрепляющий все департаменты воедино. Национальное собрание будет ведать только основными вопросами ³.

Якобинская газета «Vengeur» (№ 1 от 30 марта), говоря о новых принципах управления, правильно указывала, что для них «неоткуда брать примеры, негде взять совета». Смысл революции — в провозглашении «принципа коммунальной независимости». Газета писала: «Формула 1871 г.— суверенность нации в области национальной, суверенность Коммуны — в области коммунальной, суверенность индивидуума — в области личной» ⁴.

¹ «Pére Duchêne» № 28 от 23 жерминаля (24 марта 1871 г.).

² «Pére Duchêne» № 30 от 25 жeрминaля.(26 марта 1871 г.).

³ «La Revolution politique et sociale» № 4, 23/IV 1871.

⁴ «Le Vengeur» № 15, 13/IV 1871.

В статье П. Дени защищалась мысль, что новая, коммунальная система поможет освободиться от конституционного и парламентарного бюрократизма («gouvernementalisrne»), и попутно бросалось обвинение коммунизму, который якобы подведет всех людей под один ранжир («одинаковые носы», «одинаковая одежда» и т. д.) ¹.

Газета Рошфора «Le Mot d'ordre» (№ 59 от 23 апреля) в статье Анри Марэ подчеркивала, что Париж должен руководить Францией ради блага самой страны. «Если мы не освободим Коммуны, деревенская Франция станет нам диктовать законы. Обскурантизм овладеет городами... Мы сумеем распространить наши идеи и мало-помалу убедить провинции».

Таким образом, мысль о превращении Парижа в какой-то изолированный город не была широко распространена. Напротив, хотя большая часть печати и говорила об автономии Парижа, но она требовала расширения прав Коммуны за пределы чисю муниципальных функций, не отказывалась от прав столицы, а добивалась увеличения своего влияния во Франции, в частности, над деревнями.

При этом социалистическая печать (бланкистская, прудонистская), не говоря уже о народных собраниях, поднимала вопрос об интернациональных связях, о перенесении достижений Парижской коммуны в другие страны. Недаром одна из самых массовых газет того времени, «Pére Duchêne», часто писала на эти темы. В № 17 (от 12 жерминаля) газета заявляла: «Для республиканцев не существует границ и наций, потому что они только порождают ссоры и приводят к избиению патриотов; ведь все народы — братья и друзья».

В другом номере (№ 30 от 25 жерминаля) газета писала: «Все народы для нас — братья! Создадим святой союз, настоящий союз наций, соглашение, а не слияние рас (что невозможно!), федерацию». Газета (№ 34 от 29 жерминаля) писала о создании Соединенных штатов Франции, а затем Соединенных Штатов Европы.

В другой бланкистской газете, «La Montagne» (№ 7 от 9 апреля), поместившей сведения о выражении симпатий русских студентов в Москве и Петербурге к Французской республике, говорилось: «Республика, утвержденная во Франции, — это мировая республика, которая захватит весь мир».

Международная роль Парижской коммуны не раз подчеркивалась и в ряде решений Коммуны.

§ 4. Отношение к крестьянству

Целый ряд мероприятий Коммуны был проведен в интересах не только рабочего класса, но и мелкой буржуазии. Таковы, например, Декреты о квартирной плате, о ломбарде п особенно о платежах по долговым обязательствам, не говоря уже об общеполитических декретах, — об отделении церкви от государства, об образовании и т. д.

¹ «Le Vengeur» № 19, 17/IV 1871.

Победа Коммуны была бы избавлением и для крестьянства. Как говорит Маркс, «Коммуна имела полное право объявить крестьянам: «Наша победа — ваша единственная надежда!»» По словам Маркса, коммуна сняла бы с плеч крестьянства пятимиллиардную контрибуцию и возложила бы бремя войны на имущие классы. «Коммуна освободила бы крестьянина от налога кровью (т. е. от рекрутчины, от постоянной армии.— П. К.), дала бы ему дешевое правительство, заменила бы таких пиявок, как нотариус, адвокат, судебный пристав... наемными коммунальными чиновниками, выбираемыми им самим и ответственными перед ним. Она освободила бы его от произвола сельской полиции, жандарма и префекта; она заменила бы отупляющего его ум священника просвещающим его школьным учителем... Вот какие существенные блага обещало непосредственно господство Коммуны — и только Коммуны — французским крестьянам» ¹. Одна только Коммуна могла решить такие сложные вопросы, как вопрос об ипотечном долге, о положении сельского пролетариата, о защите крестьянства от экспроприации со стороны господствующих классов.

Маркс указывал, что Версаль добивался полной блокады Парижа именно для того, чтобы помешать укреплению связей Коммуны с крестьянством: ««Помещики» знают, что три месяца господства республики во Франции явились бы сигналом к восстанию крестьянства и сельского пролетариата против них. Вот откуда их свирепая ненависть к Коммуне! Еще больше, чем даже освобождения городского пролетариата они боятся освобождения крестьян. Крестьяне очень скоро провозгласили бы городской пролетариат своим руководителем и старшим братом» ².

Ленин говорил, что без союза беднейшего крестьянства с пролетариатом «непрочна демократия и невозможно социалистическое преобразование. К такому союзу, как известно, и пробивала себе дорогу Парижская Коммуна, не достигшая цели в силу ряда причин внутреннего и внешнего характера»³

Для Парижской коммуны было исключительно важно получить поддержку средних слоев, т. е. мелкого городского трудового люда и крестьянства. «... Вопрос о средних слоях представляет один из основных вопросов рабочей революции.., — писал И. В. Сталин. — Пролетариат не может удержать власть без сочувствия, поддержки средних слоев, и прежде всего крестьянства... Пролетариат не может даже мечтать серьезно о взятии власти, если эти слои по крайней мере не нейтрализованы, если эти слои не успели еще оторваться от класса капиталистов, если они все еще составляют в своей массе армию капитала»⁴.

Окруженная блокадой, Парижская коммуна пыталась связаться с провинцией и непосредственно обратиться к крестьянству. В одном из самых первых обращений в «Journal officiel» (20 марта) выражалась надежда, что «деревни будут ревностно подражать городам» и «провинция присоединится к столице».

Ряд декретов и сообщений Коммуны непосредственно затрагивал интересы крестьянства, например, сообщение о взыскании контрибуции с виновников войны, декреты об отмене постоянной армии, об отделении церкви от государства. Однако Парижская коммуна не сделала никакого специального обращения к крестьянству. Как писала Тумановская Юнгу (24 апреля), «необходимо во что бы то ни стало агитировать в провинции, чтобы она пришла нам на помощь... Своевременно не обратились с манифестом к крестьянам...»⁵

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 318, 319. См. также «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 337.

² «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 339.

³ В. И. Ленин, Соч., т. 25, стр. 388—389.

⁴ И. В. Сталин, Соч., т. 5, стр. 342—343.

⁵ «Письма деятелей I Интернационала», М. 1933, стр. 38—39.

Печать Коммуны недооценивала роли крестьянства и порой рассматривала все крестьянство как реакционную массу, не способную на активную политическую роль.

Ж. Б. Клеман в «Cri du peuple» (№ 63 от 3 мая) огульно охаивал всех крестьян, как «отсталых землекопателей». «Вы — источник наших бедствий, и вы даже не краснеете. Вы только думаете о своих виноградниках, нивах, своем скоте и пр.»

Делималь в газете «La Commune» (от 21 декабря) точно так же недоверчиво и злобно обрушивался на крестьян, как на «рабских людей, которым мы обязаны 18 годами империи». Делималь обвинял все крестьянство в поддержке империи. «Мы можем подняться без крестьянства, с ним мы только падем еще ниже. Им нравится рабство».

Газета «La Commune» (от 22 апреля) говорила о крестьянстве, как о «невежественной массе, способной всему верить», как о слепом орудии реакции.

Такие обвинения встречаются в газетах Коммуны неоднократно.

Но наряду с этим некоторые газеты намечали меры привлечения крестьян к Коммуне.

В статье Луи Дажэ («La Commune» № 13 от 1 мая) говорилось: «Наши крестьяне реакционны потому, что они невежественны, а монархисты всех оттенков эксплуатируют в своих интересах их деревенскую тупость... но не будем беспокоиться — деревни не придут атаковать Париж».

Газета указывала на необходимость воздействия на крестьянскую массу путем материальной ее заинтересованности: надо «уничтожить бесполезные должности, особенно — уменьшить налоги, переложить прусскую контрибуцию на тех, кто начал эту безумную войну, конфисковать церковные имущества... Крестьянин убедится только на деле, когда вы уничтожите бесполезные должности, уменьшите налоги, организуете труд и кредит путем кооперации. Видя рядом с собой большие города, где наступил «золотой век» трудящихся, он скажет: в моих интересах последовать этому примеру».

Прудонист Жорж Дюшен, характеризуя ограниченность и узость крестьянства, поднимал вопрос о создании налога на капитал, который бы резко улучшил положение крестьянства ¹. В другой статье (в номере от 16 мая) Дюшеп указывал, что ряд решений Коммуны выгоден для крестьянства, например отмена постоянной армии, отделение церкви от государства, автономия коммун, упразднение высших окладов чиновничества и др.

Сотрудник бланкистской газеты «La Montagne» Пассдуэ (№ 8 от 10 апреля) предлагал своеобразную финансовую операцию в интересах крестьянства и рабочих: под гарантию поземельного налога (достигающего 600 млн. фр.) выпустить на 3 млрд. денег, что даст возможность произвести всяких операций на 19 млрд. Этим путем можно снабдить рабочих и крестьян орудиями труда по 500 фр. на человека. «При таком использовании поземельного налога вы сохраните труженикам земли ренту, которую они платят паразитизму, и обеспечите их землю, котору любят и оплодотворяют. Вы освободите промышленных рабочих, снабдив их орудиями труда».

¹ «La Commune» № 11. 30/111 1871.

В следующих номерах газеты (№ 11 и 12 от 13 и 14 апреля) Пассдуэ предлагал Коммуне выпустить свои боны, своп бумажные деньи0 при помощи которых (по его мнению) крестьянин освободится от всех ипотек и платежа процентов за них, от ростовщиков и станет «безоговорочным хозяином продуктов своего труда», «сельский труясенщ. одним словом, будет освобожден». Эти деньги Коммуны несут освобождение и промышленным рабочим. Рабочие смогут тогда купить себе орудия труда, сырье. Зарплата вырастет, и рабочий сможет тогда по желанию стать «работником сельского хозяйства, промышленником, коммерсантом... остаться наемным работником или стать хозяи-ном» (?!).

Своеобразную позицию обосновывал Ж. Ришпен в газете Рошфора «Le Mot d'ordre» (от 19 апреля). Статья Ришпена называлась «Деревенская революция». Автор прежде всего отделял «деревенщину» Национального собрания, т. е. богатых помещиков и дворян-землевладельцев, от самих крестьян, которые не понимают происходящего, которых обманывают. Автор доказывает, что крестьян можно привлечь к революции и к республике. Это средство — «коммунальная революция: в этой форме республика будет понятной и близкой крестьянам». Автор полагал, что местное самоуправление приблизит крестьян к республике. Он не выдвигал никаких экономических мероприятий, полагая, что одно самоуправление привлечет крестьянскую массу к новому режиму.

Эта программа касалась, таким образом, только одной стороны деда — чисто муниципальных прав деревенской Коммуны — и оставляла в стороне все вопросы о земле, об отношениях с помещиками, с ростовщиками, с банками и пр. Она отмечала, правда, один важный момент — гнет чиновничества в крестьянской общине, против которого крестьянство инстинктивно боролось.

Таким образом, газеты Коммуны подходили с разных сторон к вопросу о сближении с крестьянством. Наиболее ярко и правильно эту тему осветила в ряде статей писательница-социалистка Андре Лео. Основная статья Лео, напечатанная в ряде газет, была затем отпечатана в 100 тыс. экземпляров для рассылки в провинцию с подписью «Парижские рабочие».

Первая статья Андре Лео на эту тему была напечатана в № 21 «La Commune» от 9 апреля. Автор указывал, что Париж ошибочно пренебрегал провинцией, а между тем без провинции Париж не сможет жить. Сейчас Париж «в этой неравной борьбе кажется на волосок о гибели, придавленный к земле тяжелым коленом крестьянина, своего заблудшего брата. А между тем их интересы одни и те же». Парижская коммуна выдвинула социальную идею — «дело идет о великом споре бедного с привилегированным, труженика с паразитом, народа с эксплуататорами». Надо привлечь крестьянство к этим лозунгам и учитывать при этом их материальные интересы.

Во второй статье (№ 22 от 10 апреля) Андре Лео от лица рабочих Парижа обращалась к крестьянству. Статья начиналась словами: «Пусть Париж громко скажет населению деревень: брат, тебя обманывают! Наши интересы одни и те же». Статья говорила о тяжелом положении крестьянина, который работает, надрывая силы, и остается в нищете, детей которого отнимает рекрутчина, которого эксплуатируют ростовщики и др.

Статья обосновывала программу Коммуны: «Париж хочет, чтобы сын крестьянина получал такое же образование, как и сын богача, и притом бесплатно... Париж хочет, чтобы не было больше короля, который берет с народа 30 млн. и откармливает сверх того свою семью к челядь... Париж хочет, чтобы не было больше должностей, оплачиваемых по 20, 30 и 100 тыс. франков... Париж требует, чтобы люди, не имеющие собственности, не платили ни гроша податей... чтобы вся тяжесть налогов пала на богачей. Париж требует, чтобы те 5 млрд., которые нам придется уплатить Пруссии, были возложены на депутатов, сенаторов и бонапартистов, этих настоящих виновников войны... Париж требует, чтобы правосудие ничего не стоило тому, кто в нем нуждается, и чтобы народ сам выбирал себе судей из среды честных людей общины. Париж хочет, наконец (запомни это хорошенько, ты, сельский работник, бедный поденщик, мелкий собственник, которого гложет ростовщик, мызник, арендатор, фермер, вы все, кто сеет, жнет и трудится в поте лица своего), чтобы лучшая доля плодов вашего труда не досталась какому-нибудь бездельнику. Париж хочет, наконец, земли — для крестьян,. орудий труда — для рабочих, работы — для всех... Да, плоды земли тем, кто ее возделывает».

Заканчивая эту прокламацию, автор указывает, что ее надо широко распространять в провинции. Крестьянство чутко прислушивается к экономическим вопросам, «социализм его интересует... Освобождением земли от современного крепостного права мы привяжем крестьянина к новой революции, этому дополнению к первой».

Перепечатывая свое воззвание к крестьянам в «La Sociale» (от 3 мая), Андре Лео добавляла: «Где же эта великая социальная революция, столь необходимая для бедняка, для угнетенного, для человечества, найдет свою точку опоры? У нее может быть только одна естественная, солидная и прочная точка опоры — в народе. Социализм должен завоевать крестьянство, подобно тому как он завоевал рабочего» ¹.

Эта прокламация имела крупное политическое значение, хотя формально она не исходила от Коммуны. Она достаточно точно и ясно формулировала мысль о солидарности рабочих и крестьян в борьбе под лозунгом Парижской коммуны. Характерно, что она в первую очередь обращалась к сельскохозяйственным рабочим, к поденщикам, к беднякам деревни. Она ставила вопрос о земле, который Коммуна еще не успела обсудить. Правда, постановка вопроса о земле имела чрезвычайно общую формулировку («земля — крестьянину») и не давала ответа, как же, собственно, вопрос о земле будет разрешаться — экспроприацией помещичьей земли или другим путем.

Прокламация убедительно показывала материальные выгоды, которые получит деревня при коммунальной революции,— дешевую власть, обложение налогами богачей, возложение тягот контрибуции на имущих, бесплатное образование и др. Правда, не были упомянуты другие меры, уже проведенные Коммуной, — отмена рекрутчины, отделение церкви от государства. Во всяком случае прокламация пыталась материальными доводами убедить крестьянство в правильности политики Коммуны. И одновременно она отмечала ряд характерных политических лозунгов Коммуны — республику, выборы должностных лиц, передачу орудий труда трудящимся и т. д.

¹ А. Молок, Парижская коммуна и крестьянство, Л. 1925, стр. 55 и сл.

«Революция 1848 года во Франции потерпела поражение, меж прочим, потому, что она не нашла сочувственного отклика во французском крестьянстве. Парижская Коммуна пала потому, между прочим, что наткнулась па противодействие средних слоев, и прежде всего крестьянства» ¹.

Призывы Коммуны слабо доносились до деревень. Версальское правительство сумело направить крестьян, одетых в солдатские мундиры, против рабочих Парижа. Однако, не будь блокады и продлись еще несколько месяцев борьба Парижа против версальцев, Коммуна сумела бы протянуть руку крестьянству, и тогда бы совсем иначе могла разрешиться судьба первой пролетарской диктатуры.

§ 5. На кого опиралась Коммуна?

На какие классы опиралась Парижская коммуна?

Основной, ведущей силой Коммуны были парижские рабочие (а также ремесленники). Именно рабочая масса заполняла ряды национальной гвардии и являлась костяком всевозможных революционных организаций столицы. Рабочие вожди были определяющей силой во всех учреждениях Коммуны.

К рабочим можно причислить и довольно заметную прослойку торговых и железнодорожных служащих и тому подобные слои городского населения.

Еще до Коммуны часть мелкой буржуазии шла вместе с пролетариатом под лозунгом республики, обороны родины, свержения правительства, игнорировавшего интересы мелких торговцев и предпринимателей.

Во время Коммуны значительная часть мелкой буржуазии, особенно в связи с мероприятиями Коммуны (отсрочка векселей, квартирной платы), поддерживала рабочих.

Маркс писал: «Впервые в истории мелкая и средняя буржуазия открыто объединилась вокруг рабочей революции и провозгласила ее единственным средством своего собственного спасения и спасения Франции!» ²

Профессор Бизли писал 25 марта, что революция 18 марта «поддержана всем рабочим населением... и, кроме того, мелкой буржуазией (by the lover middle class)». Он указывал, что мелкие хозяева, имеющие по 5—6 рабочих, все участвуют в движении вместе с рабочими, «равным образом и мелкие лавочники». Против Центрального комитета национальной гвардии — люди «в цилиндрах и в лайковых пер-чатках» ¹.

Бизли отмечал, что, по словам «Times», «большое число лавочников н даже крупных торговцев» проявляет симпатии к происшедшей революции.

Серрайе писал своей жене 15 апреля: «Самое удивительное - это то, что буржуазия поддерживает Коммуну в такой форме, которая не может вызвать никаких сомнений»⁴.

¹ И. В. Сталин, Соч., т. 5, стр. 343.

² «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 343.

³ «Bee-hive» № 493.

⁴ «Письма деятелей I Интернационала», стр. 32.

Часть буржуазных республиканцев в известной мере симпатизировала Центральному комитету национальной гвардии и Коммуне, считая, что эти организации помогут укрепить республику против монархических заговоров и попыток реставрации. Республиканцы вовсе не собирались укреплять рабочую власть в Париже, но они рассчитывали на использование пролетарских масс в интересах буржуазной республики (на таной позиции стояли, например, Клемансо, Ранк, Паран и др.).

Наконец, кое-кто мечтал о том, что Парижская коммуна поможет возобновить войну против пруссаков и сорвет позорный мир, подготовленный правительством Тьера (так, например, думал Россель).

Но, по мере того как развертывалась деятельность Коммуны и обострялась военная борьба Парижа против Версаля, значительная часть попутчиков Коммуны стала отпадать от нее. Буржуазные республиканцы и «патриоты» скоро увидали, что Парижская коммуна не ставит своей задачей военную борьбу против пруссаков и хочет вовсе не буржуазной республики, а создания нового, рабочего государства с широкой демократией. Они увидали, кроме того, что Коммуна явно проявляет социалистические тенденции и ставит на первое место интересы рабочего класса.

Когда же началась вооруженная борьба между Версалем и Парижем и первые крупные столкновения оказались в пользу правительства Тьера, эти республиканцы быстро начали бить отбой. После 5—6 апреля последние буржуазные республиканцы ушли из Коммуны. Об уходе из Коммуны последнего республиканца, Гупиля, было объявлено на заседании Коммуны 11 апреля, но при этом было отмечено, что он «исчез четыре дня тому назад» ¹.

Одновременно республиканская печать («Vérité», «Temps», «Avenir National», «Siècle»), занимавшая выжидательное положение или даже проявлявшая некоторые симпатии к Коммуне, начала критиковать мероприятия рабочей власти, вести агитацию за «примирение» с Версалем. Затем эти газеты делаются все более враждебными к Коммуне.

И чем трагичнее становилось положение Коммуны, окруженной железной блокадой, тем дальше уходили от Коммуны эти буржуазные республиканцы. В мае они уже энергично подготавливали удар против поммуны (см. раздел «Соглашатели»).

И другие буржуа стали убегать из Парижа. Один из очевидцев (Гонкур) рассказывает, что в середине апреля закрылось много магазинов. 22 апреля, по его словам, «вдоль всей улицы Риволи тянулись повозки с багажом последних буржуа, стремившихся уехать по Лионской железной дороге»².

Мелкая буржуазия по тем же причинам начала мало-помалу отходить Поммуны. Она потеряла в конце апреля и в мае веру в правительство Коммуны, но не доверяла и правительству Тьера. Коммуна все же дала мелкой буржуазии реальные выгоды, а укрепление правительства Тьера означало бы аннулирование декретов о векселях, квартирной плате и пр.

¹ «Протоколы», стр. 82.

² «Journal des Goncourt», v. 1 (вторая серия), р. 274.

Надо отметить, что все же известная часть мелкой буржуачи продолжала до конца бороться вместе с рабочими против версальской солдатчины и геройски умирала на баррикадах столицы. Сотни мелких буржуа были впоследствии арестованы и подверглись правительственным карам за участие в Коммуне.

Но, как говорил Ленин, «только рабочие остались до конца верны Коммуне»¹.

Надо отметить, что Коммуна принимала ряд мер, чтобы привлечь на свою сторону мелкую и среднюю буржуазию. Таков был смысл переговоров Коммуны с масонами, с организацией Республиканского союза департаментов.

Масонские организации Парижа в это время носили республиканский и довольно демократический характер. Это была типичная организация мелкой и средней городской буржуазии. В масонских организациях участвовали и отдельные члены Интернационала (Журд, Лефрансэ). После большого митинга 26 апреля делегация франкмасонов (в 2 тыс. человек) была торжественно принята Коммуной во дворе ратуши. В «Journal officiel» было дано сообщение об этом приеме. Франк-масоны заявили, что они, «исчерпав все средства примирения с версальским правительством, решили водрузить свои знамена на парижских укреплениях и что, если хотя одна пуля коснется этих знамен, франк-масоны выступят единодушно против общего врага». Представители делегации говорили: «Коммуна послужит базой для социальных реформ», «Это — величайшая революция, которую когда-либо созерцал мир», Коммуна — это «новый храм Соломона», где справедливость и труд лягут в основу общества².

В таком же духе на тему о «социальном возрождении», «о всемирной республике» говорили и члены Коммуны Валлес, Лефрансэ, Алликс, Ранвье.

Приему франкмасонов Коммуна, видимо, придавала большое значение. На заседании Коммуны 29 апреля живо обсуждался вопрос о шествии франкмасонов к укреплениям. Андриэ, например, указывал, что прием масонов Коммуной был проведен наспех, без достаточной торжественности: «Коммуна допустила бы большую ошибку, если бы она пренебрегла театральной стороной этих церемоний: они действуют на народное воображение, а самое близкое общение с народом нам только желательно». Он говорил: «Я смотрю на масонство, как на нетронутый элемент. Это люди средние, умеренные, которые имеют большое влияние на народ». Надо, чтобы Коммуна «...с энтузиазмом воспользовалась случаем выступить перед парижским народом, который печально настроен, любит зрелища и будет в восторге видеть союз Коммуны с масонством...» Мио отмечал, что некоторые масоны собирались идти на укрепления с оружием, но он им это отсоветовал. Лефрансэ указывал, что «все мужественные элементы парижского масонства Уже с нами» и выступление масонов будет иметь большое значение для провинции.

В составе делегации Коммуны, которая пошла на укрепления Парижа вместе с масонами, были Пиа, Потье, Франкель, Ж.-Б. Клеман, Лефрансэ (из них четверо были членами Интернационала)³.

¹ В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 112.

² «Journal officiel», 27/IV 1871.

³ «Протоколы», стр. 303—304.

Эта демонстрация масонов на укреплениях произвела большое впечатление в городе. Газеты подробно описывали ее. Несомненно, она сыграла известную роль в деле привлечения части средних слоев населения на сторону Коммуны.

В эти же самые дни была проведена манифестация в честь Коммуны с участием граждан из провинции, проживающих в Париже. 40 апреля в час дня собралось на Луврской площади несколько десятков тысяч человек (в речи Мильера говорилось о 50 тыс., а в самой резолюции даже о 100 тыс. человек). Это было собрание вновь организованного Республиканского союза департаментов.

Резолюция клеймила версальцев и монархическое Национальное собрание и отмечала героизм и мужество Парижа. Тем самым собравшиеся явно подчеркивали свои политические симпатии. Делегация от этого собрания была в тот же день на торжественном заседании принята Коммуной. Члены Коммуны в своих выступлениях подчеркивали, что собрание, состоявшееся в Лувре, означает присоединение департаментов Франции к Коммуне (речь Лефрансэ). Лефрансэ подчеркивал также, что задача Коммуны — «освобождение трудящихся всего мира». Мильер, выступавший от имени Республиканского союза департаментов, говорил, что союз обратился с манифестом к провинции, где выдвигается требование роспуска Национального собрания. Один из делегатов заявил, что, если Версаль отвергнет примирение, члены союза завтра явятся с оружием в руках ¹.

Конечно, ни масоны, ни члены Республиканского союза департаментов не пошли поголовно защищать Коммуну с оружием в руках, но крупные массовые демонстрации средних слоев Парижа привлекли часть парижских граждан на сторону Коммуны. Коммуна была совершенно права, придавая большое значение подобным манифестациям против Версаля. Приходится констатировать, что она слишком мало занималась вопросом о привлечении средних слоев на свою сторону.

Надо особо отметить отношение интеллигенции Парижа к Коммуне. Среди членов Коммуны был большой процент интеллигентов — журналистов, художников, врачей, учителей и пр. Часть из них была Давно связана с социалистическим и революционным движением.

К Коммуне примкнуло и много других интеллигентов. «Enquête» сообщала, что после падения Коммуны было найдено в военном министерстве 1200 писем выдающихся по своему образованию и положению людей (инженеров, докторов, офицеров регулярной армии и т. д.), которые предлагали свои услуги Коммуне ².

¹ «Протоколы», стр. 387—390.

² «Enquête», v. I, p. 375.

Можно назвать ряд интеллигентов, честно работавших в Коммуне и боровшихся за дело рабочего класса. Знаменитый впоследствии географ Элизэ Реклю был в национальной гвардии, участвовал в наступлении 3—4 апреля и был взят в плен версальцами. Его брат Эли был Директором Национальной библиотеки при Коммуне. В своих интересных записках того времени он дает очень яркую характеристику настроений средней радикальной интеллигенции Парижа. Под датой «4 мая» (когда внешнее положение Коммуны было сильно поколеблено) он писал: «Я вовсе не восхищаюсь Коммуной; я даже часто ее хулю хотя, может быть, я просто не знаю всех трудностей, которые ей приходится преодолевать; иногда я упрекаю ее за то, что она пошла чересчур далеко, иногда за то, что она сделала чересчур мало, иногда за то как она сделала и когда сделала, — но я знаю, что, если Коммуна погибнет, мы погибнем вместе с ней. Мне нравится только наполовину поведение наших генералов и их руководство кампанией, но я ХОЧУ быть в рядах нашей армии, будь она победительницей или побежденной. Поскольку я не могу помочь ей в военном отношении (у Эли Реклю была повреждена рука. — П. К.), я отдам ей все, что могу, — всю мою активность, мои заботы днем и ночью, мою ответственность. Я чувствую потребность быть братом и товарищем каждому простому национальному гвардейцу» ¹.

А 25 мая, в дни кровавой недели, он спрашивал сам себя, не должен ли он был идти под трехцветным флагом. И он отвечал: нет, он поступил правильно, избрав красное знамя Коммуны, он исполнил свой долг.

И таких интеллигентов, как Реклю, было немало. За Коммуной шли знаменитый парижский врач Тони Муален, композитор Сальвадор, ряд крупных художников — Курбе, Пиллотель, Далу и др. Поэт Верлен работал в ратуше как шеф бюро печати Коммуны. Известный ученый Литтрэ в газете «Daily News» (20 апреля) оправдывал действия Коммуны как защитницы республики. В. Гюго тоже сочувствовал Коммуне и резко выступал против версальцев.

Но значительная часть интеллигентов была либо враждебна Коммуне, либо активно шла за Версалем. Композитор Бизе был в числе национальных гвардейцев, пытавшихся после 18 марта помочь Версалю. Уехав через несколько дней из Парижа в Компьень, занятый пруссаками, он восхвалял немцев и клеветал на коммунаров. Он писал об Интернационале: «Надо как можно скорее разогнать эту ужасную ассоциацию...» ².

Писатель Гонкур высказывался в таком же духе. 19 марта он записывал в своем дневнике: «Я чувствую усталость быть французом и испытываю неопределенное желание искать себе отечество там, где художник может спокойно мыслить и не волноваться каждую минуту из-за глупых волнений и диких конвульсий разрушительной черни».

Он заявлял, что теперь народ восстает не за принцип или идею, а «только для удовлетворения материальных интересов».

Но и Гонкур должен был признать, что среди его знакомых были люди, которые говорили: «Все должно преклониться перед инстинктом масс».

¹ Elie Reclus, La Commune au jour le jour 1871, p. 243—244.

² С. Bizet, Lettes, P. 1908, p. 287—288, 309.

Флобер заявлял, что всякие политические партии ему «ненавистны» и что социализм представляется ему «педантичным чудовищем, которое убьет всякое искусство и всякую нравственность». Он резко отзывался о Коммуне. В письме к Жорж Занд (31 марта) он писал, что Парижская коммуна возвращает Францию к средневековью. Его особенно возмущала отсрочка квартирной платы. Осуждая Коммуну за реквизиции, запрещение газет и т. п., Флобер писал: «Ах, что за безнравственное существо толпа и как унизительно быть человеком!»

Через несколько недель (24 апреля) он снова писал Жорж Занд: «Что за ретрограды. Что за дикари!..» А через несколько дней заявлял: «Я ненавижу демократию» ¹.

А разные Александры Дюма, художественный критик Сарсэ, Додэ-сын и другие им подобные были настоящими прихлебателями версальского правительства и дошли до самой гнусной травли коммунаров. Лучшие элементы мелкой буржуазии и интеллигенции Франции шли вместе с рабочим классом. Маркс указывал, что Коммуна являлась «истинной представительницей всех здоровых элементов французского общества» и «была поэтому действительно национальным правительством». «Но, будучи правительством рабочих, смелой поборницей освобождения труда, она являлась в то же время интернациональной и полном смысле этого слова» ².

¹ Г. Флобер, Письма, Соч., т. VIII, М. 1938, стр. 39, 306, 310, 312.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. ХIII, ч. II, стр. 320.