§ 1. Россель — военный делегат

В ночь на 30 апреля комендант форта Исси заклепал пушки и оставил форт. Версальцы не заняли его видимо, опасаясь какой-либо неожиданности. Узнав об оставлении форта, Клюзере и Ла-Сесилиа со свежим отрядом национальных гвардейцев через несколько часов снова заняли форт. Эта временная потеря важнейшего форта явилась поводом для смены руководства военным делом. 30 апреля Клюзере был снят, и на его место был назначен его начальник штаба, полковник Россель. Клюзере, по постановлению Коммуны, был арестован, причем было указано, что «беспечность и халатность военного делегата чуть было не привели к потере нами форта Исси» ¹.

Полковник Россель совершенно случайно оказался среди защитников Коммуны. Луи-Натаниель Россель (1844—1871) был хорошо образованным и талантливым военным. Ход франко-прусской войны очень скоро показал ему всю гнилость бонапартистской военной системы и бездарность императорских генералов. Он писал отцу (18 февраля 1871 г.): «В Меце я быстро понял полную неспособность наших шефов, генералов и генеральных штабов; их безнадежная бездарность признавалась всей армией» ².

¹ «Journal officiel», 2/V 1871.

² L. Rossel, Papiers posthumes, P. 1871, р. 10.

Находясь в Меце, Россель мечтал о том, чтобы выгнать вон генеральскую клику, — только при этом условии можно было бы успешно сражаться против пруссаков. Вместе с товарищами он обдумывал пути, как арестовать Базена и генеральный штаб и поставить во главе армии новых людей. Россель был даже арестован за участие в заговоре против Базена, но затем освобожден. После капитуляции Парижа его связи с французской армией, по его словам, были окончательно порваны. Он хотел продолжения борьбы с пруссаками. Провозглашение Парижской коммуны Россель рассматривал только как начало борьбы заосвобождение родины от иноземцев. В письме военному министру 19 марта он писал: «В нашей стране борются две партии — я без колебания становлюсь на сторону той, которая не подписала мира и среди которой нет генералов, виновных в капитуляции» ¹.

Россель смутно представлял себе смысл и задачи Коммуны. Правда он говорил своему другу, что «эта революция сделана народом, теми, кто страдает от теперешнего социального строя», но сам он никогда не был близок к народным массам и не знал их нужд и стремлений. Он честно предлагал народу свою шпагу ради борьбы против пруссаков, против предателей-генералов. 20 марта Россель прибыл в Париж чеоез два дня был назначен командиром 17-го легиона. Он склонил на сторону революции два колебавшихся батальона и быстро довел число батальонов в округе с 7 до 17. После назначения Клюзере, с 3 апреля, он получил должность начальника штаба.

Россель чувствовал свою отчужденность от революционных масс. 2 апреля, например, он писал, что «испытывал глубокое отвращение к революции и революционерам, к национальной гвардии и к национальным гвардейцам» ². Росселя тянуло к Коммуне не сочувствие к борьбе за освобождение трудящихся, а презрение к императорской Франции, доведшей страну до позора и унижения. В письме в «Times» Россель писал: «Говорят, что досада молодого человека бросила меня в ряды революции. У меня была не досада, а гнев, который медленно и исподволь созрел, гнев против старого социального порядка и против старой Франции, которая так трусливо пала» ³.

Да, Россель презирал преступное, лживое, бездарное правительство Тьера. Он ненавидел генералов, которые предали родину и готовы были подать руку пруссакам, но был чужими Коммуне. Он не имел никакого представления о рабочих. Он был полон предрассудков военного сословия. Сидя в тюрьме после падения Коммуны, Россель писал: «Без сомнения, я был одурачен движением 18 марта, но я еще более был одурачен в Меце, когда строил укрепления, которых никто не собирался атаковать... если бы я начал свою жизнь сначала, возможно, я не стал бы служить Коммуне, но уже наверно не стал бы служить и Версалю» ⁴.

Россель признавался, что ему доставил радость аккуратный вид версальских войск, вступивших в Париж. Он заявлял, что Коммуна доказала «неспособность рабочего класса к руководству государством». Он считал, что власть должна быть в руках буржуазии, пока народ не станет достаточно образован. Клюзере довольно верно охарактеризовал своего бывшего соратника: «Спокойный до холодности, решительный, суровый до жестокости, резкий, невероятно самолюбивый, республиканец, но никоим образом не социалист, превосходный офицер в своей специальности, презирающий народ, как истый буржуа, и, сверх того, одержимый мыслью сыграть в Бонапарта» ⁵.

¹ L. Rossel, Papiers posthumes, p. 82.

² Ibidem, p. 98.

³ «La Sociale» № 37, 6/V 1871.

⁴ L. Rossel, Papiers posthumes, p. 243, 246.

⁵ Général Cluseret, Mémoires, P. 1887, v. 1, p. 57.

После поражения Коммуны Россель был захвачен версальцамы и после суда расстрелян. Ему мстили не столько за участие в Коммуне, сколько за его вражду к генералитету и к версальскому правительству.

Заместитель Клюзере на посту военного делегата был, бесспорно, одаренным, знающим и волевым человеком, но он не понимал революционной массы, среди которой ему пришлось действовать, и не разбирался в происходящих событиях. Он не умел применить свои знания, поскольку перед ним была не регулярная армия, а национальная гвардия, и военными руководителями были не специалисты военного дела, а рабочие.

Тем не менее Россель за десять дней своего руководства показал большую активность. Мероприятия его касались всех сторон военного дела. Россель решил прежде всего создать несколько маршевых полков, в частности, для наступления. Легионы имели самый различный состав: в одном было 7 батальонов, в другом — 28. Россель определил численность полка в 2 тыс. человек из пяти батальонов (по 400 человек). Предполагалось, что подобные полки будут выделены Домбровскому (три полка), Эду (два полка), Бержере и Ла-Сесилиа (несколько полков). Газета «Père Duchêne», тесно связанная с Росселем, энергично защищала этот проект. Но против этого мероприятия возражали некоторые начальники легионов и Центральный комитет национальной гвардии.

Понимая все значение артиллерии, Россель добивался правильной ее организации. Уже 30 апреля он потребовал роспуска Комитета артиллерии, наметив вместо него двух человек: одного — для руководства личным персоналом, другого — для заведования материальной частью. Он собрал на 1 мая все батареи, не занятые в бою, чтобы создать объединенный артиллерийский парк и единую организацию. До тех пор артиллерия была децентрализована и размещена во всех округах Парижа. Россель обращал внимание на работу артиллерийского персонала, давал детальные инструкции, как вести артиллерийский обстрел, как целиться и т. д.

Учитывая важность кавалерии, Россель купил у немецких властей 1 тыс. лошадей и предложил Центральному комитету национальной гвардии собрать людей для службы в кавалерии.

Чтобы проверить и укрепить командный состав, Россель установил для него специальные испытания. Военное министерство указывало, что испытания будут иметь значение для проверки общей интеллектуальности, нравственного и политического характера испытуемых, а чисто военные испытания будут произведены через два месяца. Темами для испытания офицеров были такие: «Происхождение и значение революции 18 марта», «Национальная гвардия со времен возникновения до наших дней», «Влияние французской революции», «Права и обязанности граждан» и т. д. Возглавлял экзаменационную комиссию член Центрального комитета национальной гвардии Арнольд. Проверку офицерского состава Коммуне не удалось закончить.

В первый же день своего назначения Россель занялся и вопросом постройки баррикад в качестве второй линии укреплений. Клюзере, как известно, этим делом занимался кое-как, спустя рукава. Россель поручил руководство постройкой баррикад Гайару-отцу. Кроме второй линии укреплений, Россель предложил построить цитадели в Трокадеро, у Пантеона и на высотах Монмартра. Надо, впрочем, сказать что и после этих решений постройка баррикад шла очень медленно и хаотично. К моменту вступления версальцев баррикады так и не были закончены.

Интересуясь всеми техническими новостями, Россоль предполагал, например, использовать велосипеды для посылки эстафет и просил Центральный комитет выделить людей для этой особой задачи.

Добиваясь лучшей организации интендантства, Россель посадил под арест братьев Мей, которые фактически ведали всем делом, и назначил других людей.

Для укрепления военной организации Россель пошел на то, чтобы увеличить роль Центрального комитета национальной гвардии. 5 мая военное ведомство было разделено на два отдела. Военно-оперативная часть была предоставлена Росселю, административная часть была передана Центральному комитету национальной гвардии под непосредственным контролем военной комиссии Коммуны. Таким образом, Центральный комитет получил, наконец, официальное положение в военном министерстве и большое влияние. Коммуне, впрочем, скоро пришлось вносить уточнения в намеченную организацию, чтобы ограничить права Центрального комитета. В частности, было установлено, что Центральный комитет не имеет права делать никаких назначений, а будет только, представлять своих кандидатов военной комиссии.

Для распределения военных сил был принят 5 мая такой порядок: Домбровскому было поручено руководить военными действиями на правом берегу Сены (и находиться в Нейи), Ла-Сесилиа как командующему центром был поручен район между Сеной и левым берегом Бьевры, Врублевскому — левый фланг, Бержере — командование первой резервной бригадой, Эду — второй резервной бригадой. Все штабы были размещены внутри городских стен.

Добиваясь военной дисциплины, Россель требовал самых решительных мер. Он писал Врублевскому: «Вы делаете чересчур много уступок слабости французского характера, осуждайте и расстреливайте, я впоследствии одобрю ваши решения». А докладчику военного суда он говорил: «Я не представляю, как мы добьемся организации репрессий; никто не хочет вмешиваться в это дело, и, когда дело доходит до необходимости казнить, всякии боится и говорит о смягчающих дело обстоятельствах» ¹.

Но как и в других своих мероприятиях, Россель подходил к делу о дисциплине с точки зрения регулярной армии. Дисциплина рабочих батальонов должна была иметь характер принудительности, но также опираться и на сознательность. Этого не учитывали ни Россель, ни другие военные специалисты. В эти первые недели мая версальцы, с одной стороны, вели обстрел и наступали с запада, с другой стороны, систематически продвигались к фортам Исси и Ванв. Опираясь на Мон-Валерьен и новые батареи тяжелых орудий, версальцы систематически обстреливали Нейи и окрестности. Ежедневно на Нейи падало до 1500 снарядов. Версальцы пытались занять этот район, но коммунары героически сражались буквально за каждый дом.

Домбровский, имея ничтожное количество артиллерии и не имея этом участке ни фортов, ни солидных укреплений, смог полтора месяца с небольшими силами сопротивляться версальцам и приковывал здесь военные силы врага, во много раз превышавшие силы коммунаров.

¹ Général Bourelly, Le ministère de la guerre sous la Commune, P. 1902, p. 135-136.

Да здравствует Коммуна! Проводы отряда коммунаров на фронт.

Домбровский широко использовал пять бронепоездов и до десятка канонерок, действовавших на Сене. На южном фронте главный удар версальцев был направлен против фортов Исси и Ванв. Версальцы вели здесь беспрерывный артиллерийский обстрел. Кроме того, проводились большие саперные работы, делались апроши и траншеи, все ближе и ближе подходившие к фортам.

Понимая трудность положения в этом районе, Домбровский, поддержанный Росселем, предложил начать широкое наступление против версальцев. План наступления сводился к тому, чтобы освободить южные подступы к Парижу, произвести демонстративное иаступление на Версаль с запада и затем обойти Версаль с юга.

Однако этот план не удалось выполнить. Версальцы сами начали наступление. В ночь с 3 на 4 мая версальцы захватили врасплох редут Мулен-Сакэ (преданный шпионами). Здесь коммунары потеряли несколько сот убитыми и пленными (до 600 человек). Потеря этого пункта чрезвычайно ослабила южный фронт коммунаров.

6 мая Россель дал приказ Врублевскому начать наступление уже на другой день отказался от этой мысли, не имея достаточных сил для проведения такой операции. Учитывая ожидавшуюся потерю фортов Исси и Ванв, Россель дал 7 мая директиву об оборонительных мероприятиях в XIV округе (Обсерватория), о постройке здесь и баррикад, об организации складов продовольствия в погребах и помещений для лазаретов.

Баррикады в Нейи.

Форт Исси подвергался изо дня в день непрестанным обстрелам и фактически был разрушен снарядами. 8 мая к вечеру форт был оставлен защитниками.

9 мая Россель организовал смотр маршевых рот. Собралось только 7 тыс. человек. Узнав затем о захвате форта Исси версальцами, Россель опубликовал странную афишу: «Трехцветное знамя развевается над фортом Исси, оставленном вчера вечером его гарнизоном». Видя тяжелое военное положение, Россель в тот же день подал в отставку, широко опубликовав в печати письмо, которое могло порадовать версальцев. Он предательски раскрывал в нем слабости Коммуны, говорил о том, что Коммуна и Центральный комитет национальной гвардии только заседают, но ничего не делают, что в военном деле полный хаос, дисциплины нет и т. д. Арестованный Коммуной, Россель через день скрылся при помощи своего друга Ш. Жерардена. Прячась от Коммуны, Россель, однако, писал письма в газеты, послал письмо Райару о способах обороны столицы. Он указал, что версальцы будут атаковать через Пуэн-дю-Жур и через Исси, и предлагал послать в соседние районы наиболее сильные части из XVIII, XIX и XX округов. Делеклюз по этому поводу выразил опасение, что Россель просто хочет отвести лучшие батальоны в самые опасные места и тем погубить их ¹.

¹ Général Bourelly, op. cit., p. 151.

Отставка и арест Росселя и падение форта Исси очень поколебали военное положение Коммуны. Надо добавить, что группа бланкистов уже несколько недель готовила переворот против Коммуны. , ц" конце апреля Жерарден рассказывал Росселю о проекте распустить Коммуну, создать Комитет общественного спасения из молодых решительных членов Коммуны и поручить Росселю и Домбровскому руководство военными операциями. Россель считал, что можно «спасти революцию, ликвидируя Коммуну», и тогда же признавался, что он — «враг Коммуны» ¹.

Да Коста рассказывает, что 25—26 апреля Риго сообщал А. Дюпону проект создания триумвирата в составе Росселя в качестве военного министра, Ш. Жерардена — министра внешних сношений и А. Дюпона — министра внутренних дел и снабжения, причем Домбровский назначался главнокомандующим. В вечер, когда избирали Комитет общественного спасения (т. е., видимо, 1 мая), по словам Да Коста, было совещание о «coup d'Etat». На этом совещании у Риго участвовали А. Дюпон, Ш. Жерарден, Реньяр, Эд, Россель, Да Коста, Домбровский и Врублевский. Россель изложил свой план. Риго «принципиально одобрил «coup d'Etal» против Коммуны, но давал свое согласие только при условии приезда Бланки». Риго предлагал пока подготовить общественное мнение, найти поддержку разных групп и газеты «Pére Duchêne» и ограничить роль Центрального комитета.

Парад, намеченный Росселем на 9 мая, имел в виду, по словам Да Коста, организацию для проведения переворота. На параде Россель обмениваясь фразами с начальником легиона Комбац, который был в курсе дела, спрашивал его, захвачены ли патроны. Но батальонов, как известно, собралось мало. Россель был разочарован, «он заявил своим друзьям, что людей собралось мало и поэтому нельзя выступать» ².

Нет оснований не верить показанию Да Коста, который был теснейшим образом связан с Риго. Очевидно, бланкисты серьезно задумывались над созданием Комитета общественного спасения с правами настоящей диктатуры. Видимо, и военные руководители Коммуны (Домбровский, Врублевский, Россель), чувствуя слабость организации Коммуны, мечтали о более централизованной и крепкой власти. Росселя в данном случае интересовал вопрос не о сущности Коммуны, а о том, чтобы возможно более централизовать власть и предоставить в ней главную роль военным специалистам. Вероятно, у Росселя были и свои честолюбивые планы. Недаром он так широко пользовался печатью. Он регулярно сообщал в английские и американские газеты, а также в «La Sociale» все аутентичные сообщения с фронта. Он широко использовал «Pére Duchêne». И уже после его ареста ряд газет вел за него горячую кампанию (в том числе «La Sociale»). Очевидно, он и после ареста был связан с бланкистами и с другими группами, недовольными нерешительностью Коммуны.

В конце концов ряд правильных военных мероприятий Росселя почти не был осуществлен, а его авантюристские честолюбивые планы содействовали еще большему ослаблению Коммуны. Его участие в заговоре, предательское письмо в печати, мобилизация прессы вокруг его имени были на руку только версальцам. В тяжелые дни майских боев деятельность Росселя еще более ухудшила и военное и политическое положение Коммуны.

¹ L. Rossel, Papiers posthumes, p. 119.

² G. Da Costa, La Commune vécue, v. II, p. 191, 194—197.

§ 2. Раскол Коммуны на «большинство» и «меньшинство»

Девятое мая было тяжелым днем для Коммуны. Накануне был оставлен форт Исси, и утром 9-го его заняли версальцы. В ночь с 8 на 9-е войска генерала Дуэ перешли Сену и укрепились против Булонского леса на левом берегу, т. е. всего в 1—1,5 км от парижских укреплений. Переход реки версальцами был обеспечен обстрелом с недавно созданной батареи Монтрету между железной дорогой Париж—Версаль и дорогой Мон-Валерьен — Виль д'Аврей. Эта батарея состояла, собственно, из восьми батарей — из 70 пушек большого калибра, имевших по 500 снарядов на орудие. Здесь стояли 32 морские 16-сантиметровые пушки и восемь 22-сантиметровых (вес снаряда последних равнялся 80 кг). Этот новый укрепленный пункт, над постройкой которого работало 600 рабочих, начал обстреливать Париж с 8 мая.

9 мая, когда Россель вышел в отставку и послал в газеты свое предательское письмо, Коммуна назначила военным делегатом Делеклюза и переизбрала Комитет общественного спасения, предложив ему непрерывно находиться в ратуше.

В новый состав Комитета общественного спасения были выбраны: два якобинца — Делеклюз и Гамбон и три бланкиста — Ранвье, Арно (которые были и в прежнем составе) и Эд. Затем Делеклюз был заменен Бийорэ (близким к якобинцам). Прудонисты не были избраны в Комитет общественного спасения. Лефрансэ рассказывает, что новый состав Комитета общественного спасения был избран на фракционном заседании «большинства». Затем на общем собрании выборы были оформлены. В это время фракционные собрания «большинства» стали уже постоянным явлением ¹.

В эти же дни «большинство» сняло ряд членов «меньшинства» с ответственных постов: Варлена — из интендантства, Вермореля — из Комиссии общей безопасности, Лонге — из «Journal officiel» (послав туда Везинье), из Военной комиссии вывели Авриаля, Тридона, Варлена и Жоаннара и заменили их сторонниками «большинства». Таким образом, «большинство» явно добивалось устранения «меньшинства» с ответственных должностей и полной изоляции его. Все вопросы стали решаться не в Коммуне, а на фракционных совещаниях «большинства».

Эти расхождения внутри Коммуны выявились еще при обсуждении Доклада о дополнительных выборах и особенно обострились при образовании и выборах Комитета общественного спасения. Но только в мае более ясно оформилось разделение Коммуны на две части — бланкистско-якобинское «большинство» и прудонистское «меньшинство».

15 мая члены Коммуны, принадлежавшие к «меньшинству», предполагали прочесть свое заявление на заседании Коммуны, но собрание не состоялось, так как большая часть «большинства» не явилась на собрание, по некоторым сведениям, сознательно. Тогда «меньшинство» необдуманно послало свою декларацию в печать.

¹ А. Арну, Народная история Парижской коммуны, стр. 234.

Этот так называемый «манифест» говорил о том, что «Парижская коммуна отреклась от своей власти в пользу диктатуры, которая названа Комитетом общественного спасения», т. е. Коммуна сняла с себя всю ответственность. «Меньшинство» считало, что Коммуна хочет спрятаться за диктатуру и не желает отчитываться за свои поступки перед избирателями. «Меньшинство» заявляло, что во избежание раскола Коммуны оно возвращается в свои округа и будет вести работу там. В конце манифеста отмечались основные задачи Коммуны — политическая cвoбoда и освобождение рабочих (текст манифеста в основном написал Журд).

Под этим документом подписались Белэ, Журд, Тейс, Лофрансэ, Эжен Жерарден, Верморелъ, Клеманс, Андриэ, Серрайе, Ш. Лонге, А. Арну, Виктор Клеман, Авриаль, Остен, Франкель, Пенди, Арнольд, Жюль Валлес, Тридон, Варлен, Гюстав Курбе и затем присоединился Б. Малон (всего 22 человека). В основном это была группа прудонистов. Из бланкистов к ней присоединился только Тридон. Два-три человека были не вполне определенные в политическом отношении (Арнольд, Жюль Валлес). Наконец, здесь были и наиболее близкие к Марксу члены Интернационала — Серрайе и Франкель, половину «меньшинства» составляли рабочие; 16 человек были членами Интернационала.

На ближайшем заседании Коммуны часть членов «меньшинства» вопреки своему заявлению пришла на заседание (Франкель, Ж. Валлес, Курбе и др.). Видимо, учитывая слухи о расколе, очень не благоприятно встреченные в рабочей среде, они попытались найти пути для соглашения. Произошло бурное объяснение.

Ораторы «большинства» (Груссе, Мио, Риго, Амуру и др.) объявили «манифест» враждебным актом и попыткой создать раскол в Коммуне. Они подчеркивали, что созданием Комитета общественного спасения Коммуна вовсе не отказывалась от своих прав и своей ответственности.

Сторонники «меньшинства» указывали, что они хотят полного согласия в Коммуне, но с сохранением прав «меньшинства» (Валлес), что «большинство» сместило тех, кто возражал против Комитета общественного спасения, что «большинство» выдвигает людей не по их полезности и способности, а только потому, что они поддакивают «большинству» (Франкель).

Вайян, указывавший, что он не принадлежит ни к «большинству», ни к «меньшинству», предлагал примирительную резолюцию, но Коммуна с ним не согласилась. В принятой резолюции говорилось, что Коммуна согласна забыть поведение членов «меньшинства», если они снимут свои подписи с «манифеста» и осудят его.

В печати «манифест» вызвал резкую полемику. Яростным врагом «меньшинства» выступила газета «Pére Duchêne» (№ 63 от 17 мая), которая самым грубым образом оплевывала «меньшинство», называя его «трусливым стадом», «коллекцией негодяев», «подлыми трусами», «изменниками», «дезертирами» и т. д., и предлагала отдать их под суд и расстрелять.

С другой стороны, прудонистская газета «La Commune» (№ 54 от 18 мая), осуждая «меньшинство» за уход, резко критиковала «большинство», называя его «невежественным, грубим и смешным», «клубными крикунами и паяцами 93 года». Газета именовала сторонников «большинства» «бездеятельными, глупыми мальчишками, забравшими в свои руки общественные дела и не имеющими никакого понятия о них», «кровав ми шутами, играющими в Коммуну 92 года и монтаньярский Конвент». Газета называла сторонников «большинства» предателями и тоже требовала смертной казни этим «самоуверенным ничтожествам» ¹.

¹ «La Commune» № 60, 19/V 1871 (обе статьи Ж. Дюшена).

Аванпост федератов на фронте

Якобинская газета «Vengeur» (JVs 49 от 17 мая), критикуя «манифест», заявляла: 1) «Комитет общественного спасения — только концентрация сил, а не диктатура», ведь он подчинен Коммуне; 2) члены Коммуны избраны не для того, чтобы заседать в своих округах, а, напротив, чтобы заседать в Коммуне; удаляться в свои округа — это значит проявить «чересчур много федерализма»; 3) члены Коммуны должны быть или в Коммуне, или вне ее — никакой середины тут быть не может.

18 мая многолюдное собрание членов секций Интернационала и палата рабочих обществ обсудили деятельность «меньшинства», одобрили его линию, но предложили вернуться в состав Коммуны; рабочие добивались единства для борьбы против общего врага.

На заседании совета парижских секций Интернационала 20 мая были заслушаны члены «меньшинства» Коммуны. Решение совета, «одобряя полную лояльность мотивов, которыми они руководствовались», предложило «в интересах рабочего дела приложить все усилия для сохранения единства Коммуны, столь необходимого для успеха борьбы против версальского правительства». Федеральный совет одобрил требование «меньшинства» о публичности собраний Коммуны и предлагал изменить § 3 декрета об образовании Комитета общественного спасения, который «делает невозможным всякий контроль над действиями исполнительной власти» ¹.

¹ «Les séances officielles de l'Internationale à Paris», 4 ed., P. 1872, p. 193—194.

В IV округе на собрании, где присутствовало около 2 тыс. человек (в Лирическом театре), представители «меньшинства» (Арну, Лефрансэ, Клеманс и др.) сделали доклад о своей позиции. Там также было принято решение, выражавшее сожаление о расколе, одобрявшее позицию «меньшинства» и предлагавшее ему вернуться в Коммуну ¹.

Арну правильно указывал, что «вообще манифест «меньшинств не был понят населением. Многие поняли из него только две вещи, что произошел раскол и мы уходим... народ понял только, что мы отделились от собрания, именуемого Коммуной, и это решение его тревожило, заставляя предполагать ослабление, распадение власти, на которую он рассчитывал, что она будет руководить его обороной и спасет от врагов»².

Действительно, «манифест» воспринимался только как ослабление власти Коммуны.

Выступление «меньшинства» было, конечно, ошибочным. Эта ошибка только потому не имела роковых последствий, что Коммуна все равно уже была близка к трагическому концу.

Раскол в Коммуне имел глубокие внутренние основания. Он произошел прежде всего потому, что во главе Коммуны не было крепкой единой партии.

Сопоставляя Великую Октябрьскую социалистическую революцию с Парижской коммуной, Сталин писал: «Итак, безраздельное руководство одной партии, партии коммунистов, как основной момент подготовки Октября, — такова характерная черта Октябрьской революции, такова первая особенность тактики боль-шевиков в период подготовки Октября.

Едва ли нужно доказывать, что без этой особенности тактики большевиков победа диктатуры пролетариата в обстановке империализма была бы невозможна.

Этим выгодно отличается Октябрьская революция от революции 1871 года во Франции, где руководство революцией делили между собой две партии, из коих ни одна не может быть названа коммунистической партией» ³.

Прочная диктатура пролетариата не могла существовать без наличия единой революционной рабочей партии. А сложная внешняя и внутренняя обстановка и напряженная военная борьба против серьезного противника могла быть успешна тоже только при наличии крупной руководящей крепкой политической партии.

Говоря о «большинстве» и «меньшинстве», не надо забывать также, что если в состав «меньшинства» входили в основном политические единомышленники — прудонисты, то «большинство» состояло из блока двух групп, между которыми было много разногласий, прежде всего по вопросу о социализме. Бланкисты, более связанные с рабочими, были социалистами. Якобинцы — типичные мелкие буржуа — молчали о социализме или отделывались неясными заявлениями. Это были по существу республиканцы-демократы.

Было и много других расхождений между ними. Тем не менее можно характеризовать «большинство» некоторыми общими чертами.

¹ А. Арну, цит. соч., стр. 237—239.

² Там же, стр. 239.

³ И. В. Сталин, Соч., т. 6, стр. 383

«Большинство» и «меньшинство» боролись за республику, но «меньшинство» представляло себе Парижскую коммуну в качестве диктатуры с крепкой централизованной организацией, с властным Комитетом общественного спасения. Оно считало, что диктатура во имя народа спасет дело. «Меньшинство» стояло на позициях максимальной автономии всякую централизацию считало диктатурой, т. е. «насилием» над народом.

В то время как «большинство» пыталось создать крепкий централизованный аппарат государственной власти, «меньшинство» хотело опираться на более расплывчатые, «автономные» общественные объединения.

В то время как «большинство» правильно указывало на необходимость диктатуры для победы над версальцами, «меньшинство», зараженное прудонизмом и частью бакунинскими идеями, ложно представляло себе организацию пролетарского государства. Оно надеялось создать новЫЙ строй на основе автономных единиц, заключающих между собой какое-то общее соглашение, т.е. федерацию без крепкого центра. Отвергая централизм, «меньшинство» делало невозможным создание нового государства. Но оно стояло также за демократизм, за прямое и непосредственное участие самого народа в управлении, за максимальную активность масс. Однако следует учесть, что часть «меньшинства» поддерживала принцип централизма при создании пролетарского государства.

Если «большинство» добивалось превращения Парижской коммуны в руководящий центр всей страныи противопоставляло себя версальскому правительству, то «меньшинство» порой готово было ограничиться только Парижем, добиваться лишь освобождения и автономии столицы, рассчитывая, что позднее к столице присоединятся и другие коммуны страны.

«Большинство», под влиянием бланкистов, учитывая всю обстановку борьбы, стояло за решительные меры против версальцев, бонапартистов и т. д. Оно стояло за террор, правда, в очень ограниченных формах. Оно стояло за арест заложников, закрытие контрреволюционных газет, за большую активность Комиссии общественной безопасности, за конфискацию имущества врагов народа и т. д.

«Меньшинство» защищало разные «права» без учета того, что они идут и на пользу врагам. «Меньшинство» страдало своего рода «конституционными иллюзиями». Оно, например, добивалось широкой публичности всех заседаний Коммуны, боролось за абсолютную «свободу печати» даже для тьеровских газет, возражало против применения террора и пр. Это был типичный мелкобуржуазный сентиментализм, весьма выгодный для врагов рабочего класса.

Основной своей задачей «большинство» выдвигало военную борьбу против Версаля. Оно хотело повторить блестящий военный опыт Парижской коммуны 1792—1793 гг. На военное дело «большинство» обращало осооое внимание, и это было совершенно правильно. Только успешная военная борьба могла обеспечить Коммуне существование.

«Меньшинство» тоже активно участвовало в военной борьбе, но главной своей задачей считало проведение тех мероприятий, которые существенно изменили бы положение рабочего класса. По существу социально-экономические меры Коммуны подготавливались «меньшинством». «Меньшинство», добиваясь осуществления социалистических мероприятий, широко связывалось с рабочей массой, с секциями Интернационала, с профессиональными союзами. Оно готовило ряд существенных предложений такого рода, но Коммуне не хватило времени, чтобы их осуществить.

Такова в общих чертах характеристика «большинства» и «меньшинства». Конечно, и в той и в другой группе было чрезвычайно много оттенков.

Парижская коммуна ощупью вырабатывала себе и организационную форму, и тактику, и программу. Разногласия «большинства» и «меньшинства» отражали пестрый социальный состав Коммуны.

§ 3. Военная борьба Коммуны в середине мая

В первой прокламации после своего назначения военным делегатом Делеклюз говорил, что Коммуна решила, чтобы ее представитель в военном управлении принадлежал к гражданскому населению. Еще 22 апреля на заседании Коммуны Делеклюз говорил о недостатках работы в округах: «Господствует военный элемент, а должен всегда господствовать гражданский элемент». Неудача с Клюзере и Росселем в это время чрезвычайно усилила недоверие ряда членов Коммуны (равно и населения) к военным специалистам. К тому же то и дело получались сведения о версальских пли бонапартистских симпатиях ряда кадровых офицеров об их подозрительном поведении и т. д. Коммуна не успела сделать политической проверки этих военных специалистов, а между тем очень многие из них работали на Тьера.

Для контроля над военными специалистами Коммуна 16 мая установила должность гражданских комиссаров при армиях. Дерер был назначен комиссаром при генерале Домбровском, Жоаннар — при генерале Ла-Сесилиа и Лео Мелье — при генерале Врублевском. В декрете особо отмечалось, что система комиссаров — единственная мера, которая «способна предохранить страну от опасности военной диктатуры» ¹.

В целях централизации всего военного руководства Коммуна фактически объединила штаб укрепленного района (т. е. комендатуру Парижа) с военным министерством — с генеральным штабом. Полковник Анри соединял в себе и должность начальника штаба военного министерства и должность коменданта города. 14 мая на военном совете было решено, чтобы три командующих армиями «выполняли верховное командование в тех округах, которые соприкасаются с внешними зонами, занятыми войсками» ². Это тоже содействовало централизации. До этого был разрыв между управлением боевых районов и управлением округов, непосредственно прилегающих к району боев. Отсюда происходили всевозможные недоразумения.

Телеграф был целиком передан в ведение военного министерства, что способствовало объединению всех средств обороны в одном центре. Был установлен особо строгий надзор за железными дорогами и контроль над всеми приходящими и отходящими поездами.

В это же время продолжалась запись добровольцев в отряды «вольных стрелков», запись охотников для четырех отрядов бомбометателей и т. д. Был снят Гайар, который очень мало сделал для постройки баррикад.

¹ «Journal officiel», 17/V 1871.

² Ibidem, 15/V 1871.

Делеклюзу не удалось, однако, уточнить функции Центрального комитета национальной гвардии и улучшить взаимоотношения с ним. Центральный комитет несколько раз заявлял, что он хочет внести ясность и положить конец беспорядкам, но, поскольку его ФУнкции оставались неуточненными, трения продолжались. 18 мая, например, Центральный комитет предлагал своим делегатам, чтобы они помогали укреплению авторитета командиров, не подменяли их власти, не вмешивались в их приказы и т. д. Это распоряжение Центрального комитета ясно показывало, что такое вмешательство продолжалось.

19 мая Центральный комитет предложил всем советам легионов посылать ежедневно в военное министерство делегатов для регулярной взаимной информации. В тот же день Военная комиссия Коммуны и Центральный комитет национальной гвардии опубликовали воззвание, гпе опровергались «слухи о раздорах между большинством Коммуны и Центральным комитетом». В нем говорилось, что Центральный комитет с сего дня получает в управление военное ведомство, Центральный комитет «остается тем же, чем был вчера: прирожденным защитником Коммуны, мечом, который вложен в ее руки, противником гражданской войны, вооруженным стражем, поставленным народом для охраны завоеванных им прав» ¹.

Но это решение, аналогичное тому, которое было принято при Росселе, уже не могло быть выполнено. В военном положении Коммуны произошло резкое ухудшение.

Войска версальцев все теснее сжимали Париж. 10 мая вечером форт Ванв был занят версальцами, но на утро два батальона коммунаров под руководством Врублевского героической штыковой атакой снова захватили его.

После падения форта Исси коммунары (под руководством Брюнеля) упорно боролись за селение Исси, прикрывавшее Севрские ворота.

В ночь на 14 мая защитники форта Ванв были вынуждены покинуть его и уйти подземным ходом. Форт был в полуразрушенном виде, казармы сгорели, казематы были в развалинах, большая часть орудий не действовала. Канонерки, оборонявшие форты Исси и Ванв со стороны Сены, были вынуждены отойти в центр города. Одна канонерка погибла.

15 мая Брюнель был вынужден оставить селение Исси, а затем и селение Ванв. Таким образом, в этом районе версальцы вплотную подошли к крепостному укрепленному кольцу.

На западном направлении версальцы продолжали сосредоточивать войска на правом берегу Сены, обстреливали город, перебросили пушки в Булонский лес и в Бийянкур. Здесь они собрали до 80 орудий (в том числе 44 тяжелых) и начали обстрел крепостного вала, чтобы пробить брешь.

Но коммунары искусно обстреливали войска, подвигавшиеся к укреплениям. Мак-Магон указывал, что, например, ночью с 18 на 19 мая артиллерийский огонь коммунаров (пользовавшихся электрическими прожекторами) был очень удачен и не давал возможности приблизиться к Дороге, ведущей к воротам Отёй и Пасси.

Севернее, около Нейи и Аньера, первый корпус версальцев под героическим натиском войск, руководимых Домбровским, продолжал оставаться на оборонительных позициях. В эти дни военное командование Коммуны организовало несколько наступательных операций. 18 мая Домбровский смелой атакой разрушил апроши около Отёй. Ла-Сесилиа перешел в наступление по всему своему фронту. На юге Врублевский спешно продвинулся на самом крайнем левом фланге и поднял красный Флаг в селении Шуази-ле-Руа (южнее форта Иври).

¹ «Journal officiel», 20/V 1871.

19 мая был сравнительно тихий день, но 20-го версальцы приступили к общему наступлению, подкрепленному обстрелом из 300 тяжелых орудий.

Накануне Домбровский дал приказ заложить фугасы под воротами к которым продвигались версальцы, и затопить барки с камнем на реке. 20 мая военное министерство послало на фронт все изобретения — зажигательные бомбы, бомбы Орсини, бомбы с газом и т. д. Но фактически эти новые средства уже не успели как следует использовать.

20 мая войска Коммуны упорно оборонялись, но положение столицы было критическим.

21 мая Домбровский в письме Делеклюзу дал мрачную характеристику военного положения. Он указывал, что неприятельские батареи непрерывно обстреливают боевую линию. Часть укреплений от Пуэн-дю-Жур до Отёй никем не охраняется. Неприятель ведет осадные работы в 100 м от ворот Сен-Клу. Районы Пасен и Отёй подвергаются яростной бомбардировке. «Штурм неминуем... Я получил 20 мортир, но у меня нет для них людей; у меня нет ни снарядов, ничего, что нужно для использования этих орудий. У меня 4 тыс. бойцов в Ла-Мюэт, 2 тыс. в Нейи, 2 тыс. в Аньере и Сент-Уане. У меня не хватает артиллеристов и рабочих, чтобы оттянуть катастрофу» ¹.

Домбровский предлагал отступить ко второй линии обороны но Делеклюз возражал против этого. В этот день произошло резкое ухудшение военного положения столицы — версальцы вступили в Париж. Упорная борьба коммунаров против превосходящих их сил версальцев сопровождалась исключительным героизмом. Не раз Коммуна отмечала эти героические подвиги, например подвиг 128-го батальона, занявшего 12 мая ночью парк Саблонвилль, героическую гибель канонерки «Estoc», разбитой версальскими снарядами. Она пошла ко дну при криках экипажа: «Да здравствует Коммуна!» ²

Командир 6-го легиона Комбац 14 мая отмечал героическое поведение двух мальчиков — Эрнеста и Феликса Дюнана (14 и 17 лет) в борьбе в парке Исси. Более часа они подвергались обстрелу версальцев на расстоянии 100 м, а затем вместе с товарищами по роте штыковой атакой захватили баррикаду. Младший брат, Эрнест, погиб, водружая знамя батальона на верху баррикады, второй погиб, защищая знамя и пытаясь унести тело брата. «Отец не плачет, но берется за ружье, чтобы отомстить за сыновей» ³.

Гвардейцы 66-го батальона в коллективном письме рассказывали о героическом поведении маркитантки Маргариты Гиндер, которая весь день на поле сражения, под орудийным обстрелом, перевязывала раненых.

¹ Gén. Bourelly, op. cit., p. 200.

² «Journal officiel», 14/V 1871.

³ Ibidem.

Коммунарка командует отрядом национальной гвардии на улице Тарани.

К. Мендес писал о героизме женщин Коммуны: «В Нейи одна маркитантка, раненная в голову, дала перевязать свою рану и вернулась на свой боевой пост. Другая, из 61-го батальона, хвастается тем, что убила нескольких жандармов и трех полицейских. У Шатийона женщина, оставшаяся с группой национальных гвардейцев, беспрерывно заряжала ружье, стреляла и снова заряжала. Она ушла последней и уходя, то и дело оборачивалась, чтобы выстрелить... Таковы сейчас многие женщины из народа» ¹.

Коммунары героически боролись за дело рабочего класса, за дело всего человечества.

Конечно, версальцы смогли противопоставить Коммуне гораздо большие воинские силы и мощное техническое вооружение, особенно тяжелую артиллерию. Постройка траншей и апрошей была развернута в больших масштабах. Все средства передвижения и связи были хорошо организованы. Достаточно сказать, что для обслуживания военных составов, снаряжения и продовольствия был построен новый специальный вокзал в Версале, имевший семь путей по 400 м каждый, т. е. был создан новый крупный железнодорожный узел.

Но совершенно неправильно было бы представлять армию Коммуны как слабую и технически беспомощную. Мы указывали уже, что Коммуна широко применяла, например, такие новые средства, как бронепоезда, канонерки, прожекторы, телеграф.

Генерал Бурелли, никаких симпатий к Коммуне не питавший, писал: «Военная организация Коммуны была более всесторонней (complète), чем это обычно думают. Правда, эффективность различных видов оружия не соответствовала обычно принятым соотношениям, но всякий вид оружия, взятый сам по себе, был организован достаточно серьезно. Больше того, все виды служб, которые обычно составляют регулярную армию, были представлены и функционировали и в армии федератов» ².

¹ Catule Mendès, Les 73 journées de la Commune, P. 1871, p. 134.

² Général Bourelly, op. cit., p. 211.

Бурелли полагал, что имевшиеся в Коммуне материальные военные ресурсы были недостаточно использованы только из-за нехватки специалистов.

Коммуна придавала большое значение военным изобретениям. На заседании Коммуны 22 апреля Паризель внес вопрос о создании специальной комиссии с целью «...предоставить на нужды обороны все средства, которые может дать наука». Во время прений председатель огласил петицию, подписанную большим числом национальных гвардейцев, «требующих, чтобы была использована наука».

Паризель очень резко поставил вопрос об использовании всех возможных средств для военной борьбы — «...ядов, могущественных и разрушительных средств, аэростатов и даже пищевых продуктов...» Он указывал, что Коммуна имеет динамит, аэростаты и пр., но этим не пользуется. «Надо главным образом доказать, что эта война - война разума против грубой силы, против силы деревенщины»¹.

Ряд ораторов поддержал Паризеля. Клеманс говорил: «Сила Парижа — в применении всех военных средств и главным образом - средств революционных, до сих пор не применявшихся». Ж.-Б. Клеман предлагал применить «все средства, указываемые наукой»).

Когда Андриэ стал выражать опасения, что при использовании таких средств всех коммунаров будут считать за это ответственными и полагал, что применение этих средств «даже против версальцсв» должно совершаться «под достаточным контролем и под охраной законов», Ж.-Б. Клеман правильно ответил: «Нас окружают со всех сторон, чтобы лишить пищи, нас бомбардируют, а здесь начинают говорить о гуманности!.. В отношении версальских разбойников надо употреблять все средства».

Коммуна решила создать специальную комиссию по военным изобретениям под председательством Паризеля². Среди военных изобретений, предлагавшихся Коммуне, было много фантастических, но было много и вполне разумных и важных.

Военные мастерские Коммуны работали очень хорошо. К моменту восстания не хватало снарядов, а через две недели производство было так налажено, что их стало вдоволь. В форты присылалось колоссальное количество снарядов (снаряды выделывались в форте Ванв, а затем в городе).

Коммуна использовала митральезы трех типов. В начале апреля парижскими мастерскими были выпущены 22 митральезы нового типа, сделанные во время осады, но затем были выпущены и другие, созданные при Коммуне. Одна из них была в 6 стволов, другая — легкого типа.

Шестнадцать пороховых заводов работали успешно. Например, пороховой завод на улице Филиппа-Августа (руководимый Асси) вырабатывал в 24 часа 1200 кг. Пороховой завод на улице Рапп имел несколько сотен рабочих. Патронный завод на авеню Орлеан ежедневно выпускал 100 тыс. ружейных патронов. В Париже выделывалось также и другое вооружение.

Коммуна производила опыт с динамитом (в том числе для фугасов) выделывала зажигательные снаряды. Были выработаны специальные помпы, чтобы обливать врага керосином, действовавшие на 60 метров. Кроме электрических прожекторов, использовались рефлекторы со вспышкой магния.

Коммуна применяла маленькие аэростаты для отправки воззваний, газет и т. д. Подготавливались и большие аэростаты для полета с людьми. Для этого была создана специальная организация. Таким образом, Коммуна большое внимание уделяла техническим военным средствам.

¹ «Протоколы», стр. 185—188.

² Там же, стр. 186—189.

В атаку, коммунары!

§ 4. Шпионаж

Шпионаж версальского правительства и пруссаков в период Коммуны был одним из важнейших средств для нанесения тяжелого удара рабочему правительству. Коммуна даже не подозревала, какой размер приняла эта враждебная работа, особенно в течение мая.

Прусский шпионаж в Париже еще во время осады был поставлен Довольно искусно. Например, в квартире Шмица, секретаря генерала Трошю, действовала прусская шпионка-горничная, которая ежедневно передавала пруссакам военные сведения. А через Шмица шли все реляции о военных действиях, пароли, военные планы и пр. Во время осады Парижа Бисмарк уже рано утром получал в Версале все парижские газеты.

Во время Коммуны, конечно, прусская разведка продолжала активно Действовать и, несомненно, помогала Тьеру в борьбе против коммунаров. По словам Маркса, версальское правительство «...завело шпионов в Версале и во всей Франции, и притом в более широких размерах, чем при Второй империи»¹.

¹ К. Маркс а Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 321.

Для руководства шпионской и заговорщической работой против Коммуны в Версале было создано специальное бюро. При Тьере этим делом ведал Бартелеми Сент-Илер, в министерстве внутренних дел — Пикар, в генеральном штабе — начальник штаба генерал Борель, в полиции — генерал Валантэн. В штабе национальной гвардии (в Париже) агентами Тьера были полковник Корбен и де Мортемар.

Шпионаж версальского правительства шел по разным каналам. Конечно, действовали старые, хотя и поредевшие, полицейские и военные шпионские кадры. Получалось много шпионской информации от разного рода добровольцев — врагов Коммуны. Мэры и депутаты Парижа (враги Коммуны) долгое время изо дня в день ездили в Версаль и обратно снабжая правительство информацией.

Председатель Общества помощи раненым Дюнан, все время живший в Париже, регулярно ездил в Версаль и встречался с Тьером, Сент-Илером и др. Он тоже был регулярным информатором версальцев; он между прочим, рассказывал, что Тьер резко возражал против всяких переговоров с Коммуной: «Тьер предпочитал захватить Париж силой - это дало бы больший эффект и привело бы к хорошей резне» ¹.

Версаль имел регулярные связи с Французским банком (этим центром шпионажа) и с другими банками, с железнодорожными обществами с торговыми фирмами и пр.

Враждебные Коммуне газеты были регулярными органами информации для версальского правительства. Десятки, вернее, сотни журналистов и репортеров, враждебных Коммуне, шныряли по всем учреждениям, собраниям, не исключая линии фронта. И была права газета «La Sociale» (№ 8 от 7 апреля), говоря, что журналисты, распространяющие позорящие Коммуну слухи, должны быть рассматриваемы как военные шпионы, застигнутые на месте преступления, уличенные в сношениях с неприятелем.

Другим очагом шпионажа были заграничные миссии. Правда, основной персонал их перебрался в Версаль, но всюду были оставлены «для охраны» люди, которые несли шпионскую службу и сносились с Версалем. В этом отношении весьма колоритную фигуру представлял «доктор» Тронсен-Дюмерсан, авантюрист, спекулянт, занимавшийся всем, чем только придется. Именно через него министр Жюль Симон получал пятнадцать дней всю свою почту, приходившую в министерство в Париж. Этот «доктор» сделался официальным дипломатическим курьером ряда дипломатических миссий (Италии, Испании, Австро-Венгрии, Португалии) и имел доверенность сноситься с Парижем и Версалем. Каждое утро он выезжал из Парижа в Версаль в фаэтоне, которым сам правил, в сопровождении человека из итальянского посольства и слуги. На экипаже имелась дощечка: «Обслуживание посольств» («Service des Ambassadeurs»). В этом экипаже «доктор» время от времени направлялся к разного рода укреплениям коммунаров и высматривал, как идет дело. «Доктор» систематически перевозил дипломатическую почту посольствам и всякого рода донесения и документы Тьера. Он перевозил также большие суммы (по 100 тыс. фр.) по поручениям Французского банка, Ротшильда и других клиентов. Когда появился приказ об аресте этого «доктора», он имел нахальство прийти в префектуру и даже получить там особую охранную грамоту ².

¹ Fidus (Eug. Loudun), «Journal de dix ans», P. 1886, p. 7—8.

² L. Dupont, Souvenirs de Versailles pendant la Commune, P. 1881, p. 123-126.

Даже некоторые общественные места были широко использованы для шпионской работы. Например, известное «шведское кафе» («de Suede») (где раньше была биржа бриллиантов) превратилось в настоящий притон контрреволюции.

Как всегда, шпионаж был связан с диверсиями, террором и пр.

Одним из первых методов борьбы против Коммуны был саботаж учреждений Коммуны, о котором уже было рассказано.

С первых дней Коммуны началась система подкупа. Уже 24 марта «Journal officiel» предупреждал, что бонапартистские и орлеанистские агенты пытаются подкупить честных граждан, и приглашал всех, кто попытается подкупать, направлять в Центральный комитет.

Тъер стал применять самую широкую систему подкупа. Клюзере сообщал, что ему предлагали большие суммы за предательство Коммуны. К Домбровскому тоже был подослан агент Тьера с предложением предать дело Коммуны.

Тьер заплатил не одному десятку человек за обещание открыть ворота Парижа. По словам русского дипломатического агента, «две армейские дивизии, снабженные провизией на три дня, направлены были в одну из ночей в конце апреля в окрестности Булонского леса. Тьер и Мак-Магон провели всю ночь в том же лесу, ожидая условленного сигнала, чтобы двинуть войска. Но сигнала не было дано» ¹.

Трижды Тьер посылал ночью извещение Мак-Магону, что на утро парижские ворота будут открыты. Войска вплотную подходили к укреплениям, но ворот никто не открывал, подкупы не действовали. Мак-Магон немало иронизировал над тьеровскими махинациями.

Подкупы со стороны версальцев стали, видимо, столь частыми, что 20 мая Коммуна издала специальный декрет против тех, кто «будет уличен в получении денег или в подкупе других лиц для целей измены» ².

Кроме подкупов, Тьер организовывал и ряд диверсий. Одной из наиболее крупных диверсий был взрыв пороховой фабрики на улице Рапп 17 мая. Взрыв произошел во время перерыва работ; пострадавших было около пятидесяти (главным образом раненых). Одновременно произошел подозрительный пожар и на авеню Нейи. Коммуна официально заявила, что завод был взорван версальскими агентами, и это, несомненно, было так. Генерал Бурелли говорит, что неведомые руки изъяли письма и доклады об этом деле из регистратуры Коммуны. Он утверждает, что эти документы были похищены членами Коммуны, но совершенно очевидно, что их хотели скрыть те, кто участвовал в этой диверсии.

Диверсионный акт на улице Рапп был, конечно, не единственным.

Главное внимание версальского правительства было обращено на организацию повстанческих боевых групп, которые должны были подготовить боевые выступления против Коммуны. Агенты Версаля привлекали для этого военных людей — из национальной гвардии, из добровольческих стрелков (в частности, завербовали 260 человек среди отряда «Мстители Парижа»), из бывших солдат и артиллеристов.

Бывший главнокомандующий национальной гвардией Люллье откровенно признавался, что предлагал свои услуги Версалю и получал Деньги от Тьера именно на создание таких боевых групп (а сам после нескольких дней ареста спокойно прогуливался по Парижу!) ³.

¹ Б. Волин, Парижская коммуна по донесениям царского посла, М. 1926, стр. 50.

² «Journal officiel», 21/V 1871.

³ Ch. Lullier, Mes cachots, P. 1881, 3éd., p. 99—101 etc.

Версальцами было создано несколько контрреволюционных организаций внутри Парижа. Одной из первых была штаб-квартира у инженера Камюса, где появлялись граф Рауль дю Биссон, граф де Монферре, виконт Ганье д'Абен, барон Пьер дю Гиль де-ла-Тюк и др. (в том числе и Люллье). Они пытались привлечь к заговору командиров национальной гвардии, арестовать Центральный комитет и Коммуну Но арест Камюса префектурой Коммуны сорвал дело ¹.

Затем действовали в качестве агентов Тьера некто Францини, бывший унтер-офицер и командир мобилей, и полковник Аронсон, который вел переговоры с Клюзере, посещал форты и т. д. Когда Аронсон был арестован Росселем, он сослался на наличие у него иностранно-го паспорта.

Наиболее серьезный заговор организовали два военных — Шарпантье и Домален — под руководством полковника Корбена. Сам Шарпантье, бывший офицер, был командиром в национальной гвардии (в IX округе). Шарпантье привлек трех других командиров национальной гвардии (из VI, VII и XI округов). Они получили от Версаля 60 тыс. франков и начали вербовать себе сторонников. При этом они действовали под лозунгом прекращения кровопролития и укрепления республики. Они ежедневно сносились с Версалем. Домален, бывший морской офицер из бретонского легиона, создал небольшой отряд преданных ему людей. Надо сказать, все эти заговорщики сохраняли внешнюю лояльность по отношению к Коммуне, были там своими людьми, имели всюду связи. Через Домалена версальское правительство знало планы баррикад и трех основных редутов — Трокадеро, Монмартра и Пантеона.

Был и другой заговор, во главе которого стояли командир Гуттен и Када из 8-го батальона, командир 165-го батальона Шерве и др. В заговор были вовлечены люди из ратуши, префектуры и т. д.

Организация, руководимая полковником Дюрушу, установила связь с рядом начальников батальонов (15, 16, 17, 106), где были люди, сочувствовавшие Версалю. Дюрушу даже пытался 22 мая организовать выступление, но на его зов собралось только несколько десятков человек.

Существовала заговорщическая бонапартистская организация во главе с бывшим морским офицером де Бофоном, которая получала директивы от Тьера. В VI округе де Бофон организовал свои отряды (по дюжинам), привлек некоторых командиров национальной гвардри (например, командира 17-го легиона полковника Мюлей). Бофон имел свои ячейки и в ряде других округов Парижа. Один торговец выделывал для заговорщиков трехцветные нарукавники. Рабочий выдал этого торговца Коммуне, и тот был арестован.

Была попытка организовать по директиве Тьера особую «Лигу порядка», но буржуазия боялась в нее вступать. Вообще все версальские агенты неустанно жаловались, что парижское населенно не шло в контрреволюционные организации, им «не хватало энергии, у них не было порыва» ².

Версальские агенты пытались создать особый легион под названием «Против шуанов», чтобы использовать его для своей организации.

¹ О заговоре Камюса, предательстве Люллье и др. см., например, в судебном процессе коммунаров «Le procès de la Commune», p. 116—117.

² Gesner Rafina, Une mission secrète à Paris pendant la Commune, Paris 1871, p. 48—49.

Заседание военного трибунала Коммуны

В середине мая некто подполковник Ставинский, командир шестого сектора, обязался пропустить версальские войска ночью с 16 на 17 мая через ворота Отёй и Дофина. Он привлек к этому делу группу артиллеристов из Пасси и 400 человек из отряда «Мстителей». К назначенному пункту пришло, однако, только 35 человек, а артиллеристы вообще не явились. Дело лопнуло.

Было много и разных одиночек, срывавших работу Коммуны. Директор телеграфа Тревес помогал версальцам, посылая всякие ложные телеграммы. Да и в главном штабе, в военном министерстве было много агентов Версаля.

Лиссагаре рассказывает, что штабные подсовывали Делеклюзу лживые телеграммы. Можно думать, что такого рода лживое донесение было получено Делеклюзом 21 мая, когда он официально заявлял, что наблюдательная вышка Триумфальной арки опровергает слух о вступлении версальцев, хотя в это время версальцы были от арки буквально в сотнях метров.

В дни вступления версальцев коммунары обнаружили версальских Шпионов в самом помещении ратуши. Полковник Лапорт систематически уходил по вечерам через Отейские ворота в Булонский лес, якобы для наблюдения за неприятелем, но фактически действовал как шпион Версаля. Редут Мулен-Саке был захвачен ночью врасплох вследствие измены коменданта Галлиена, который за деньги сообщил версальцам пароль.

Некто Барраль де Монто, бывший морской офицер, начальник штаба VII округа, был агентом Версаля. Он упорно предлагал свои услуги Коммуне для взрыва канализационной системы столицы. Он впоследствии рассказывал, что коммунары заложили мины в канализацию и могли взорвать городи что он с опасностью для жизни перерезал провода и тем спас город. Правительственные акты установили, что все эти россказни были простым враньем ¹.

В самих руководящих органах Коммуны были агенты Версаля. Был разоблачен попавший в состав Коммуны от V округа Бланше (Пуриль), в прошлом капуцин, полицейский агент. Он резко выступал в Коммуне и поддерживал «большинство». Он был арестован только в мае. Был разоблачен, как бывший полицейский, и член Коммуны Э. Клеман.

Коммуна имела специальную комиссию по проверке состава ее членов. Но эта работа шла весьма медленно, например, на заседании 24 апреля на запрос Тейса об этой комиссии член ее Демэ сообщал, что она вовсе не собиралась. Проверкой членов Коммуны больше занималась Комиссия общественной безопасности.

В состав Центрального комитета национальной гвардии тоже втерлись враждебные элементы. Среди них был тот же Люллье. Клюзере в своих воспоминаниях утверждает, что член Центрального комитета Лакор тоже был связан с полицией. По его словам, он даже и не был формально выбран в Центральный комитет, а сам в него втерся.

Особенно случайным был состав Центрального комитета в мае. Есть сведения, что некоторые его члены в это время были связаны с Версалем. Выпуск предательского воззвания Центрального комитета в период кровавой недели (о чем будет сказано дальше) был, вероятно, связан с махинациями некоторых подозрительных членов Центрального комитета национальной гвардии последнего состава.

Позднее был изобличен в качестве полицейского агента и один из членов парижской организации Интернационала, Гюстав Дюран, кассир Комиссии финансов Коммуны, бывший начальник батальона национальной гвардии. О нем было принято особое решение Генеральным советом Интернационала (6 октября 1871 г.).

Конечно, было много агентов Версаля, которых не удалось раскрыть. До двух десятков командиров национальной гвардии к моменту вступления версальцев в Париж перешло на сторону Версаля.

Так Коммуна была опутана сетью шпионажа, предательства, заговоров. Народная масса чувствовала эту враждебную работу. Она требовала решительных мер против предателей. «Pére Duchêne» в № 12 от 7 жерминаля писал о шпионаже: «Версаль — очаг заговоров. Здесь бонапартистские и орлеанистские агенты получают директивы... Начинается эра мрачных происков против республики. Ваш долг, граждане члены Коммуны, помешать этому, остановить эти махинации и, если понадобится, безжалостно разгромить господчиков, которые хотят снова заковать народ в цепи». Газета предлагала немедленную организацию Комитета общественного спасения.

Коммуна мало обращала внимания на шпионскую и диверсионную работу своих врагов. Так, например, еще на заседании 30 марта Растуль внес проект декрета, согласно которому «всякий служащий в полиции, жандармерии, муниципальной гвардии версальского правительства, который будет схвачен в форме солдата, национального гвардейца или одетым не по форме... будет рассматриваться как шпион и, по установлении личности, немедленно расстрелян» ². Но это предложение было перенесено на следующее заседание, а затем, видимо, не получило никакого движения.

¹ С. Pelletan, La semaine de mai, P. 1880, p. 104—106.

² «Протоколы», стр. 32.

Отряд коммунаров после боя

На заседании 15 апреля был принят декрет о конфискации имущества членов версальского собрания и др. и указывалось о вражеских заговорах против Коммуны. Но этот декрет не был опубликован.

Только 12 мая прокламация Комитета общественного спасения прямо заговорила о заговорах и предательстве: «Измена проникла в наши ряды... Реакция пытается дезорганизовать наши силы путем подкупа. Брошенные ею пригоршни золота нашли продажную совесть даже в нашей среде... Все нити мрачного заговора, добычей которого едва не сделалась революция, сосредоточены уже в наших руках». Прокламация предлагала «зорко следить за действиями реакции. Будьте готовы беспощадно подавить изменников» ¹.

Но надо признать, что полиция Коммуны работала в этой области недостаточно умело и настойчиво; правда, она еще не имела ни опыта, ни общего представления о возможном объеме шпионажа, предательства, вредительства.

Так, например, только в середине мая Коммуна, отмечая, что враги стараются «наводнить город тайными агентами, подстрекающими к измене», ввела обязательное удостоверение личности, где отмечались имя, фамилия, профессия, возраст, адрес, номер легиона, батальона и роты и Другие приметы ². Но это мероприятие выполнялось нестрого. Реклю рассказывал, что эти удостоверения легко передавались из рук в руки и Даже продавались. Один из работников военного министерства Коммуны, Монтейль, писал, что там давались пропуска совершенно легко и часто передавались пустые бланки чуть не всякому желающему.

Таким образом, легко могли быть использованы документы для любых шпионов.

Большим недостатком организации Коммуны была слабая разведочная связь за пределами города и, в частности, в Версале. Коммуна не имела даже приблизительной информации о военных действиях Версаля, О воинских частях, об именах командиров, о работе версальских властей. Между тем получение такой информации было не так уж трудно. Аллеман рассказывает, например, что у него были личные связи с наборщиками версальской правительственной типографии и он даже предлагал (еще в марте) организовать в Версале какое-либо выступление.

¹ «Journal officiel», 12/V 1871; «Парижская коммуна в документах и материалах», стр. 435—436.

² «Journal officiel», 15/V 1871.

Но главное было в том, что значительная часть членов Коммуны возражала против широкого применения террора и карательных мер. Это, конечно, резко ослабляло всю работу Коммуны и ее органов по борьбе против шпионажа, вредительства и пр. Между тем версальские шпионы наносили удары Коммуне не менее чувствительные, чем наступанщие версальские войска.

§ 5. Соглашатели

Еще в начале марта 1871 г., когда парижские рабочие овладели пушками, создали свою военную организацию (Центральный комитет национальной гвардии и федерацию) и противопоставили себя правительству, нашлось немало людей (например, среди буржуазных республиканцев), пытавшихся добиться соглашения между рабочими столицы и правительством Тьера.

Одним из активных соглашателей был мэр Монмартра Клемансо. План Клемансо состоял в том, чтобы осуществить примирение между рабочими и правительством путем добровольной уступки пушек национальной гвардии Тьеру. Клемансо вел активнейшую агитацию в этом духе. Он несколько раз договаривался о передаче пушек, но, когда агенты правительства появлялись, рабочие батальоны решительно отказывались от выдачи пушек.

Когда 18 марта рабочий класс изгнал правительство и взял власть в свои руки, число соглашателей еще более увеличилось. Опасность создания и укрепления рабочего правительства была столь очевидна, что и республиканцы-гамбеттисты (например, Ранк, Улисс Паран) и такие «социалисты», как Толен, Луи Блан и др., развили исключительную активность, чтобы не допустить существования Коммуны, добиться ее разоружения и отказа от власти.

Мы видели, что некоторые из членов Интернационала (например, Малон) первое время тоже искали соглашения с мэрами именно для того, чтобы найти пути для сговора с Версалем. У таких людей не было веры в силы рабочего класса, и компромисс казался им лучшим выходом.

После выборов в Коммуну и начала военных действии соглашательские попытки систематически продолжались.

Одной из первых попыток соглашения в начале апреля было обращение Национального союза синдикальных камер («Union nationale des Chambres syndicales»). Это был союз промышленников и коммерсантов, объединивший 56 организаций с 7—8 тыс. членов. Союз предлагал свое вмешательство для примирения Коммуны с правительством, с обеспечением муниципальных прав Парижа, но и с полной обеспеченностью прерогатив правительства ¹. Опубликование этого воззвания и поездка делегации промышленников не привели, конечно, ни к каким результатам. Тьер отклонил всякие переговоры с Коммуной. В «Journal оfficiel» от 12 апреля был опубликован грустный отчет делегатов, ездивших в Версаль.

¹ «Enquête», v. III, p. 279—284.

«Pére Duchêne» (№ 28 от 23 жерминаля), издеваясь над этой попыткой примирения, писал: «Ну-с, мои славные ребята коммерсанты, мои патриоты торговцы, вопреки советам «папаши Дюшена», вы захотели съездить в Версаль. Ну и утерли же, вам нос!.. Теперь уже, граждане коммерсанты, с этим всем надо покончить. Вы должны, наконец, понять, что все эти презренные люди не являются ни друзьями порядка, ни защитниками мира и тем более сторонниками справедливости».

После этого союз в середине месяца повторил свое обращение, призывая к примирению ¹.

Гораздо более активную соглашательскую роль выполняла Лига республиканского союза прав Парижа («La Ligue d'union républicaine des droits de Paris»).

Мысль о лиге «примирения» возникла на квартире у Ранка и Флоке, а также в редакции газеты «Avenir national» сейчас же после 18 марта. В этих совещаниях участвовали Клемансо (бывший депутат Национального собрания), Локруа (бывший депутат), Ранк, Лафон, Рошфор, А. Адан, Дэзонна, Флоке (бывший депутат).

Ранк, приехавший в Париж после 18 марта, сразу начал призывать к созданию Комитета соглашения. Он активно проводил попытку соглашения Центрального комитета с мэрами. Ранк был выбран в Коммуну и даже участвовал в составлении двух-трех декретов. После первых военных столкновений (6 апреля) он ушел из Коммуны и сейчас же начал вместе с другими буржуазными республиканцами создавать Лигу прав Парижа с целью соглашения с Версалем.

Первая прокламация Лиги имела подписи указанных выше инициаторов, а также Бонвале, Моттю, Корбона, Луазо-Пенсона, Вильнева. Это были республиканцы-радикалы. Прокламация (написанная Флоке) призывала к соглашению Коммуны с Версалем и выставляла лозунги: признание республики, самоуправление Парижа, сохранение в столице национальной гвардии. Но основная суть прокламации (как и Лиги в целом) состояла в попытке ликвидировать власть рабочих и перевести Коммуну на положение обычного муниципалитета. Один из организаторов Лиги, а затем ее председатель, Корбон, в своих показаниях комиссии по восстанию 18 марта откровенно говорил, что «Лига была убежищем для всех республиканцев, которые не хотели договориться («pactiser») с Коммуной». Корбон заявлял, что Лига имела задачей сопротивляться Коммуне и добиться ее разрушения ².

Иначе говоря, разговоры и заявления Лиги о «соглашении» и «примирении» были только дымовой завесой для свержения рабочей власти и Разгрома Парижской коммуны.

Были правы газеты «Cri du peuple» и «Vengeur», которые резко критиковали уже первую прокламацию Лиги.

Во второй прокламации Лиги повторялись прежние лозунги и выдвигалось требование переизбрать Коммуну и не преследовать участников революции 18 марта. Прокламация заявляла, что если Версаль будет глух к этим требованиям, «весь Париж поднимется на их защиту»³.

¹ «Enquête», p. 285-286. См. также книгу J. Amigues, Les aveux d'un conspirateur bonapartiste, P. 1874.

² «Enquête», v. II, p. 616.

³ A. Lefèvre, Histoire de la Ligue d'union républicaine des droits de Paris, P. 1881, p. 40.

Когда представители Лиги явились в Коммуну, Делеклюз выразил удивление, почему Лига требует роспуска Коммуны и ни слова не говорит о Национальном собрании. Тем не менее Коммуна дала пропуска делегатам Лиги в Версаль. Делегаты явились к Тьеру от имени «класса промышленников, буржуазии и интеллигенции». Конечно, Тьер отклонил все претензии Лиги. Париж, заявил он, будет иметь такие же муниципальные права, как и все другие города. Национальная гвардия не может быть единственной военной силой Парижа, больше того, армия — «самое чистое, что есть в стране», — обязательно вступит в Париж. На вопрос о преследовании участников Коммуны Тьер лицемерно ответил: «Я не злой, я гуманен». Условия Тьера были формулированы так: разоружение национальной гвардии, вступление войск в Париж, общий муниципальный закон ¹.

Таким образом, позиция Версаля была совершенно ясной: никаких уступок, никаких соглашений. Казалось, Лиге ничего не оставалось делать. Но так как основной задачей Лиги было вовсе не соглашение, а ослабление и взрыв Коммуны при помощи всякого рода дипломатических махинаций, то Лига продолжала действовать.

После поездки в Версаль делегаты были в Исполнительной комиссии. Последняя неофициально заслушала их сообщение, но не дала никакого ответа, «...не желая в чем-нибудь связывать Коммуну» ².

Лига образовала комиссию для связи с провинцией. В середине апреля Лига принимала делегатов муниципалитета Лиона. По словам Лефевра, «Коммуна запросила делегатов, может ли она рассчитывать на вооруженную помощь со стороны Лиона. Делегаты ответили, что Лион далеко отстоит от Парижа и, кроме того, Лион так охраняется, что не обладает свободой для действий». На вопрос о финансовой под-держке делегаты ответили, что ресурсы города весьма ограниченны, и обещали только... моральную поддержку в деле борьбы за муниципальные свободы ³.

Эти делегаты Лиона побывали и в Версале. В конце концов они обратились к Национальному собранию и к Коммуне с призывом к миру и предложили обеим воюющим сторонам сложить оружие.

В конце апреля Лига отправила новую делегацию в Версаль. Главной задачей делегации было представление проекта муниципального закона, который должен был расширить права муниципалитетов (мэр должен иметь права префекта, национальная гвардия должна быть подчинена муниципалитету и т. д.). Тьер не обещал никаких особых прав Парижу, он повторял, что коммунары не воюющая сторона, а бунтовщики. При этом он снова сказал: «Мы гуманны».

¹ A. Lefèvre, Histoire de la Ligue d'union republicaine des droits de Paris, 1881, p. 46—48.

² «Протоколы», стр. 97.

³ A. Lefèvre, op. cit., p. 97—98.

Один из делегатов так рассказывал о своих версальских впечатлениях: «Там только жандармы, полицейские и чиновники империи. Можно каждую минуту ждать ареста». Другой участник Лиги, доктор Вильнев, тоже должен был признать, что «победа Версаля — это расстрелы, избиения, пожары, чрезвычайные суды, смерть республики угроза военного государственного переворота». Но, как и полагалось мелкому буржуа, он столь же мрачными красками рисовал и Коммуну: «До сего дня Коммуна — это только военная, безумная сила, которая с первого же дня разорвала договор о всеобщем голосовании. Мы не можем солидаризироваться с ней. Ее триумф означает банкротство, войну с пруссаками, неизвестность» ¹.

В течение мая члены Лиги продолжали свои соглашательские попытки. Они то ходили к членам Коммуны, то ездили в Версаль. Там даже левое крыло Национального собрания отнеслось к их предложению «вежливо», но «сдержанно».

Перемирие в Нейи для эвакуации жителей подало повод некоторым газетам поднять вопрос о заключении перемирия на 25 дней между Версалем и Коммуной. За это высказывались газеты «Temps», «Siècle», «Nation souveraine». Поддерживала это и газета «Rappel». В связи с этим члены Лиги беседовали с представителем Коммуны Курне, но тот ответил, что Версаль не один раз уже отвергал подобные предложения и поэтому такие попытки бесполезны и Коммуна в них участвовать не будет. Лигисты послали очередную делегацию к Тьеру, но тот, конечно, категорически отказал в перемирии. Ссылаясь на давление Пруссии, он предлагал членам делегации получить какие-либо приемлемые условия от Парижа. Тьер попросту водил их за нос.

После этой поездки Лига восемь дней обсуждала, что же, собственно, теперь делать. Видя резкое ухудшение положения Коммуны, эти соглашатели подняли тон, но никак не могли решиться, идти ли открыто против Коммуны, или продолжать лавировать, чтобы наносить ей удары из-за угла.

14 мая Адан, придравшись к декрету об удостоверении личности, говорил: «После этого декрета я ни за что на свете не хочу изображать из себя буксир для этих террористов. Направим наше негодование против тех кто разрывает на части нашу родину. Уклонимся от всякой ответственности и за гибель одних и за мстительность других».

Дэзонна признавался, что если Лига призовет к оружию, то она не соберет ни 1 тыс., ни 300 человек. Она не соберет даже столько человек, сколько пришло на собрание. Поэтому он предлагал Лиге рассчитывать только на свой моральный авторитет ².

В эти дни мая Лига активно участвовала в организации конгресса муниципалитетов — это была «ее единственная надежда» ³. Правительство воспретило конгресс.

Двое из парижских делегатов Лиги были арестованы версальцами в ТУре, двое пробрались в Бордо, но так как там отменили созыв конгрессa, они перебрались в Лион и участвовали там в совещании представителей 16 департаментов. Это совещание в Лионе повторило обычные лозунги республиканцев: укрепление республики на основе автономии Коммуны, прекращение военных действий, роспуск Национального собрания и Коммуны, выбор муниципалитета в Париже и выборы Учредительного собрания. Таковы были официальные требования. Но по существу соглашатели желали другого. Корбон, например, прямо заявлял, что задачей лионского конгресса было «изолировать Париж» и свергнуть «террористическую власть в Париже». Все остальные декларации были только пышным покровом ⁴.

¹ A. Lefèvre, op. cit., p. 110—111.

² Ibidem, p. 226—228.

³ Ibidem, p. 249.

⁴ «Enquête», v. II, p. 615.

Тьер встретил половинчатые заявления конгресса злой насмешкой. Он заявил, что опасности надо ждать не от Национального собрания, а «от республиканцев». «Вы, конечно, люди почтенные, — сказал он, — но неловкие» ¹.

Во время последней недели Коммуны Лига вела переговоры с Центральным комитетом национальной гвардии. По-видимому, и некоторые члены Центрального комитета национальной гвардии искали общих путей. Например, делегаты Центрального комитета национальной гвардии предварительно сообщили Лиге текст прокламации о перемирии с Версалем (от 24 мая). Корбон от имени Лиги заявил, что это — условия не побежденных, а победителей. Когда стала ясна гибель Коммуны, Лига как и полагается, опубликовала письмо, где отмежевывалась от Коммуны и Центрального комитета национальной гвардии. Она заявляла об их виновности, обвиняла их в разрушении Парижа, твердила, что она пыталась помешать этому и т. д.²

Лига была наиболее активной соглашательской силой в это время. Некоторые ее члены, несомненно, искренно желали соглашения Коммуны с Версалем, но наиболее видные руководители (вроде Корбона) хотели прежде всего гибели Коммуны.

Большая часть газет, стоявших на стороне Коммуны, решительно возражала против всяких соглашений. Газета Марото «La Montagne» (№ 5 от 6 апреля; см. также № 9 от 11 апреля), возражая против всяких соглашений, писала: «Было бы трусостью вести переговоры с этими негодяями (т. е. версальцами.— П. К.); было бы преступно протягивать руку этим предателям... Остерегайтесь соглашателей!»

Газета «La Sociale» (№ 11) писала, что «соглашение — это измена».

Якобинский орган «Vengeur» (№ 40 от 8 мая) заявлял: «Соглашение — это не мир; предлагаемое соглашение — это предательство... это ловушка».

Даже радикальная газета «Rappel» (от 5 апреля) считала, что «соглашение с Версалем невозможно» и что для избежания гражданской войны нужен роспуск Национального собрания, признание прав Парижской коммуны и т. д.

Но в некоторых газетах все же звучали соглашательские поты. Например, в «Cri du peuple» (№ 38 от 8 апреля) не отличавшийся принципиальностью журналист Пьер Дени защищал идею «вольного города Парижа» в духе соглашения с Версалем. По словам Лефрансэ, Дени собрал специальное совещание на эту тему с участием Валлеса, Авриаля, Ланжевена и членов Республиканского союза. Это совещание составило даже какое-то воззвание о союзе рабочих с буржуазией.

Однако уже в № 43 от 13 апреля газета должна была предостерегать от иллюзий соглашения, ибо нельзя верить Версалю. И сам П. Дени писал: «Берегитесь переговоров; это — опасность, более грозная длн свободы Парижа... чем стрельба и бомбардировка».

¹ A. Lefèvre, op. cit., p. 277.

² «Siècle», 27/V 1871.

Наиболее соглашательскую позицию занимала «La Commune». Правда, в № 19 от 17 апреля была помещена статья Бриссака против соглашений и против нейтральной позиции в период острых столкновений Коммуны с Версалем. Бриссак писал, что нейтральность в период тяжких кризисов — дезертирство. Но Бриссак через несколько дней ушел из газеты из-за принципиальных разногласий (см. № 24). В № 20 от 8 апреля газета уже глухо намекала на возможность искать соглашения с Версалем. В следующем номере Мильер прямо писал о необходимости сделать попытку примирения и вовлечь в это дело провинцию. В другой статье того же номера выражалась надежда, что Республиканский союз сможет помочь проведению примирения Коммуны с Версалем.

В № 22 от 10 апреля передовая (Дабэ) говорила, что нейтральность свидетельствует о неспособности быть гражданином. Однако во всех остальных статьях газеты решительно говорилось о формах соглашения с Версалем. Вторая передовая (Делималя) прямо высказывала пожелание о примирении на почве признания прав Парижа, т. е. предлагала отказаться от ведущей, общегосударственной роли Парижской коммуны. Газета сожалела, что после создания Коммуны она не послала в Версаль делегации со своими протоколами о проведении выборов (!!) и не начала разговоров о правах города. Газета выражала надежду, что Республиканский союз продолжит свои переговоры с Версалем.

В этом же номере были напечатаны письмо группы интеллигентов (профессоров и пр.) о соглашении, манифест масонов и (крупным шрифтом) сообщение о переговорах Республиканской лиги с Тьером. Одним словом, газета вовсю хлопотала за мир с Версалем.

В № 23 от 11 апреля Дюшен опубликовал целый план отступления для Коммуны. Он предлагал, чтобы после заключения мира с Версалем (он считал это делом близкого будущего) Коммуна была переизбрана. Новый муниципальный совет должен получить право ревизовать (т. е. пересматривать) декреты Коммуны. Дюшен предлагал освободить заложников, отменить декреты о закрытии газет и о всеобщем наборе от 19 до 40 лет и т. д. Одним словом, он предлагал постепенно сдать Версалю все позиции. Характерно, что эта газета (в статье Марэ) возражала также и против свержения Вандомской колонны, ибо де «памятники принадлежат всей стране». Одним словом, газета шла на всякие уступки Версалю. Газета «L'Avant-garde» защищала лозунги соглашения с Версалем. Характеризуя свою программу (№ 426 от 8 апреля), газета предлагала роспуск Национального собрания, роспуск Парижской коммуны, проведение общих муниципальных выборов во Франции и выборы Национального конвента. Газета требовала создать временное правительство с участием Луи Блана, Делеклюза, Бела, Толена, Кине и др.

В следующих номерах (например, № 448 от 19 апреля) газета приветствовала соглашательскую деятельность Лиги республиканского союза.

Соглашательские попытки буржуазных республиканцев, промышленников и некоторых газет наносили тяжелый удар Коммуне, Разлагая ее сторонников, особенно из рядов мелкой буржуазии. Ленин не один раз в своих работах показывал опасность соглашательства.

Сама Коммуна не делала никаких попыток к соглашению с Версалем, но в ряде случаев она не давала достаточного отпора деятельности Лиги, высказываниям газет и т. д.

§ 6. Германская интервенция

Еще во время первой осады Парижа официозная версальская газета, отражавшая позицию пруссаков, убеждала Правительство национальной обороны в необходимости решительными мерами покончить революционными организациями, клубами и т. п. Когда после разгрома восстания 22 января Фавр появился в прусской штаб-квартире у Бисмарка, последний был «пьян от радости» и повторял: «Зверь — мертв» («La bête est morte»). Это было проявлением дикой ненависти к рабочему классу Парижа. При обсуждении условий перемирия Бисмарк и Мольтке давали Фавру всевозможные советы, как обезоружить рабочих Парижа. Уже в начале марта Бисмарк согласился увеличить армию Тьера в Париже до 40 тыс. человек в целях разоружения рабочих и разгрома революционных организаций.

После 18 марта пруссаки энергично ишим образом помогали Тьеру в подавлении пролетарской диктатуры.

Маркс в негодующих словах клеймил предательскую роль господствующих классов Германии: «Между Пруссией и Коммуной не было войны. Наоборот, Коммуна согласилась на предварительные условия мира, и Пруссия объявила нейтралитет. Значит, Пруссия не была воюющей стороной. Она действовала, как подлый наемный убийца...» ¹

На заседании Генерального совета Интернационала (23 мая) Маркс говорил: «Парижскую коммуну подавляют с помощью пруссаков, которые действуют в качестве жандармов Тьера... пруссаки выполняли полицейскую работу...» ²

Позиция Бисмарка по отношению к Парижской коммуне была вполне ясна. Рабочее восстание в Париже означало прежде всего опасность для внутреннего положения Пруссии, ведь германские рабочие уже не один раз во время войны заявляли свою солидарность с пролетариатом Франции и особенно с рабочими Парижа. Деятельность Парижской коммуны все более и более вызывала симпатии рабочих всего мира. В Германии шли многочисленные митинги в честь Коммуны.

С другой стороны, германское командование опасалось, как бы коммунары, укрепив свои позиции, не возобновили военных действий против пруссаков и не сорвали заключения мира. При этом у Бисмарка возникали фантастические опасения, как бы коммунары не договорились с версальскими войсками и не двинулись совместно на германские позиции. Эти опасения Бисмарк использовал для шантажа Тьера, который требовал все новых войск для борьбы против Коммуны.

Наконец, немаловажную роль при обсуждении методов подавления Коммуны играла забота Бисмарка о скорейшем получении контрибуции. Одно время Парижская коммуна предлагала прусскому командованию 200 млн. фр. при условии передачи ей фортов, занятых пруссаками. Но Бисмарк не верил в платежеспособность Коммуны и рассчитывал получить контрибуцию от правительства Тьера.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 333—334.

² Там же, стр. 655.

³ См. работу В. С. Алексеева-Попова, Рабочий класс Германии в дни Парижской коммуны в приложении к книге Л. И. Молока, Германская интервенция против Парижской коммуны 1871 г., М. 1939.

Баррикада у моста Нейи

Бисмарк с первых же дней восстания хотел помочь Тьеру. Русский посол в Берлине информировал Горчакова 21 марта: «он [Бисмарк] «сообщил мне под большим секретом, что он предложил Тьеру свое содействие для преодоления кризиса» ¹.

Уже через несколько дней Бисмарк дал разрешение довести версальскую армию до 70 тыс. человек, а затем изо дня в день разрешал ее дальнейшее увеличение вплоть до 130 тыс. человек.

Но при этом Бисмарк все время требовал, чтобы Тьер самым быстрым и решительным образом подавил восстание. Тьер, Фавр и другие представители версальского правительства жаловались, что Бисмарк обвиняет их в медлительности, в попытках пойти на компромисс с Коммуной, что он угрожает сам разгромить рабочее правительство.

Русский поверенный в делах Окунев передавал жалобы Тьера (1 мая): Бисмарк «постоянно упрекает меня в том, что я не действую с достаточной суровостью против восстания в Париже и затягиваю дело» ². Тьер угодливо сообщал Бисмарку, что форт Исси «может быть с минуты на минуту взят приступом».

Бисмарк то и дело заявлял, что он тоже хочет участвовать в подавлении восстания. 3 мая Фавр писал французскому послу в Петербурге де Габриаку, что Пруссия «предлагает нам вступить туда (в Париж. — П. К.) вместе с нами и считает себя оскорбленной, когда мы отказываемся» ³.

¹ «Царская дипломатия и Парижская коммуна», стр. 67.

² Там же, стр. 124.

³ Там же, стр. 127.

Царская Россия тоже хлопотала перед Пруссией, чтобы она всячески помогла Тьеру подавить восстание. Она хотела «добиться от Пруссии предоставления нам необходимых облегчений для подавления восстания». Император Александр (по словам де Габриака) заявил, что «понимает необходимость придти к нам (т. е. правительству Тьера.— П. К.) на помощь для подавления мятежа, который посредством своих разветвлений угрожает всему европейскому миру в целом» ¹.

Затянувшееся в Париже восстание чрезвычайно тревожило Бисмарка. Оно срывало его надежды на скорейшее заключение мира, на быстрое получение контрибуции и на полное подчинение Франции.

Заключение 10 мая Франкфуртского договора решительно ускорило разгром Коммуны. Во Франкфурте окончательно был уточнен план удушения Коммуны, и пруссаки активно включились в борьбу против нее. Маркс через доверенного человека передал коммунарам текст мирного договора, сообщал о тайных соглашениях Фавра с Бисмарком и в частности, предупреждал об опасности нападения на Париж с севера.

Договор об интервенции устанавливал пропуск версальских войск через прусские линии, прекращение подвоза продовольствия и требовал разоружения парижских крепостных укреплений. Мольтке добивался даже обстрела Парижа прусской артиллерией.

А в это время некоторые участники Коммуны (например, якобинцы Лиссагаре, Бийорэ, прудонист Дени и др.) наивно полагали, что Пруссия верна нейтралитету и ни о какой интервенции не думает. Только бланкисты довольно правильно указывали на опасность интервенции и отмечали сговор между Тьером и Бисмарком с целью разгрома Коммуны.

Господствующие классы Франции горячо приветствовали прусскую интервенцию, они соглашались на любые унижения, лишь бы подавить рабочее восстание.

Руководители парижского пролетариата ясно представляли себе, что они не могут одновременно бороться и против Версаля и против пруссаков. Поэтому Центральный комитет национальной гвардии уже 19 марта официально заявил германскому командованию о признании предварительного мира, а в дальнейшем Парижская коммуна добивалась сохранения строгого нейтралитета и избегала всяких осложнений с прусскими войсками. Например, когда пруссаки потребовали снятия трех пушек, установленных на Венсенском форту, пушки были немедленно убраны (25 апреля).

Уже с начала апреля Коммуна несколько раз пыталась вести переговоры с германским командованием с целью выяснить, передадут ли пруссаки занимаемые ими форты версальцам (обращение было сделано от имени Клюзере). Пруссаки ничего не ответили. Не удалась и новая попытка такого рода в середине апреля.

В конце концов по настоянию Бисмарка пруссаки согласились встретиться с Клюзере для переговоров. Переговоры происходили 26 апреля на форте Обервилье. Клюзере от имени Коммуны предложил уплатить 500 млн. фр. (из них 350 млн. немедленно) в счет контрибуции, с тем чтобы немцы обещали строжайший нейтралитет, передачу Kоммуне парижских фортов (если немцы их будут эвакуировать), недопущение голодной блокады. Клюзере просил также о продаже ружей «шаспо», но это требование представитель немецких властей Гольштейн отклонил ².

¹ «Царская дипломатия и Парижская коммуна», стр. 146—147.

² Général Cluseret, Mémoires, v. II, p. 1—15.

По словам немецких участников переговоров, Клюзере, однако, пошел дальше. Он внес такие предложения: столица разоружается, но не занимается версальскими войсками и получает право на коммунальную автономию; Национальное собрание распускается и заменяется новым, которому Париж обещает подчиниться ¹.

У нас нет данных, чтобы судить, кто уполномочивал Клюзере давать такие обещания, означавшие по существу полную капитуляцию Коммуны. Несомненно, что известная часть членов Коммуны могла поддержать предложения, формулированные Клюзере. Ведь аналогичные мнения были опубликованы в печати Коммуны, например, авторами идеи о «вольном городе Париже». Как бы то ни было, Бисмарк использовал эти предложения Клюзере в беседах с Фавром для дальнейшего нажима да правительство Тьера. Бисмарк прямо пригрозил, что, если не будет ускорено заключение мира, он подумает о создании в Париже нового правительства (вместо правительства Тьера) и заключит мир именно с ним.

После этой угрозы правительство Тьера поспешило уступить во всех вопросах, касавшихся мирного договора. Со своей стороны Бисмарк обещал максимальную помощь Тьеру для разгрома Парижа. А. Молок правильно отмечает, что «переговоры, которые привели к заключению Франкфуртского договора, были в такой же мере переговорами об интервенции, как и переговорами о мире» ².

В речи «О перспективах революции в Китае» (1926 г.) И. В. Сталин отмечал особенности интервенции: «Интервенция вовсе не исчерпывается вводом войск, и ввод войск вовсе не составляет основной особенности интервенции. При современных условиях революционного движения в капиталистических странах, когда прямой ввод чужеземных войск может вызвать ряд протестов и конфликтов, интервенция имеет более гибкий характер и более замаскированную форму. При современных условиях империализм предпочитает интервенировать путем организации гражданской войны внутри зависимой страны, путем финансирования контрреволюционных сил против революции, путем моральной и финансовой поддержки своих китайских агентов против революции» ³.

Пруссия использовала по отношению к Парижской коммуне все способы, о которых говорил И. В. Сталин применительно к китайской революции.

Пруссия широко применила шпионаж против Коммуны и использовала его для нужд версальцев.

Пруссия согласилась дать Тьеру войска, вернув до 150 тыс. военнопленных из Германии. Это был важнейший вид помощи, ибо в пределах страны Тьер не сумел бы так быстро перебросить нужные силы, да в таком количестве их во Франции и не было.

Другим важнейшим средством была жестокая блокада Парижа. Не будь девяти фортов в руках пруссаков и не будь 150-тысячной прусской армии у столицы, Тьер не мог бы замкнуть круг, в центре которого находился Париж. Блокада Парижа пруссаками и версальцами угрожала Коммуне голодом.

¹ См. А. И. Молок, Германская интервенция против Парижской коммуны 1871 г., стр. 76.

² Там же, стр. 90.

³ И. В. Сталин, Соч., т. 8, стр. 360.

Пруссаки в самый ответственный момент осады пропустили версальские войска через свои линии к северу и востоку и отрезали коммунаров со всех сторон. Это было уже не нейтралитетом, которым хвастал Бисмарк, а прямым соучастием в борьбе против рабочих Парижа.

Мало того, прусское командование активно и систематически участвовало в совещаниях версальских генералов для совместного обсуждения всех деталей осады Парижа. Можно прямо сказать, что план разгрома Парижа был выработан Тьером совместно с Бисмарком и Мольтке.

Наконец, когда Коммуна доживала последние дни, пруссаки действовали как наймиты Тьера. Они обстреливали безоружных коммунаров пытавшихся пройти через прусские линии, арестовывали их и сотнями передавали в руки версальских палачей.

Активная прусская интервенция была такой же мощной военной мерой против Коммуны, как и наступление армии Тьера. Каждая из этих сил сама по себе была тяжкой угрозой пролетарской армии Парижа. А когда обе эти силы обрушились на рабочий Париж, они задавили его.