§ 1. Крах империи

Второго сентября 1870 г. сдался Седан. Французская армия вместе с авантюристом-императором попала в плен. Дорога прусским войскам к столице была открыта. Жалкое восемнадцатилетнее царствование Наполеона III закончилось позорным крахом. Днем 3 сентября пришло в Париж официальное сообщение о Седане. Вечером на улицах столицы толпился народ с криками: “Долой империю!”

Руководители партий наспех сочиняли проекты создания правительства. Ходил слух, что генерал Паликао готовит государственный переворот. Тьеру с двух сторон предлагали стать во главе министерства — и от имени императрицы и от имени оппозиции.

Ночью с 3 на 4 сентября Законодательный корпус после двадцатиминутного заседания перенес обсуждение вопроса об образовании правительства на 12 часов дня 4 сентября. В этот день с утра совет министров подготовлял создание совета регентства с генералом Паликао во главе. После протестов слово “регентство” заменили словом “правительство”. Комиссия Законодательного корпуса, выбранная накануне, тоже сочиняет план формирования правительства. В этом плане предусматривается созыв Национального собрания, “когда позволят обстоятельства”. Этому Национальному собранию поручается “определить форму правления”,— иначе говоря, вопрос о республике был поставлен под сомнение.

Все партии хотят столковаться между собой, лишь бы не допустить народ к власти и сохранить буржуазную государственную машину в неприкосновенности.

Но политические дельцы решали без хозяина. С утра 4 сентября толпы народа, демонстрировавшие накануне, заполнили центральные улицы столицы. Граф Дарю в официальном докладе о Правительстве национальной обороны с сарказмом говорил об этих днях:

"Известно, с какой быстротой распространяются лозунги среди рабочих — это дело руководящих ими организаций. В несколько часов массы могут, быть приведены в движение и собраны в любой назначенный пункт”¹.

Хотя вожди парижского народа были в это время в тюрьме или в изгнании, а рабочие организации и революционные кружки в состоянии разброда и развала, революционные массы столицы были полны решимости.

Как писал Поль-Луи, “...в событиях, завершившихся 4 сентября, пролетариат играл самую важную роль, так как численность его была уже так велика, что он в известные дни совершенно наводнял бульвары своими густыми массами, оглашая воздух шумом революции”².

Парижские пролетарии инстинктивно догадывались о парламентских махинациях наполеоновских генералов и министров, о всяких попытках восстановления империи под другим флагом.

Пролетарская масса добивалась в первую очередь свержения ненавистной империи со всем ее механизмом угнетения. Народ добивался республики.

Рабочие, национальные гвардейцы, студенты, мелкая буржуазия окружили правительственные здания и прежде всего Бурбонский дворец. Народ стал пробираться в помещение дворца. Помещение палаты скоро заполняется толпой. Сперва народ пробирается на трибуны для публики, затем в самую залу на места депутатов и даже на места президиума. Раздаются крики: “Долой империю! Да здравствует республика!”

Депутаты растерянно прячутся в соседние комнаты. В дверях слышен стук прикладов. Председатель палаты, известный промышленник Шнейдер (владелец заводов Крезо), сходит с места председателя. Его хватают за шиворот, выталкивают вон. Ему кричат вдогонку: “Долой! Вот убийца наших братьев в Крезо".

На председательское место садится кто-то из толпы. Толпа провозглашает свержение династии и утверждение республики. В это время в зале остается всего полтора десятка депутатов, вся зала заполнена народом.

Представители оппозиции — Фавр, Гамбетта — пытаются тоже выступать. Фавр заявляет, что формальное провозглашение республики должно быть сделано не в палате, а в ратуше. Он хотел под любым предлогом увести толпу и освободить членов Законодательного корпуса. Фавр позднее указывал и на другой мотив своего поведения: он опасался, что народ, завладевший помещением палаты, может начать писать декреты. Ведь в президиуме сидели уже люди из народа.

¹ “Actes du gouvernement de la defense nationale”, v. I, Р. 1876, р. 177.

² Поль-Луи, История социализма во Франции, 1906, рус. пер., стр. 234.

Народ, еще не организованный направился к ратуше. Там снова провозглашается республика и наспех организуется правительство В него попадают депутаты Парижа - члены прежней оппозиции: Фавр, Ферри, Симон, Эм. Араго и др. Рошфор, только что освобожденный из тюрьмы, тоже входит в состав правительства. Чтобы привлечь к себе генералитет, включают в министерство генерала Трошю. При этом Рошфор, которого все считают крайним революционером, тут же обнаруживает свое благоразумие и голосует за Трошю. Эм. Араго бросает своему дяде Этьену трехцветный шарф и назначает его мэром Парижа.

В ратуше были некоторые из революционеров-якобинцев — Делеклюз, Пиа и др. Фавр и его приверженцы под тем предлогом, что в правительство должны войти только депутаты, отвели все левые кандидатуры. Так, например, Гамбетта публично заявил, что он не войдет в правительство, если будет введен кто-либо не из состава депутатов (шла речь о Пиа).

Законодательный корпус собрался еще раз днем и послал делегацию в ратушу, но правительство уже было организовано. К вечеру были опубликованы первые декреты — о роспуске Законодательного корпуса и Сената.

Так парижский пролетариат вопреки намерениям политических заправил сверг империю и провозгласил республику. Энгельс писал впоследствии, что парижские рабочие “смели в сентябре 1870 г. изжившую себя империю, к которой буржуазные радикалы не имели смелости и прикоснуться”¹. По словам Маркса, “правительство обороны было принято лишь как правительство на худой конец, в первую минуту неожиданности, как военная необходимость. Истинным ответом парижского народа на Вторую империю, империю лжи, была Коммуна”².

Рабочий класс не был достаточно организован, для того чтобы 4 сентября 1870 г. создать свое собственное правительство. Энгельс объясняет положение таким образом:

“... За поражениями в июне 1848 г. и в декабре 1851 г. последовало восемнадцать лет бонапартистской империи, в течение которых печать была скована, право собраний и союзов придавлено, а рабочий класс тем самым был лишен всяких средств взаимной связи и организации. Необходимым результатом было то, что когда в сентябре 1870 г. пришла революция, рабочие не могли выдвинуть никого другого, кроме тех буржуазных радикалов, которые при империи составляли официальную парламентскую оппозицию и которые, само собою разумеется, предали их и их страну”³.

Итак, создалось новое правительство с пышным названием — “Правительство национальной обороны”. Как формулировал Ленин в своем “Плане чтения о Коммуне”, “либеральные пройдохи захватывают власть”⁴. Или, как говорил Энгельс, “такой сволочи еще не бывало”⁵.

Главой правительства был генерал Трошю. Это был один из типичных бездарных генералов Второй империи. Он не отличался никакими военными доблестями, но умел ловко интриговать, прилаживаться к вкусам двора, водить за нос и друзей и врагов. Это был яростный монархист, ханжа-католик, реакционер до мозга костей. Он был неумен, но маскировался хитростью. Он не отличался никакими деловыми качествами.

Наполеон III назначил его губернатором Парижа в начале воины по особой рекомендации Мак-Магона, который считал, что только Трошю сумеет подавить революционное брожение в Париже. Для выполнения этой жандармской роли Трошю прежде всего потребовал возвращения в столицу 19 батальонов совершенно разложившихся бретонских мобилей. Трошю сам был бретонец, и он хотел иметь под рукой свою собственную гвардию, к тому же неизбежно изолированную от парижского населения из-за незнания языка (большинство бретонцев не говорило и не понимало по-французски).

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV, стр. 402.

² “Архив Маркса и Энгельса”, т. III (VIII), стр. 317.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV, стр. 403.

⁴ В. И. Ленин, Соч., т. 8, стр 180.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 391.

Утром 4 сентября Трошю торжественно обещал императрице защищать ее и династию, клялся в верности “как христианин и как бретонец” и твердил, что скорее умрет, чем сдаст Тюильри. А к вечеру Трошю уже вошел в состав нового, республиканского правительства. По словам Фавра, Трошю согласился войти в правительство только при условии, что он будет поставлен во главе его и что будут сохранены в неприкосновенности три принципа — бог, семья и собственность.

Для нового правительства Трошю был представителем командного состава армии. Главное, он был нужен для целей правительства — для обуздания революционных масс Парижа и для прекращения войны. Еще до 4 сентября в комитете обороны Трошю заявлял о полной безнадежности военного сопротивления пруссакам. И один из офицеров прямо сказал ему тогда: “Вы председатель не комитета обороны, а комитета слабости”. Генерал, который хотел поскорее покончить с войной, был самым подходящим военным кандидатом для либеральных проходимцев.

Жюль Фавр в качестве министра иностранных дел играл ведущую политическую роль в правительстве. Этот, по словам Маркса, “известный негодяй и июньский деятель” ¹, был “одним из наиболее известных орудий того господства террора, которое было установлено генералом Кавеньяком после Июньского восстания”. Фавр был автором позорного декрета, в силу которого тысячи рабочих, арестованных после июньского восстания, были сосланы в Алжир. “Он поддерживал все бесстыдные законы, проведенные тогда в целях подавления права собраний, союзов и свободы печати” ³.

Фавр поддерживал в свое время экспедицию Наполеона III против Римской республики. При помощи подлогов он приобрел себе большое состояние. Будучи адвокатом, он отличался крикливым красноречием, но проигрывал все процессы. Во время переговоров Фавра о мире с пруссаками Бисмарк играл с ним, как кот с мышью.

Эрнест Пикар, этот Фальстаф Правительства национальной обороны, был министром финансов. Умный и ловкий, он занимался спекуляцией, особенно при содействии своего братца Артюра, выгнанного из парижской биржи за мошенничество и наживавшего себе барыши при всяком поражении французской армии.

Жюль Симон, министр народного просвещения, по словам одного современника, был “поп, пустившийся в политику”. Он был автором многочисленных книг, заполненных греческими и латинскими цитатами по всем вопросам морали (“Долг”, “Свобода”, “Естественная религия” и т. д.). но его выводы всегда сводились к тому, чтобы превозносить существующий порядок как наилучший и призывать рабочих к покорности хозяевам и т. д.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 394.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 86.

Жюль Ферри отличался тем, что во время осады Парижа, будучи (после 1 ноября) мэром города, нажил себе состояние за счет голодающего населения столицы.

Гамбетта, министр внутренних дел (скоро перебравшийся из Парижа в Тур и возглавлявший там группу членов правительства), был шумливый адвокат, ненавидевший рабочих и социализм. Но он был, вероятно, единственным членом правительства, который действительно добивался организации военной борьбы против пруссаков.

Рошфор был включен в состав кабинета, чтобы придать правительству некоторую видимость внешней революционности. Рошфор в этот момент имел репутацию радикала-революционера, чуть не социалиста. Его газета “Lanterne” (“Фонарь”) в период империи сыграла большую революционную роль своими разоблачениями гнилого императорского режима. Газета “Marseillaise” приобрела тоже очень большое влияние. Это был наиболее яркий период деятельности Рошфора. Рошфор был темпераментный и остроумный журналист, никогда не имевший твердых принципов и ясных политических позиций. В правительстве 4 сентября он играл жалкую роль прихлебателя, который, сидя рядом с господами, хочет показать свое уменье хорошо держаться за столом. Недаром Фавр говорил, что поведение Рошфора в правительстве “было совершенно приличным” (“parfaitement convenable”) и что к Трошю Рошфор питал “почтительное доверие”. И позднее Рошфор много раз в своей жизни выполнял такую же лакейскую роль.

Хотя Тьер формально не входил в состав правительства, но он был активным его участником и вдохновителем. Он представлял Правительство национальной обороны во всех королевских и императорских дворцах от Лондона до Петербурга и добивался прекращения войны.

Энгельс очень скептически оценивал новое правительство. Он писал Марксу 7 сентября: “Вся эта республика, как и ее мирное рождение, до настоящей минуты представляет собою чистейший фарс. Как я полагал уже две недели тому назад, орлеанисты хотят временной республики, которая заключила бы позорный мир, чтобы ответственность не падала на орлеанскую династию, которую они потом реставрируют. Орлеанисты владеют реальной силой. Трошю держит в своих руках военное командование, а Кератри — полицию, господа же слева имеют только посты для болтовни” ¹.

Было совершенно очевидно, что монархические силы не, настаивали на регентстве не только из-за давления парижской массы, но и потому, что предпочитали выждать, свалить тяжесть мира на республиканское правительство и затем готовить реставрацию.

Правительство национальной обороны на словах заявляло о своей решимости вести борьбу против пруссаков. В первой же прокламации правительство подчеркивало, что оно — “прежде всего правительство национальной обороны”. Фавр заявлял, что он не уступит “ни одной пяди земли, ни одного камня наших крепостей”. Трошю печатал в своих афишах, что “губернатор Парижа никогда не капитулирует”.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 395.

В действительности же первой задачей правительства было скорейшее прекращение войны и заключение мира любой ценой. Уже 4 сентября вечером генерал Трошю на вопрос своих коллег по кабинету, имеет ли Париж какие-либо шансы выдержать осаду прусской армии, ответил отрицательно. Он добавил, что “при настоящем положении вещей пытаться выдержать в Париже осаду против прусской армии было бы безумием. Конечно... это было бы героическим безумием, но не более того...”¹

Один из членов правительства, Гарнье-Пажес, сообщал впоследствии, что Трошю с первых же дней сентября неустанно говорил о безнадежности обороны: “Мы не можем сопротивляться: нет снарядов для орудий; пушки не смонтированы; нет упряжек для лафетов; нет ничего; укрепления не обеспечены вооружением”².

Пикар рассказывал, что Трошю всегда говорил, что нет никаких сил для обороны ни внутри столицы, ни вне ее, и “не давал никакой надежды... Он не верил в успех”³.

Такова была общая позиция Правительства национальной обороны. Знаменитый “план Трошю”, о котором говорили и писали газеты, состоял только в том, чтобы скорее сдаться на волю победителя.

Основной целью правительства была борьба против парижских рабочих. Жюль Фавр прямо заявлял, что правительство собирается защищаться вовсе не от пруссаков, а от рабочих Парижа. Все мероприятия правительства “национальной измены” и заключались главным образом в этой борьбе против парижского пролетариата с целью разгрома его организаций и обуздания его требований.

Маркс, оценивая итоги осады, писал 4 февраля 1871 г. Кугельману, что Трошю всегда уклонялся от активного наступления и “отвечал постоянно, что тогда возьмет верх парижская демагогия”. “Трошю считал гораздо более важным держать в подчинении красных в Париже.., чем побеждать пруссаков. Вот в чем настоящий секрет поражений не только в Париже, но и везде во Франции! Повсюду буржуазия — в согласии с большинством местных властей — действовала по этому же самому принципу”⁴.

Французские господствующие классы — буржуазия в первую очередь — опасались активности рабочих и городских масс. Они готовы были протянуть руку врагам, вторгнувшимся на их территорию, лишь бы держать в рабском подчинении эксплуатируемые классы страны, лишь бы сохранить в полной неприкосновенности существующую экономическую систему.

§ 2. Позиция Маркса и Энгельса

К моменту краха империи рабочие организации, в первую очередь секции Интернационала, оказались в состоянии развала. На это влияли три причины: во-первых, безработица, особенно сказавшаяся в Париже;

во-вторых, мобилизация в армию, в национальную гвардию, в мобильную гвардию, которая дезорганизовала наиболее активные группы Интернационала; в-третьих, преследования полиции (ряд руководителей Интернационала, революционных деятелей, был в тюрьме или в эмиграции).

¹ См. “Архив Маркса и Энгельса”, т. III (VIII), стр. 101. ),

² “Enquete parlementaire sur les actes du gouvernement de la defense nationale”, 1872, v. I, р. 445.

³ Ibidem, р. 478—479.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI. стр. 90.

Серрайе, направленный в Париж по директиве Генерального совета Интернационала, нарисовал на заседании 28 февраля 1871 г. такую картину положения дел в Париже:

“По приезде в Париж я был проведен в мэрию одним делегатом. Я спросил, где я могу найти Товарищество, и мне сказали, что нет ни секций, ни Федерального совета, что все члены были в тюрьме, а теперь разбросаны по разным полкам, некоторые в регулярной армии, другие— в национальной гвардии, некоторые в мобильной гвардии, что Товарищество разрушено” ¹.

Маркс и Энгельс тщательно следили за развернувшимися событиями и уже в первые дни после 4 сентября дали отчетливую директиву пролетарским организациям Парижа.

Направляя в Париж Серрайе для налаживания дела с парижскими секциями, Маркс выражал опасение (в письме к Энгельсу от 6 сентября), как бы лондонская “французская секция”, где играли роль господа вроде Пиа, не стала выступать от имени Интернационала: ““Они” хотят свергнуть временное правительство, учредить Commune de Paris (Парижскую коммуну), назначить Пиа французским посланником в Лондоне и т. п.”²

Одновременно Маркс и Энгельс опасались необдуманных решений парижских секций Интернационала. Они имели основания к беспокойству, так как первый же манифест парижских секций носил шовинистический характер: он выдвигал лозунг войны до последней крайности (а outrance). Обращаясь к немецкому рабочему, манифест говорил:

“Республиканская Франция приглашает тебя во имя справедливости отозвать свои войска; в противном случае мы будем драться до последнего человека и прольем потоки твоей и своей крови”. Манифест заявлял, что Франция не заключит мира с врагом, пока он будет находиться на ее территории. Манифест предлагал пруссакам уйти за Рейн и приглашал организовать Соединенные штаты Европы, провозглашал лозунг “мировой республики”: “социалисты-демократы Германии... социалисты-демократы Франции уверены, что вы будете работать вместе во имя исчезновения ненависти между народами, во имя всеобщего разоружения и экономической гармонии” ³.

Тут был и шовинизм, и наивный пацифизм, и прудоновские лозунги о гармонии экономических интересов.

В письме к Марксу от 7 сентября 1870 г. Энгельс писал об этой прокламации как показателе того, что “вся публика еще целиком во власти фразы”. Он писал Марксу, что Эжена Дюпона, члена Генерального совета и секретаря-корреспондента для Франции, эта прокламация привела в ярость. “Его взгляды по поводу случившегося,— добавлял в том же письме Энгельс,— совершенно ясны и правильны; он предлагает использовать вынужденно-дарованную республикой свободу для организации партии во Франции, выступить, если представится случай, после создания организации, Интернационалу держаться осторожной политики во Франции вплоть до заключения мира” ⁴.

И Маркс отвечал (в письме от 10 сентября): “Скажи Дюпону, что я совершенно согласен с его взглядами...” ⁵

¹ “Первый Интернационал в дни Парижской коммуны. Документы и материалы”, М. 1942, стр. 4—5.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 393.

³ “Murailles politiques francaises”, P. 1874, v. I, р. 6.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 395, 396.

⁵ Там же, стр. 398.

А в письме к Марксу Энгельс (12 сентября), уточняя позицию, указывал, что “следовало бы помешать выступлению рабочих до заключения мира... Каков бы ни оказался мир, он должен быть заключен, прежде чем рабочие смогут что-либо делать. Стоит им теперь победить — служа делу национальной обороны, — как им придется взять на себя наследство Бонапарта и нынешней паршивой республики; они будут бесполезно раздавлены немецкими армиями и снова отброшены па двадцать лет назад. Они сами ничего не могут потерять от выжидания. Возможные видоизменения границ носят лишь временный характер и будут снова опрокинуты. Сражаться ради буржуазии с Пруссией было бы безумием”¹.

Утверждая, что после мира шансы рабочих будут гораздо более благоприятны, Энгельс выражал опасение, как бы рабочие под давлением чужеземного нападения не провозгласили социальную республику накануне штурма столицы. “Было бы ужасно, если бы немецким армиям в виде последнего акта войны пришлось выдержать баррикадную борьбу против парижских рабочих”².

Второе воззвание Генерального совета о франко-прусской войне (от 9 сентября), написанное Марксом, давало развернутые директивы секциям Интернационала. В области внешней политики Генеральный совет призывал рабочий класс вести борьбу за признание Французской республики и борьбу против захвата Эльзас-Лотарингии.

По поводу тактики французских рабочих воззвание говорило: “Всякая попытка ниспровергнуть новое правительство, тогда как неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы отчаянным безумием. Французские рабочие должны исполнить свой гражданский долг, но они не должны позволить увлечь себя национальными традициями 1792 г., как французские крестьяне дали обмануть себя национальными традициями Первой империи. Им нужно не повторять прошлое, а построить будущее. Пусть они спокойно и решительно пользуются всеми средствами, которые дает им республиканская свобода, чтобы основательнее укрепить организацию своего собственного класса” ³.

Таким образом, Маркс и Энгельс в эти первые же дни республики дали развернутую оценку положения во Франции и конкретные тактические указания.

Первое, на что обращали внимание Маркс и Энгельс,— это самостоятельность рабочего класса, решительное отмежевание пролетариата от всяких попыток объединения с господствующими классами, от всякого создания единого фронта с буржуазией, например во имя обороны страны.

В это время лозунг о “единении классов” повторялся неоднократно, в том числе и видными участниками парижских секций Интернационала. Поэтому особенно важным было указание Маркса и Энгельса об организации рабочего класса, о создании пролетарской партии.

Секции Интернационала были сильно ослаблены и немногочисленны. Их влияние было скорее идейным, чем организационным. Даже в Париже Интернационал не был массовой организацией. Два социалистических течения претендовали на руководство: прудонизм и бланкизм. Прудонисты фактически не имели партийной организации в смысле руководящего центра, формальной организации, установленной программы и т. д. Бланкисты имели заговорщическую организацию. По явно преувеличенным данным, в Париже насчитывалось до 2 тыс. бланкистов. Бланкистская организация носила военный характер, во главе ее стоял Бланки как единоличный диктатор. Низовые ячейки — тоже военного типа — не были друг с другом связаны. Это была, таким образом, не массовая организация. Даже ее собственные члены были изолированы друг от друга.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. т. XXIV, стр. 399.

² Там же, стр. 399—400.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 99.

В. И. Ленин дал исчерпывающую характеристику роли партии рабочего класса. Исходя из ленинских указаний, И. В. Сталин писал:

“Партия должна быть, прежде всего, передовым отрядом рабочего класса. Партия должна вобрать в себя все лучшие элементы рабочего класса, их опыт, их революционность, их беззаветную преданность делу пролетариата. Но, чтобы быть действительно передовым отрядом, партия должна быть вооружена революционной теорией, знанием законов движения, знанием законов революции. Без этого она не в силах руководить борьбой пролетариата, вести за собой пролетариат”¹.

Парижские рабочие в 1870—1871 гг. не имели такой партии. Не были выработаны даже основы для научно обоснованной программы. В рабочем классе был полный идейный разброд. Надо было создать массовую пролетарскую организацию, нужно было иметь руководящий центр организации со своим органом печати. Но ничего этого не было и в помине. У рабочих масс еще не было ясного сознания необходимости политической партии.

Инстинктивное тяготение масс к организации после 4 сентября выразилось в создании разных революционных комитетов, но это стихийное движение не было проникнуто сознательностью и мало подвинуло вперед дело создания рабочей партии. Отсутствие единой революционной рабочей партии послужило одной из важнейших причин гибели Коммуны.

Установление республики, по мысли Маркса, могло бы укрепить организацию рабочего класса. Республика могла бы значительно ослабить полицейский режим, она дала бы возможность на основе мощного массового движения пролетариата развернуть и укрепить пролетарские организации (секции Интернационала, профсоюзы, клубы), она открыла бы возможность широкого использования права собраний, использования печати и т. д., иначе говоря, освободила бы рабочих от многих тяжких уз.

Призывая к использованию всех этих буржуазных свобод, Маркс отмечал необходимость помнить основные задачи движения — “будущее”, т. е. социализм. Но и это указание Маркса о борьбе за социализм еще не дошло до рабочей массы, потому что научный социализм почти не был известен во Франции и социалистические идеи обычно выражались в прудонистской, мелкобуржуазной форме.

Во внешней политике рабочего класса Маркс в первую очередь выдвигал идею солидарности трудящихся и приветствовал всякие дружеские выступления германских и французских рабочих. При этом он давал отчетливый анализ положения, указывая, что после Седана война Пруссии с Францией стала завоевательной. Маркс энергично восставал против захвата Эльзас-Лотарингии.

¹И. В. Сталин, Соч., т. 6, стр. 170—171.

Укрепление республики во Франции Маркс считал особенно важной задачей. 10 сентября Маркс писал Энгельсу: “Я привел здесь все в движение, чтобы рабочие (в понедельник открывается ряд митингов) принудили свое правительство признать французскую республику”¹. А 12 сентября он писал Бизли, что “признание Англией Французской республики... это сейчас самое важное для Франции... Французская республика не будет существовать официально до тех пор, пока британское правительство ее не признает. Но нельзя терять времени”².

Маркс проводил энергичную борьбу и в Англии и в других странах для признания Французской республики.

Он резко критиковал временное правительство Франции, но предостерегал рабочих от свержения его, так как это означало бы захват власти пролетариатом, а к этому рабочие еще не были готовы. Свержение правительства в тот момент могло быть на руку только сторонникам монархии.

Исходя из неподготовленности пролетариата к выступлению, Маркс решительно возражал против немедленного восстания и предлагал главное внимание уделить организации рабочего класса, созданию партии. Но Маркс не исключал возможности, что после заключения мира при благоприятных условиях рабочие должны будут выступить. Он опасался бланкистских неподготовленных восстаний и готовил рабочий класс к организованному и массовому движению, чтобы на этой основе смело наступать на эксплуататорские классы.

Эта правильная оценка положения и продуманная программа действий Маркса и Энгельса, к сожалению, имели мало сторонников среди руководителей пролетариата Парижа.

§ 3. Центральный комитет 20 округов и комитеты бдительности

Вечером 4 сентября на улице Кордери, где помещался Интернационал, собрались на совещание руководители секций Интернационала, синдикальных камер (профсоюзов), видные работники революционных клубов, чтобы наметить линию поведения. Первой заботой собрания было создание организации, которая бы охватила широкие массы Парижа. Учитывая слабость секций Интернационала, профсоюзов и кооперативов, собравшиеся сразу поставили вопрос о создании новой организации, связанной с округами и имеющей свой руководящий центр.

Один из участников совещания, Лефрансэ, писал сейчас же после 4 сентября: “Когда паника улеглась, стали обсуждать вопрос о способах создания революционной силы, которая бы толкнула на настоящий республиканский путь это правительство мошенников, несомненно, способных на всякого рода подлости, если за ними не будет серьезного надзора. Решено было предложить каждому из 20 округов Парижа образовать комитет бдительности для проверки действий новых муниципалитетов, бесстыдно навязанных ратушей (т. е. правительством национальной обороны. - П. К.)”³.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 398.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI,. стр. 73—74.

³ G. Lefrançais, Souvenirs d'un révolutionnaire, Brux. 1903, p. 396.

Эти комитеты бдительности выделили по 4 человека в Центральный комитет, который получил известность под названием Центрального ко митета 20 округов.

На этом же собрании была принята резолюция об основных задачах момента. Прежде всего она устанавливала свое отношение к правитель ству: “Временное правительство не будет подвергаться нападениям (ne sera pas attaqué) ввиду наличия войны и ввиду недостаточной подготовленности народных масс, еще плохо организованных”.

Таким образом, сторонники “оборонческой” позиции соглашались на известную поддержку правительства.

Учитывая слабую организованность масс, собравшиеся на совещание выдвигали ряд требований, которые бы обеспечивали условия для дальнейшего сплочения масс. Эти требования были таковы: “Полное упразднение полицейской префектуры и организация муниципальной полиции, немедленное отозвание всех чиновников судебного ведомства (magistrats ¹), отмена всех законов, ограничивающих право ассоциаций. право собраний, свободу печати. Выборы парижских муниципалитетов. Аннулирование (а не амнистия) всех осуждений и преследований по так называемым политическим преступлениям и проступкам, относящимся к народным движениям эпохи империи” ².

Делегация с этой резолюцией не смогла пройти в ратушу ночью с 4 на 5 сентября и была принята правительством на следующий день.

Итак, в какой мере эта первоначальная программа действий расходилась или сближалась с позицией Генерального совета?

Программа выдвигала мысль о скорейшей организации масс не в виде рабочей партии, а в форме своеобразной организации, объединяющей пролетариат и революционную мелкую буржуазию. Она не предлагала свергать правительство, а обещала ему некоторую поддержку. В обеспечение укрепления республики и укрепления политических союзов рабочих намечался ряд мер вроде свободы печати, собраний и т. д.

Важно отметить, что уже тогда были выдвинуты меры для разрушения некоторых существенных элементов буржуазного государства - ликвидация полицейской префектуры, т. е. передача полиции из ведения государства в руки муниципалитетов, смена судебных чиновников (видимо, подразумевалась выборность их).

По вопросу об оборончестве собравшиеся имели одинаковое мнение.

Таким образом, первые решения совещания на улице Кордери были половинчаты. Совещание расходилось с Марксом, так как было в плену “патриотических” иллюзий, половинчато намечало решение по организации пролетарских масс, обещало правительству поддержку. Главную роль в этом совещании, видимо, играли прудонисты.

А как формулировали свою позицию бланкисты? В своем первом номере (7 сентября) бланкистская газета “La patrie en danger” (“Отечество в опасности”) поместила за коллективной подписью сотрудников газеты такого рода декларацию:

“Перед лицом врага - никаких партий, никаких оттенков мнений... в интересах общего спасения всякая оппозиция, всякие возражения должны исчезнуть. Нет никакого другого врага, кроме пруссаков и их

¹ Под словом “magistrats” разумеются также руководящие чиновники полиции и другие чиновники с административными функциями.

² “Actes”, v. I, р. 193.

сообщников, защитников свергнутой династии... Нижеподписавшиеся, оставляя в стороне свои личные взгляды, предлагают временному правительству самую энергичную и самую полную поддержку без всяких оговорок и условий и готовы поддерживать республику во что бы то ни стало и скорее погибнуть под обломками Парижа, чем подписать позорный мир или расчленение Франции”.

Под этим обращением стояли имена всех виднейших бланкистов - Бланки, Эда, Гранже, Тридона и др.

Ленин писал, что Бланки “несомненный революционер и горячий сторонник социализма, для своей газеты не нашел более подходящего названия, как буржуазный вопль: “Отечество в опасности!”” ¹

Все коллективное обращение бланкистов носило такой же характер буржуазного вопля. Бланкисты шли еще дальше в своем “оборончестве”, чем прудонисты. Они обязывались стать верными слугами временного правительства. Кроме обороны, они сперва ни о чем не говорили. Все первые статьи Бланки касались чисто военных мероприятий.

На первом заседании бланкистского клуба “Отечество в опасности” Бланки говорил тоже только о военных мерах - о массовом наборе с 16 до 60 лет, о выборе офицеров в мобильной гвардии, о посылке безработных на рытье окопов и изготовление орудий и т. д.²

И характерно, что в эти первые дни, когда нужно было определить позицию, революционные лозунги выставила не бланкистская газета, а рядовые участники бланкистского клуба.

Уже на первых двух заседаниях клуба ³ присутствовавшие выдвинули ряд революционных требований: арест всех чинов полиции, занятие пустующих квартир и конфискация имущества бежавших из столицы, использование церквей для нужд обороны, посылка попов в действующую армию и т. д.

Когда один из ораторов заговорил о безоговорочной поддержке правительства (“мы должны питать к нему полное доверие”), раздались протесты. Другой оратор попытался сгладить это выступление, выдвинув другую формулировку: “надо заставить правительство сделаться революционным”.

Участники бланкистского клуба занимали гораздо более левую позицию, чем газета. В дальнейшем, как мы увидим, под давлением масс газета бланкистов сильно изменила позицию.

Как реагировало на события другое, чисто мелкобуржуазное течение - якобинство? Лозунги якобинцев сводились в эти первые дни сентября к полной поддержке правительства, к единению всех классов, к оборончеству во что бы то ни стало.

Но инициативность и активность парижских масс существенным обра зом изменили первоначальные лозунги и социалистических и якобинских группировок.

Ленин говорил по поводу Коммуны, что Маркс “выше всего ставит то, что рабочий класс геройски, самоотверженно, инициативно творит мировую историю”⁴.

И действительно, уже в сентябре рабочие массы Парижа показали образцы исключительной активности.

¹ В.И.Ленин, Соч., т. 13, стр. 437.

² “Patrie en danger” № 2, 8/IX 1870.

³ См. отчеты в “Patrie en danger” № 2 и 3, 8/IX и 9/IХ 1870.

⁴ В.И.Ленин, Соч., т. 12, стр. 90.

Вечером 4 сентября было решено организовать Центральный комитет 20 округов и комитеты бдительности. К 11 сентября уже были выбраны делегаты 15 округов, и Центральный комитет 20 округов начал формально действовать.

По словам Лефрансэ, функции Центрального комитета и его местных органов (комитетов бдительности) представлялись в таком виде:

“Эти 20 комитетов бдительности станут своего рода революционными муниципалитетами, которые будут собирать все возможные сведения о действиях официальных властей и сигнализировать о настоящем характере их деятельности Центральному комитету, составленному из делегатов от комитетов бдительности. Со своей стороны Центральный комитет будет уполномочен координировать все действия, имеющие своей задачей борьбу против реакционных махинаций ратуши (т. е. правительства) или обличать их перед парижским населением” '.

Название Центрального комитета 20 округов и характер его организации вызвали у историков большую путаницу. Первый крупный документ Центрального комитета-его развернутая программа-носил заголовок: “Республиканский Центральный комитет национальной обороны 20 округов Парижа” (“Comite Central Républicain de défense national des vingt arrondissements de Paris”, см., например, “Patrie en danger”, номер от 17 сентября 1870 г.).

Таково было расширенное название. В обиходе Центральный комитет назывался просто Центральный комитет 20 округов.

Но в документах этой организации мы встречаем различные названия. Писалось, например, Центральный комитет делегации 20 округов Comité Central de la délégation des vingt arrondissements) или Центральный комитет делегатов 20 округов (des delegues). Воззвание ЦК от 9 октября о муниципальных выборах было подписано “от имени делегации Центрального комитета 20 округов” (“par la délégation du С. С.”, см. “Combat” № 24). “Красная афиша” 6 января 1871 г. была подписана от имени Делегации 20 округов.

После 18 марта Центральный комитет национальной гвардии во избежание путаницы предлагал, чтобы название Центральный комитет 20 округов больше не появлялось и чтобы название Центральный комитет (национальной гвардии) было сохранено лишь для этой организации, так как “недавние события освятили этот титул, отныне получивший историческое значение”.

Центральный комитет национальной гвардии утверждал, что первоначальное название Центрального комитета 20 округов было именно Коммунальная делегация 20 округов. Это заявление не соответствовало действительности, но такое название тоже фигурировало ².

Профессор Ж.Буржен считал, что надо различать Центральный комитет 20 округов и Делегацию 20 округов, так как это разные организации. О. Вайнштейн, напротив, категорически утверждал, что Центральный комитет 20 округов и Делегация - совершенно одно и то же. Действительно, современники часто употребляли и то и другое название (Центральный комитет и Делегация) одинаково. Ведь члены Центрального комитета избирались по округам и поэтому были своего рода делегатами округов. Понятно поэтому название Центральный комитет делегатов или Центральный комитет делегации.

¹ G. Lefrançais, ор. cit., р. 397.

² “Enquête”, v. III, р. 255.

Мы знаем, что в Центральный комитет избиралось по 4 человека округа (всего 80 человек). По-видимому, в ряде случаев на расширение заседания (на своего рода “актив”) приглашались дополнительные делегаты - до 100 человек,- и тогда Центральный комитет вместе с этими дополнительными делегатами назывался Делегацией (иногда “делегатами” или “делегацией” назывались эти дополнительные представители округов, собиравшиеся на заседания Центрального комитета, поэтому говорилось Центральный комитет и Делегация).

Новый революционный орган парижских масс - Центральный комитет 20 округов - в течение шести бурных месяцев являлся главнейшим руководителем народного движения вплоть до того момента, как организовался (в конце февраля и начале марта) Центральный комитет национальной гвардии. Да и позднее, при Коммуне, Центральный комитет 20 округов продолжал играть некоторую политическую роль.

Дюбрейль дает удачную картину деятельности этой организации, заседавшей на улице Кордери: “Делегаты 20 округов (т. е. Центральный комитет.- П. К.) ежедневно собирались там после полудня в своих мундирах национальных гвардейцев, пехотных полков или артиллерии. Они приносили сюда сведения из своей среды, обменивались или сговаривались и принимали определенные решения; затем вечером они возвращались в свои округа, в места заседаний местных комитетов, в клубы квартала и передавали здесь общие сведения, почерпнутые из верного источника, знакомили своих доверителей с потайными пружинами событий и сообщали им принятые решения”¹.

В середине сентября Центральный комитет 20 округов обсудил и 17 сентября опубликовал свою программу об организации Центрального комитета и его местных органов в округах - комитетов обороны и бдительности. Программа выставляла свои требования в области общественной безопасности, продовольственного дела, обороны Парижа и провинции и др.

Первое требование сводилось к упразднению полиции, которая “при всех монархических правительствах служила делу порабощения граждан, а не делу их защиты”. Предлагалось распустить полицию всех видов, передать ее функции в ведение муниципалитетов и возложить исполнение полицейских обязанностей на национальную гвардию и ветеранов.

К чиновникам предлагалось применять требование выборности и ответственности. Программа требовала упразднения всех ограничительных законов против свободы печати, собраний и ассоциаций.

Программа предлагала экспроприировать в интересах общественного блага все продовольственные товары и предметы первой необходимости, находящиеся в розничных и оптовых магазинах Парижа, уплатив торговцам после войны. На каждой улице или в квартале предлагалось создать комиссии для учета предметов питания и распределить продукты питания между всем населением при помощи системы бон. Муниципалитеты должны были обеспечить всех жителей жильем.

В области обороны предлагалось провести выборы для всего командсостава, быстро вооружить всех граждан, установить народный кон-

¹ Л.Дюбрейль, Коммуна 1871 г., М. 1920, стр. 12.

троль над всеми мерами по защите Парижа, подготовить меры к внутренней защите города, провести во всех департаментах всеобщий набор (levée en masse) и общую реквизицию всего нужного для обороны.

Эта афиша была подписана от “имени Центрального комитета и делегации окружных комитетов”.

Здесь впервые появился список членов Центрального комитета 20 округов. Среди 46 человек, подписавших документ, мы видим 11 будущих членов Коммуны-Вайяна, Малона, Лонге, Ранвье, Валлеса, Клюзере, Демэ, Жоаннара, Лефрансэ, Уде, Пенди - п ряд будущих участников борьбы Коммуны - Гайара, Мильера п др.¹

Сейчас же после опубликования программы, 20 сентября, по инициативе Центрального комитета было созвано специальное собрание 230 делегатов в зале Альказар (председатель - Лефрансэ), на котором был принят ряд требований к правительству в духе указанной программы Центрального комитета 20 округов. Собрание заявило, что республика не будет вести переговоров с врагами, пока ее территория будет оккупирована. Оно требовало в первую очередь массового набора, массовых реквизиций в интересах обороны, уничтожения полиции, образования муниципальной полиции и немедленных (к 24-25 сентября) выборов Коммуны (т. е. парижского муниципалитета) в числе 200 человек (по 10 человек от округа)².

Эти резолюции были представлены правительству. В делегации к правительству участвовали представители собрания и делегаты национальной гвардии.

Таким образом, Центральный комитет 20 округов прежде всего добивался упразднения наиболее ненавистной силы господствующего режима - полиции - и проведения ряда мероприятий, обеспечивающих свободу печати, собраний, ассоциаций, выборности судебных чиновников.

Его требования сводились к непосредственному улучшению продовольственного и жилищного положения наиболее нуждающегося населения путем массовых реквизиций, установления карточной системы и пр.

Намечались также решительные меры к улучшению обороны Парижа.

Как видим, Центральный комитет 20 округов намечал довольно скромный план действий, но и в этой форме он был неприемлем ни для правительства, hii для господствующих классов вообще. Правительство и не думало упразднять полицию, а, наоборот, укрепляло ее в значительной мере за счет старой бонапартистской полиции. Оно не собиралось проводить никаких мер, обеспечивающих права граждан. Оно не хотело никаких реквизиций продовольствия в интересах рабочего класса п не собиралось покушаться на право собственности. Оно, конечно, не хотело принимать никаких решительных мер для ведения войны, а думало о скорейшем мире.

Однако в эти первые недели после 4 сентября Центральный комитет 20 округов и парижские рабочие все еще надеялись на правительство. .

Перейдем теперь к характеристике низовых организаций Центрального комитета 20 округов - к окружным комитетам обороны и бдитель

¹ “Murailles politiques françaises”, v. I, p. 90-91.

² “Patrie en danger” № 15, 21/IX 1870.

ности, чаще называвшимся просто комитетами бдительности (vigilance). Иногда их называли наблюдательными комитетами или комитетами надзора (surveillance), комитетами обороны, республиканскими комитетами бдительности и т. п.

Комитеты бдительности выбирались непосредственно на народных собраниях в округах прямым голосованием. Число участников комитетов было обычно 25-30 человек, но иногда и больше, например в конце октября переизбранный Республиканский комитет бдительности XVIII округ" (т. е. Монмартра) состоял из 44 человек.

По общему правилу комитеты бдительности помещались в зданиях мэрий соответствующих округов. Только про II округ (самый реакционный) известно, что Комитет бдительности не находился в мэрии. Наряду с официальными лицами, возглавлявшими муниципалитеты округов, создалась, таким образом, революционная муниципальная власть. По словам “Enquête” (“Парламентское расследование по делу о восстании 18 марта”), это были “нелегальные муниципалитеты, которые контролировали, а то и диктовали действия мэров и их заместителей”¹.

В докладе графа Дарю (о Правительстве национальной обороны) работа комитетов бдительности определялась так: “Они присвоили себе право оказывать давление на решения мэров, подменяли их функции (leur action), отдавали приказы, осматривали дома, производили аресты и обыски, особенно под предлогом шпионажа” ².

Официально функции комитетов были значительно более скромными. По словам Араго, бывшего в то время мэром, комитеты “руководили в округах делом вооружения, экипировкой, социальной помощью”. Это были, по его словам, “очаги революционной активности”. Комитеты либо оказывали давление на мэров, либо просто сами выполняли их функции.

Комитет бдительности Х округа, например, ставил себе три основные задачи - вооружение, продовольствие и реорганизация полиции, т. е. создание своей муниципальнои полиции ³.

Другой комитет провел обыск у угольного торговца и заставил его пустить в продажу спрятанные запасы угля.

Можно сказать, что деятельность комитетов бдительности охватывала без исключения все отрасли работы муниципалитетов.

Само собой понятно, что мэры упорно воевали против комитетов бдительности, пытались, например, не давать им помещения в мэриях. Уже на заседании правительства 15 сентября высказывалось опасение, что эти комитеты являются “опасными”.

Один из мэров, Корбон, рассказывал, как происходило дело в его мэрии. Комитет бдительности его округа в количестве 12 человек явился к нему и заявил, что комитет хочет поместиться в мэрии и будет работать вместе с ним. Мэр Парижа Араго на запрос Корбона сообщил, что комитет ни на что не уполномочен и что Корбон “может, если захочет, Еышвырнуть комитет за окно”. Но Корбон не решился на это. Он поместил комитет в мэрии. По его словам, в составе комитета было 5-6 человек из секции Интернационала. По рассказу Корбона, члены комитета “выполняли для меня некоторые поручения... большая их часть

¹ “Enquête parlementaire sur l'insurrection du 18 mars”, v. I, p. 43.

² “Actes”, v. I, р. 193

³ “Patrie en danger” № 33, 13/X 1870.

действовала с достаточным рвением; они проявили себя подходящими и честными людьми” ¹.

Другой мэр, небезызвестный историк Анри Мартен, дает такую характеристику: “Комитет вооружения (d'armement), созданный непосредственно нами, был серьезной организацией. Комитет бдительности не был серьезным: его члены были только простыми исполнителями мэрии вроде служащих”². Можно думать, что в более буржуазных мэриях комитеты бдительности действительно использовались мэрами для своих нужд и целей, но в рабочих кварталах дело принимало совсем иной оборот, и комитеты фактически заставляли мэров действовать по их указанию.

По словам Шоппена, “в округах с революционной закваской мэры подчинялись влиянию комитетов”. Но так или иначе, борьба между этими организациями - “законной” и революционной - не прекращалась.

Наиболее влиятельны были комитеты в округах XI, XIII и XVIII.

Луиза Мишель так пишет в своих воспоминаниях о комитетах: “В наблюдательных комитетах собирались люди, безусловно преданные революции, как будто заранее приговоренные к смерти... Все приходили к 5 или 6 часам, резюмировали работу, сделанную за день, обсуждали, что надо сделать завтра; разговаривали, оттягивая время до последней минуты; каждый в 8 часов уходил в свой клуб” ³.

В комитетах бдительности собрались наиболее активные члены революционных организаций - работники секций Интернационала, бланкисты и т. д.

Ряд комитетов бдительности созывал регулярные народные собрания и таким образом опирался на широкие массы. Например, из газеты “Patrie en danger” мы узнаем, что Республиканский комитет бдительности Х округа каждый день в 3 часа созывал публичные собрания в зале кафе-концерт на улице Шато д'О. Комитет бдительности XVIII округа каждый вечер в 8 часов устраивал собрания в клубе Монмартра. Республиканский комитет XIII округа тоже созывал ежедневные собрания и т. д.

Из рабочих районов Парижа особенной активностью отличался Монмартр. Здесь, например, был создан специальный Комитет бдительности гражданок при активном участии Л. Мишель, Пуарье и др. Этот комитет организовал, например, специальную кооперативную мастерскую, где работало 80-100 человек. “Расследование о восстании 18 марта”, говоря об участницах Коммуны, прямо заявляет, что “все эти женщины были завербованы так называемыми комитетами бдительности” ".

Мы знаем случай, когда Комитет бдительности Х округа разбирал вопрос о неправильных действиях капитана батальона национальной гвардии, который разоружил национального гвардейца ⁵.

Таким образом, комитеты бдительности были в округах центрами революционной деятельности парижских масс.

¹ “Actes”, v. VI, р. 444.

² Et. Arago, L'Hôtel-de-ville de Paris au 4 septembre et pendant le siège, p. 186.

³ L. Michelin La Commune, P. 1921, p. 91-92.

⁴ “Enquête”, v. III, p. 311.

⁵ “Patrie en danger” № 27, 7/X 1870.

Как Центральный комитет 20 округов, так и комитеты бдительности опирались прежде всего на рабочие массы Парижа, но в эти организации входила и революционная мелкая буржуазия (торговцы, хозяева мелких мастерских, интеллигенция и т. д.).

В эти же первые недели сентября начинает развертываться активность женщин-пролетарок Парижа. В № 6 “Patrie en danger” (13 сентября) мы находим воззвание женщин за подписями Луизы Мишель, Дерер, Тардпф, Марии Руилье, Перроне, Эж. Туссон. В нем говорилось: “Мы хотим европейской республики! Подымемся всей массой, будем выступать, агитировать среди мужей...Если они республиканцы, воодушевим их. Если у них нет определенных мнений (к сожалению, таких много), надо внушить им определенные взгляды, даже помимо их самих. Если они монархисты, о, тогда будем против них бороться... всемирная республика... даст мир, прочный, вечный мир”.

В № 8 той же газеты (15 сентября) было помещено письмо Делавье:

“Женщина из народа! В час опасности твоя роль увеличивается!.. Женщины Парижа, не покидайте своих очагов, не бегите из города, который является колыбелью революции”.

В сентябре и октябре были созданы некоторые женские организации, например Женский комитет на улице Аррас, 3.

Здесь (в начале октября) был принят ряд решений об организации общественных мастерских для женщин и выдвинуто требование о замене в санитарных отрядах мужчин женщинами. Было намечено создание женского батальона. Была организована женская группа для наблюдения за пожарами, во главе которой стала известная артистка из Французской комедии Агар, которая во время Коммуны приобрела популярность своими выступлениями на концертах ¹.

В конце сентября 300 женщин во главе с Луизой Мишель демонстрировали перед ратушей, требуя отправки их на боевые посты.

В комитетах бдительности тоже активно участвовали женщины. Так уже в то время пролетарские женщины проявляли политическую активность которая особенно ярко выявилась через несколько месяцев, в дни Коммуны.

§ 4. Вооружение рабочих масс

Рабочий класс, опираясь на мелкую буржуазию, быстро создал свою Революционную организацию.

Одноврeмeнно с первых же дней республики, рабочие стали добывать себе оружие. Лозунг “вооружение” имел двоякое значение. Рабочие

¹ “Combat” № 17, 2/Х 1870.

хотели иметь оружие, чтобы защищать свои социальные требования н не допустить разгрома рабочего класса, подобно июньскому (1848 г.). Они хотели также реально защитить республику против всяких монархических махинаций. Парижские рабочие создали республиканское правительство, чтобы покончить с империей.

Но рабочие добивались оружия также и в целях обороны страны против пруссаков. “Оборончество” было сильно в рабочем классе.

“Восставший против старого режима пролетариат, — указывал Ленин, — взял на себя две задачи — общенациональную и классовую:

освобождение Франции от нашествия Германии и социалистическое освобождение рабочих от капитализма...

В соединении противоречивых задач — патриотизма и социализма была роковая ошибка французских социалистов” ¹.

Так или иначе, вопрос о вооружении стал для рабочих Парижа первоочередным.

Надо отметить, что некоторые члены Правительства национальной обороны, например Гамбетта, готовы были идти на вооружение пролетариата в расчете использовать эту силу в борьбе с пруссаками. Однако даже Гамбетта не предполагал, что массовое вооружение пролетариата примет в Париже такой грандиозный размах.

Стихийное тяготение рабочих к оружию было подкреплено всеми революционными организациями, начавшими после 4 сентября восстанавливать свою деятельность.

Члены Интернационала—прудонисты, бланкисты и в известной мере якобинцы — поддерживали требование массового вооружения рабочих.

5 сентября в “Journal officiel” Гамбетта заявил, что “национальная гвардия Парижа включает в свой состав всех граждан, входящих в избирательные списки”, и одновременно предложил 6 сентября провести выборы офицеров и унтер-офицеров национальной гвардии. 6 сентября по циркуляру министерства внутренних дел было предложено в дополнение к прежним 60 батальонам национальной гвардии в 48 часов создать 60 новых батальонов по 1500 человек каждый.

Однако вместо предложенных правительством 60 новых батальонов через три недели рабочие создали 194 батальона, т. е. в 3 раза больше. 30 сентября Гамбетта предложил прекратить создание новых батальонов, но к этому моменту все основное рабочее население Парижа уже было завербовано. Но и в дальнейшем оставалась возможность увеличения вооруженных кадров, потому что никто не исполнял приказа о численности батальонов до 1500 человек. Правда, были в это время и малочисленные, неукомплектованные батальоны, до 350 человек, но были и батальоны в 2500—2600 человек. Как правило, рабочие батальоны были более многочисленны, чем буржуазные (новые батальоны в среднем имели по 1200—2000 человек). К моменту революции численность “старых”, “хороших” 60 батальонов в среднем не превышала 1000—1200 человек, т. е. все они не были укомплектованы (должны были иметь по 1500 человек). Их общая численность равнялась 60—80 тыс., а по другим сведениям была еще меньше.

Характерно и распределение числа батальонов по округам: в буржуазных центральных округах было в среднем 8—10 батальонов, в рабочих округах их число доходило до двух десятков: в XI округе (Попенкур) - 25 батальонов, в ХVIII (Монмартр) - 21, в Х (Сен-Лоран) 18 в XX (Менильмонтан) - 17 батальонов и т. д.

¹ В.И.Ленин, Соч., т. 13, стр. 437.

В шести ведущих буржуазных округах (Лувр, Биржа, Пасси и др.) было в среднем по 8 батальонов (в том числе в Пасси только 2), а в каждом из шести ведущих пролетарских округов было в среднем больше 18 батальонов. По отношению к численности населения в этих буржуазных округах приходилось по 8 тыс. жителей на батальон, в шести пролетарских — по 6 тыс. на батальон. Существенно и то, что старые 60 батальонов были организованы главным образом в буржуазных кварталах и имели буржуазный и мелкобуржуазный состав. Новые батальоны были гчавным образом завербованы из рабочих, в рабочих предместьях. Да и в буржуазных кварталах процент рабочих в эти недели значительно вырос.

С первых же дней наметилось классовое разделение батальонов. Стали отделять “хорошие”, буржуазные батальоны от “плохих”, рабочих. Прежние батальоны, созданные до 4 сентября, были в основном “хорошие”, новые батальоны были “плохие”. Основой “плохих” батальонов было рабочее население Парижа — ведь все рабочие (по показанию То-лена, например) вошли в состав национальной гвардии.

По показанию Корбона, “подавляющее большинство людей, получивших оружие в сентябре и октябре, принадлежало к рабочим, и все они были безработными” ¹.

По словам Фавра, во время франко-прусской войны солидные люди (т. е. буржуазия) “не хотели сражаться, если рабочий класс будет вооружен и если он имеет шансы превалировать” ².

Но рабочая масса заставила буржуазию подчиниться и овладела оружием.

Новые рабочие батальоны, по показаниям объективных свидетелей (например, Лавиня, одного из военных инструкторов национальной гвардии), быстро проходили военное обучение. Лавинь говорит: “Я всегда находил, что новые батальоны (т. е. рабочие.— П. К.) было легче организовать и они были более дисциплинированные, чем старые (т. е. буржуазные.— П. К.), которые всегда занимались оспариванием приказов”. Через 15 дней новые батальоны (например, в 33-м полку) делали самые сложные маневры. По словам Лавиня, если бы у национальной гвардии были хорошие офицеры, “национальная гвардия очень быстро сделалась бы мощной военной силой” ³. Лавинь добавлял, что новые батальоны были очень храбры в бою.

Один из участников обороны Парижа отмечал, что буржуазная национальная гвардия пользовалась всякими льготами: буржуазным национальным гвардейцам возили ранцы на повозках, им посылали в укрепления вино, мясо и т. д. “Батальоны рабочих округов хуже снабжались и держали себя более степенно. Для них укрепления не были местом для кутежей; они исполняли свои обязанности серьезно, хотя часто оставались без ужина, не имели на ночь одеял”⁴.

¹ “Enquête”, v. Il, p. 610.

² Ibidem, p. 43.

³ Ibidem, p. 465.

⁴ G.Guillaume, Souvenirs d'un franc-tireur, P. 1871, p. 24.

Рабочие вооружались с чрезвычайной быстротой. В конце сентября среди новых батальонов национальной гвардии уже было распределено 280737 ружей. В этом месяце почти все рабочее население получило оружие. В октябре число выданных ружей достигло 313 тыс., а затем дошло до 335-340 тыс. (показания полковника Бодуэн-Мортемара).

В сентябре оружие раздавалось очень широко, без особого контроля и учета. В первые дни выдавали по 2-3 ружья на человека. Некоторые приходили получать ружья по нескольку раз.

Ружья были самых различных систем (до 11 типов). Очень мало было ружей усовершенствованного типа, т. е. “шаспо”, преобладали ружья “à tabatière” (заряжавшиеся с казенной части), пистонные (заряжавшиеся с дула), мушкетоны, карабины и т. п.

Не прекращались споры национальных гвардейцев с правительством и с мэрами (через которых обычно шло обмундирование национальной гвардии) о лучшем вооружении. Одна из первых демонстраций против правительства под руководством Флуранса (5 октября) требовала вооружения национальной гвардии.

В Париже было создано несколько мастерских по изготовлению бомб для рабочих батальонов. Одна из таких мастерских, организованная бланкистами, взорвалась. В начале февраля 1871 г. полиция доносила, что у батальонов национальной гвардии было захвачено 600 заряженных бомб, а позднее - еще несколько тысяч. Этот вид оружия был, очевидно, заготовлен революционерами для нужд гражданской войны. Правительство совсем не собиралось снабжать национальную гвардию таким оружием.

Национальная гвардия вначале экипировалась сама, и, конечно, довольно пестро: часто национальные гвардейцы из всей обмундировки имели лишь форменные кепи или штаны с красными лампасами. В дальнейшем национальная гвардия стала получать полную казенную экипировку от кепи до башмаков.

По официальным данным, к 22 октября было выдано национальным гвардейцам (для новых батальонов) 172 тыс. блуз, 158 тыс. панталон, 210 тыс. кепи, 158 тыс. одеял, 137 тыс. пар обуви.

Поскольку большая часть рабочего населения Парижа вошла в состав национальной гвардии и, кроме того, значительная часть рабочих находилась без работы, очень быстро встал вопрос о жалованье национальным гвардейцам. Под давлением рабочих уже 12 сентября был издан декрет, установивший размер жалованья национальным гвардейцам в 1,5 франка в день (для тех, кто этого просил). Скоро установился порядок, при котором все национальные гвардейцы стали получать жалованье. С конца ноября в связи с ростом дороговизны было введено пособие женам национальных гвардейцев в 75 сантимов в день. При этих выплатах постоянно происходили столкновения, ввиду того что мэрии категорически отказывались платить пособия “незаконным”, незарегистрированным женам.

Установление жалованья национальным гвардейцам (так называемое “solde”) вызывало яростную ненависть буржуазии, причем, однако, зажиточные буржуа не считали для себя зазорным аккуратно получать свои полтора франка.

Взяточник Фавр выразил всю свою ненависть к национальной гвардии, говоря, что пять месяцев “рабочий класс был на жалованье у зажиточных классов”. Надо добавить, что нередки были злоупотребления среди офицеров при выдаче жалованья - многие офицеры систематически крали в свою пользу остатки невыплаченных по жалованью сумм.

Размер жалованья национальной гвардии вообще был значительно ниже, чем обычная заработная плата рабочих. Так, например, газета “Combat” (от 25 декабря 1870 г.) указывала, что рабочие зарабатывали в среднем 2,5-3,5 франка, а женщины 1,25-2 франка в день. “Solde”, таким образом, было в 2-3 раза ниже заработной платы.

Жалованье в 1,5 франка обеспечивало рабочему только полуголоднoe существование. Буржуазия это прекрасно знала. Но борьба буржуазии против “solde” была по существу борьбой против рабочего класса вообще. Поэтому так остро ставило правительство все вопросы, связанные с ограничением материальных средств национальной гвардии.

Новые батальоны национальной гвардии сразу же добились права избрания своего командного состава. Это было существенным преимуществом, обеспечивавшим рабочим батальонам командные кадры, наиболее тесно связанные с массой.

Выборы командного состава в национальной гвардии были установлены еще декретом от 12 августа 1870 г., но только для новых девяти батальонов, которыми была доукомплектована национальная гвардия департамента Сены. Старый командный состав существовавших 51 батальона сам подал в отставку. Таким образом, все офицеры национальной гвардии должны были переизбираться. 17 сентября даже в мобильной гвардии была введена выборность офицеров. Довольно часто в качестве офицеров национальной гвардии избирались бывшие унтер-офицеры и сержанты.

Бланкисты и члены Интернационала добивались того, чтобы в командный состав были избраны их сторонники. Ряд крупных работников этих организаций занимал командные посты национальной гвардии уже с сентября 1870 г. Из членов Интернационала можно назвать, например, Варлена, Малона, Асси, из бланкистов - Бланки, Флуранса, Гранже, Ранвье, Жаклара, Эда, Касса, Курне, Левро и др.

Своеобразной чертой организации национальной гвардии было наличие “внутренних советов” (“Conseils de famille”; в нашей литературе они обычно называются “семейными советами”). В какой-то своеобразной форме они существовали и в старой национальной гвардии (например, по закону 1851 г.). После 4 сентября эти организации существенно видоизменились. Сперва “внутренние советы” существовали только в ротах, затем стали организовываться и в батальонах. Закон 19 октября утвердил эту реорганизацию.

Первое время “внутренние советы” занимались только проверкой физического состояния волонтеров маршевых рот, вопросами жалованья, списков и т. п. Затем они превратились в своеобразные органы, частью помогающие командирам национальной гвардии, а частью контролирующие деятельность офицеров. Некоторые наблюдатели прямо определяли роль “внутренних советов” так: “Они имели целью следить за офицерским составом”¹ (показания Дюбайя).

¹ “Enquete”, v. II, p. 353.

Кроме “внутренних советов”, батальонами и ротами выбирались особые делегаты для помощи офицерам, например при выплате жалованья и тоже известным образом контролировали офицеров. Делегаты выполняли и другие, чисто политические функции. Например, перед ноябрьскими муниципальными выборами батальоны выделили делегатов которые обсуждали кандидатов в муниципалитеты. В некоторых случаях эти делегаты становились участниками местных комитетов бдительности. По словам Дюбайя, делегаты “являлись правящей силой национальной гвардии; они фактически не были на действительной службе и часто находились в борьбе против командного состава национальной гвардии”¹.

По-видимому, в ряде случаев делегаты избирались более демократическим образом, чем офицерский состав, и поэтому представляли более левые элементы национальной гвардии, чем командиры.

“Внутренние советы” и делегаты были как бы новой властью в национальной гвардии рядом с избираемыми командирами.

Таким образом, в сентябре рабочие имели не только новую своеобразную политическую организацию (Центральный комитет 20 округов и комитеты бдительности), но и военную организацию. Надо сказать, что Центральный комитет и комитеты бдительности были самым тесным образом связаны с национальной гвардией. Руководители Центрального комитета и комитетов бдительности были в значительной части командирами или рядовыми национальной гвардии.

§ 5. Клубы и народные собрания

Созданием рабочих батальонов и организацией Центрального комитета 20 округов и комитетов бдительности далеко не ограничилась активность парижских масс. Быстро возникла сеть политических клубов. Ежедневно начали созываться народные собрания.

Современники (Молинари, Сарсе и др.) обычно определяли число парижских клубов в период первой осады Парижа в 15-17. Проведенное мною изучение печати того времени показывает, что число клубов достигало 40. Конечно, не все они существовали весь период осады. Одни возникали, другие исчезали, около половины действовало почти во все время осады.

Наиболее влиятельными были клубы на рабочих окраинах. Единичные клубы буржуазного характера отличались худосочием и обычно погибали.

Полицейский Шапер, например, сообщал, что умеренных, “благоразумных” клубов фактически не было. Один такой клуб существовал только с 17 октября по 5 ноября в театре “Порт-Сен-Мартен”, не закрылся из-за отсутствия ораторов. Этот клуб пытался возродиться в середине ноября в зале “Валентине”, но не дожил до конца осады. Так же быстро развалился буржуазный клуб “Освобождение” “из-за недостатка вопросов и ораторов” (Сарсе).

Таким образом, парижские клубы были политическим орудием пролетарских и мелкобуржуазных масс Парижа. Некоторые клубы были фактически в руках членов Интернационала, другие - в руках бланкистов (например, клуб “Patrie en danger”) и т. п. Как правило, клубами руководили наиболее левые элементы парижского населения.

Клубы были не просто публичными собраниями. Они имели своего рода политическую программу и выбирали постоянное бюро сроком на один месяц (обычно в составе председателя, двух заместителей, а иногда и секретаря). Существовала еще должность “комиссаров зала” -

¹ “Enquête”, v. II, р. 353.

своего рода комендантов, следивших за общим порядком в зале. (В клубе бланкистов было четыре таких комиссара.) Бюро намечало повестку очередного собрания (темы докладов) и список ораторов. Оно не допускало выступлений ораторов, которые пытались идти против обычно принятой клубом программы. Демократический клуб Батиньоля, например, определил свою программу в словах: оборона, укрепление республики, борьба с реакцией. Клуб “Революции” (в Клиньянкуре) требовал от своих членов быть республиканцами, социалистами, революционерами.

В клубе бланкистов 1 октября произошел характерный инцидент. Кто-то из присутствовавших потребовал в начале собрания выбора нового бюро. Председатель разъяснил, что бюро в клубе (в отличие от публичных собраний) избирается на месяц и оно ведет собрание. Часть протестовавших окружила президиум и решительно требовала проведения выборов, но председатель, надев шляпу, закрыл собрание. Затем собрание снова возобновилось.

Клубы находились обычно в разных общественных помещениях - в кафе-концертах, залах для танцев, театральных, школьных зданиях и т. п. Популярный клуб в зале “Марсельеза” представлял собой простой большой сарай из плохо обтесанных бревен, с земляным полом. Скамьи были деревянные из нестроганных досок. Помещения для танцев и кафе-концертов были более уютны - здесь были люстры, зеркала и пр. (например, зал “Фавье”). На помосте ставился обыкновенный стол, за которым сидел президиум (бюро). За вход брали 10-15 сантимов (а в буржуазных клубах - 50 сантимов).

Большое значение приобрела широко развернутая работа по проведению народных собраний. По моим подсчетам, в это время в Париже было свыше 20 помещений, где происходили регулярные публичные собрания.

Клубы и народные собрания были очень близки друг другу по характеру. Ведь в клуб мог прийти всякий гражданин, только уплатив входную плату. Правда, в клубе было постоянное бюро, собрания в клубах были более организованными. Иногда клубы устраивали закрытые заседания по особым приглашениям. Народные собрания, как правило, были тесно связаны с той или иной организацией (с Интернационалом, с бланкистами, с видными клубами, с комитетами бдительности своего района и т. п.). Обычно бюро этих собраний выбиралось из членов, руководящих клубами.

В ряде случаев такие собрания созывались гражданами той или иной провинции или города (например, были собрания марсельцев, жителей Па-де-Кале и т. д.). Некоторые собрания такого рода превратились затем в клубы. Так образовались Демократический клуб бургундцев, Клуб артезианцев, Республиканский клуб лионцев и т. д.

Интересно, что уже в сентябре возникла мысль о своеобразном объединении публичных собраний. На заседании бланкистского клуба “Patrie en danger” 9 сентября по предложению Тридона была выделена специальная комиссия в составе видных бланкистов - Тридона (председатель), Эда, Гранже и др. - с целью посещения других народных оорании и их объединения, чтобы “связать их в один пучок” (“pour faire un faisceau”).

На многолюдном собрании в Бельвиле 9 октября, где присутствовало до 2 тыс. человек, снова был поднят вопрос об объединении деятельности публичных собраний, с тем чтобы резолюции, принятые на одном собрании, обсуждались и голосовались и на других. Таким образом, предполагалось объединение решений отдельных собраний. Для этих целей собрание избрало комиссию из семи человек (Ранвье, Валлес, Уде, Гайар, Везинье и др.). Собрание предложило, чтобы все другие собрания тоже выделили по семь человек, а затем соединились для создания Центрального совета ¹.

Через несколько дней в газете “Patrie en danger” (в номере от 16 октября) мы находим объявление под заголовком “Международная ассоциация рабочих” (т. е. Интернационал) о первом собрании Центрального комитета публичных собраний на улице Аррас. Таким образом, члены Интернационала, видимо, были активными организаторами этого нового объединения. Но в дальнейшем мы не находим сведений, в какой мере развернулось это начавшееся объединение народных собраний.

Сообщения о заседаниях клубов и о народных собраниях Парижа периода немецкой осады дают нам исключительный материал для уяснения пролетарских надежд и требований. Большинство историков (в том числе и советских) освещало деятельность парижских клубов этого времени только по книжке Молинари².

Этот бойкий журналист, изображавший себя “экономистом”, был яростным врагом пролетариата и, давая отчеты о клубных собраниях в газете “Journal des Débats”, параллельно действовал как полицейский шпион. Его главной задачей было высмеять и опозорить пролетарское революционное движение. Известный театральный критик Сарсе, враг Коммуны, так и говорил об отчетах Молинари: “Париж хохотал, читая эти отчеты, полные комизма и остроумия”³.

Из этого мутного источника все историки и черпали свои сведения о клубах. Революционная печать той эпохи дает нам, однако, подлинный яркий материал о парижских клубах (газеты “Patrie en danger”, “Combat” и др.). Особенно подробно освещается работа клубов и народных собраний газетами в период сентября и октября; слабее известен период декабря и января. К тому же бланкистская газета “Patrie en danger” в начале декабря перестала существовать. Газета “Combat” после двадцатых чисел декабря почти прекратила отчеты о клубах и народных собраниях.

Если учесть известную активность секций Интернационала и синдикальных камер, наличие левой печати (например, бланкистской “Patrie en danger”, якобинских “Combat” и “Réveil”), то можно заключить, что начиная с сентября 1870 г. активность парижских масс была исключительно велика.

§ 6. Политические деятели

После 4 сентября в Париж вернулись из ссылки эмигранты, а из тюрем вышли многие видные политические деятели, преследовавшиеся бонапартистским режимом. Из крупных работников Интернационала в Париж прибыли Варлен, Серрайе, из бланкистов - Бланки, Тридон, Эд, Флуранс, из якобинцев - Пиа, Делеклюз и др.

Одним из виднейших организаторов и руководителей Интернационала был Луи-Эжен Варлен (1839-1871). Отец его был крестьянин-бедняк. Мальчиком Варлен был послан в Париж на учебу в переплетную ма-

¹ “Patrie en danger” № 34, 14/Х 1870.

² G. de Molinari, Les clubs rouges pendant le siège de Paris, P. 1871.

³ Сарсе, Франко-прусская война. Осада Парижа, рус. пер., стр. 197.

терскую; впоследствии он стал искусным мастером своего дела. Одновременно Варлен настойчиво учился, много читал и путем самообразования достиг больших знаний. Еще будучи 18-летним юношей он организовал профсоюз переплетчиков и был активным руководителем нескольких стачек. В 1865 г. Варлен вступил парижскую организацию Интернационала и скоро стал одним из виднейших ее деятелей. В том же году он участвовал в Лондонской конференции Интернационала и познакомился с Марксом. После возвращения из Лондона Варлен проявлял особенную активность. Как говорит его биограф (Домманже), “в эту эпоху Варлен один привлек в парижские секции Интернационала три четверти его членов”¹.

На первом (Женевском) конгрессе Интернационала (1866 г.) Варлен был в числе делегатов. Как и большинство членов парижских секций, Варлен был прудонистом с известной склонностью к бакунизму. На этом конгрессе Варлен и его друг Бурдон резко разошлись с французской делегацией по вопросу о женском труде. Они были против запрещения женского труда в производстве.

Варлен участвовал и в Базельском конгрессе Интернационала (1869 г.), поддерживая бакунинский лозунг об отмене права наследования. В конце 60-х годов наряду с активной работой в Интернационале Варлен продолжал работу по созданию профсоюзов и руководил рядом стачек. Он организовал в это же время в Париже кооперативные столовые “Котел” (“Marmite”).

Варлен был в двух составах исполнительных комиссий Интернационала в Париже (первой и третьей). В 1868 г. он был участником судебного процесса Интернационала, где произнес известную речь о задачах рабочего класса. В 1869-1870 гг. Варлен был наиболее активным руководителем парижского рабочего движения. В это же время он выезжал и в другие города Франции в интересах создания и укрепления секций Интернационала (в Лион, Крезо, Лилль и т. д.).

В Париже Варлен добивался объединения различных революционных ячеек в единые окружные секции. Весной 1870 г. он председательствовал на первом общем собрании членов парижских секций, где был принят статут федерации. Через несколько дней после этого собрания произошли аресты среди членов Интернационала, и Варлену пришлось скрываться. На третьем процессе Интернационала (июль 1870 г.) его заочно приговорили к году тюрьмы. Варлен поселился в Бельгии и жил там до 4 сентября.

¹ М.Домманже, Коммунар Варлен, “Прибой”, Л. 1927, стр. 31.

О позиции Варлена накануне франко-прусской войны говорит его письмо к Обри от 8 марта 1870 г.: “Вы хотите, чтобы я стал менее революционным, хотя положение дел ухудшается со дня на день... Вы глубоко ошибаетесь, что я пренебрегаю социальным движением во имя политического. Нет, я ставлю революционные задачи именно с социалистической точки зрения. Но вы должны понять, что мы ничего не достигнем в области социальной реформы, пока не будет уничтожено старое государство (“vieil Etat politique”)”¹.

В эти месяцы Варлен предсказывал близкую революцию и активно к ней готовился.

Надо отметить, что Варлен исподволь освобождался от левого прудонизма и в известной мере испытывал влияние Маркса. Он всегда был близок с рабочими массами и умел учиться у них. Характерно, что он всегда был активным, руководящим членом всех массовых революционных организаций этого периода. И именно благодаря Варлену Интернационал оказывал влияние, например, на Центральный комитет национальной гвардии (в марте 1871 г.).

И враги и друзья отмечают, что Варлен был обаятельным человеком и пользовался в рабочих кругах Парижа исключительной популярностью. Он был преимущественно организатором. Это был человек сдержанный, уравновешенный, вдумчивый, хорошо образованный. Он говорил просто, ясно и убедительно, без всяких пышных ораторских приемов. Он влиял своей убежденностью и твердостью. Он редко смеялся, был скрытен.

Клюзере, военный делегат Коммуны, познакомившийся с Варленом в 1868 г. в тюрьме Сен-Пелажи, дает такой его портрет: “Он был высокого роста, тонкий, с черными, поседевшими волосами, густыми и немного курчавыми... Его лоб, не очень большой, был прекрасно обрисован и пропорционален, но особенно поражали в Варлене его глаза. В своей жизни я не видел таких глаз. Они не были очень большими, но сверкали такими огнями, что Варлен сразу привлекал к себе внимание и скоро приобретал уважение и привязанность”².

После приезда в Париж, в начале сентября, Варлен сразу занял одно из видных мест в движении. Он был выбран в Центральный комитет 20 округов, в сентябре - октябре был командиром батальона национальной гвардии, в марте - членом Центрального комитета национальной гвардии. И по-прежнему он активно работал в секциях Интернационала.

Совсем иным человеком был другой участник парижских секций периода осады и Коммуны, Огюст Серрайе (родился в 1840 г.), рабочий по выработке обувных колодок, человек среднего роста, худощавый, с огненно-рыжими волосами. Он родился и воспитывался в Англии (его отец был политическим эмигрантом). Серрайе был активным членом Интернационала и одно время корреспондентом Генерального совета для Франции, а в начале 1870 г. секретарем для Бельгии. Его взгляды складывались под большим влиянием Маркса. Он был в этом отношении одним из немногих французских рабочих, прошедших школу научного социализма.

В начале сентября Серрайе был направлен в Париж в качестве полномочного представителя Генерального совета. Маркс писал Бизли

¹ О.Testut, L'Internationale et le jacobinisme, P. 1872, v. I, p. 65.

¹ Général Cluseret, Mémoires, P. 1887, v. III, 232-233.

(12 сентября) о Серрайе: “Он счел своим долгом остаться там не только для того, чтобы принять участие в обороне, но и для того, чтобы оказывать влияние на наш Парижский федеральный совет; это действительно человек весьма высоких умственных способностей”¹.

Серрайе проявил исключительную активность в период осады борьбе за правильную линию в парижских секциях Интернационала. Он упорно защищал позицию Генерального совета и проводил директивы Маокса. Его деятельность вызвала, в частности, клеветнические выпады со стороны Ф. Пиа, Везинье и др. После капитуляции Парижа Серрайе ездил в Лондон для доклада Генеральному совету, а после 18 марта снова был направлен в Париж.

Серрайе выделялся своей настойчивостью, энергией и красноречием. Он, конечно, не имел такой популярности в Париже, как Варлен, поскольку мало жил во Франции, и не имел таких больших связей, но в период осады Парижа и во время Коммуны он довольно быстро приобрел влияние в рабочих кругах.

Маркс, перечисляя участников Парижской коммуны, обычно начинал список именно с Серрайе. Он был наиболее надежным помощником Маркса и Энгельса в Париже в этот период.

Близким человеком Серрайе был другой член Интернационала, левый прудонист Лео Франкель (1844-1896), рабочий-ювелир, уроженец Венгрии, австрийский подданный. Франкель был участником гарибальдийского движения. Он был членом секций Интернационала в Германии. Покинув Германию, он переехал во Францию, где продолжал активно работать в Интернационале (в Лионе, Париже). Был привлечен к третьему процессу Интернационала. Франкель был довольно хорошо образован. Во время осады он был одним из популярных ораторов клубов (в частности, клуба “Белой королевы”), участником движений 31 октября и 22 января, позднее - членом Центрального комитета национальной гвардии.

Одно время Маркс и Энгельс относились к Франкелю несколько иронически. Энгельс писал в 1870 г., что Франкель “выучил в Париже “la formule” и поставляет хороший товар”. Маркс писал, что после третьего процесса Интернационала (в 1870 г.) Франкель “завоевал себе лавры”². Но активность Франкеля и его преданность делу пролетариата, осооенно в период Коммуны, побудили Маркса и Энгельса изменить свою оценку. Несомненно, что наряду с Серрайе Франкель в период осады и позднее был одним из людей, наиболее близко подходивших к позициям Генерального совета. После Коммуны он защищал в своей деятельности линию Маркса.

К левым прудонистам принадлежал Бенуа Малой (1841-1893), часто занимавший половинчатую, соглашательскую позицию. Малон, рабочий-красильщик, был одним из организаторов секций Интернационала в Париже и в ряде других городов на севере Франции. Он был привлечен ко всем трем процессам Интернационала. Активно работал по организации профессиональных союзов, проводил немало стачек. Много писал в левой пpecce. Во время осады он был членом Центрального комитета 20 округов, затем Центрального комитета национальной гвардии и членом Коммуны. Впоследствии он вел борьбу против Маркса и

¹ К.Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 73.

² К.Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 319, 353.

марксизма и погряз в самом настоящем оппортунистическом болоте. Позднее Маркс писал о нем, как об авторе “плоских книг”¹.

Из прудонистов, не входивших в Интернационал, надо отметить талантливого журналиста Вермореля (1841-1871). В период империи Верморель организовал ряд изданий, в частности “Courrier français” (1865 г.) одно время объединявший социалистические журналистские силы Франции.

Верморель своей резкой критикой приобрел немало врагов, в частности Рошфора (последний бросил против Вермореля обвинение в шпионаже, но затем публично от него отказался). Верморель не раз сидел в тюрьме и был освобожден после свержения монархии. Это был один из немногих журналистов, упорно боровшихся за социалистические идеи, хотя и в своеобразном, прудонистском преломлении.

Он был неважный оратор и вообще производил впечатление робкого, неловкого человека. Это был человек высокого роста, с круглой головой, маленькими глазами. Верморель подвергался многим клеветническим нападкам, но он честно шел с рабочим классом и отдал за Коммуну свою жизнь. Он был, несомненно, одним из самых боевых и убежденных журналистов этой эпохи.

К оппортунистическому крылу парижских секций Интернационала принадлежали прудонист Толен (1828-1897), выступавший на всех конгрессах Интернационала с наиболее реакционных позиций; Мюра, о котором Серрайе говорил как о стороннике буржуазии; Комбо (родился в 1837 г.), рабочий-ювелир, член Центрального комитета 20 округов; Жоаннар (1843-1888), член Центрального комитета 20 округов и Центрального комитета национальной гвардии.

Огромную роль в революционном движении сыграл вождь бланкистов Огюст Бланки (1805-1881). Бланки, носивший в своей среде кличку “генерал” или “старик”, пользовался непререкаемым авторитетом и безграничной любовью своих сторонников.

Революционная деятельность его началась в 1827 г. В революции 1830 г. Бланки был активным участником баррикадных боев в рабочих кварталах. С тех пор он продолжал активную революционную борьбу, то и дело пресекавшуюся полицейскими гонениями: 37 лет он провел в тюрьмах при всех французских режимах - при монархиях и при республиках.

В дни молодости Бланки находился под влиянием бабувизма я пришел к социалистическим позициям. В 1837 г. он организовал тайное

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 488.

“общество времен года” с задачей уничтожения финансовой и промышленной аристократии. В мае 1839 г. Бланки организовал восстание в Париже. Его немногочисленные сторонники захватили оружие, заняли ратушу, провозгласили временное правительство и сочинили несколько декретов и прокламаций. Восставшие, избравшие Бланки главнокомандующим, пытались занять мэрии п полицейские участки, но население не поддержало восстания, и назавтра оно было подавлено. После девятилетнего пребывания в тюрьме Бланки вернулся в Париж, но провел в революционной борьбе только несколько месяцев (1848 г.) и снова был приговорен к десяти годам заключения.

После освобождения Бланки через короткий промежуток времени был снова посажен в тюрьму (1861 г.).

В этой парижской тюрьме (Сен-Пелажи) было много политических заключенных - рабочих, студентов, журналистов. Между ними шли оживленные политические споры, и Бланки приобрел себе нескольких верных сторонников. Бежав из тюремной больницы, Бланки поселился в Бельгии и оттуда время от времени приезжал в Париж нелегально и руководил своей организацией. Он делал ей смотр в определенный день на разных перекрестках улиц (по бланкистскому правилу эти ячейки не должны были знать друг друга, и каждый десяток знал только своих членов).

В период франко-прусской войны бланкисты сперва предполагали захватить Венсенский замок, где был склад оружия. Позднее, в августе 1870 г., бланкисты организовали выступление на бульваре Ла-Виллет. Там участвовало 100 человек; была сделана попытка захватить оружие у пожарной команды. Дело окончилось ничем. Два арестованных участника выступления - Эд и Брпдо - были приговорены к казни (освобождены 4 сентября).

К моменту свержения империи Бланки было 65 лет. Он продолжал защищать свои теории о политической революции, о восстании при помощи крепко сплоченной тайной организации и т. д. В эти годы Бланки внимательно следил за работами Маркса и Энгельса. В 1869 г. Лафарг писал Марксу по поводу “Нищеты философии”: “Blanqui en a un exemplaire et le prête à tous ses amis. Ainsi Tridon l'a lu et a été heureux de voir de quelle façon il Moro a roulé Proudhon. Blanqui a la plus grande estime pour vous. . .” (“y Бланки есть один экземпляр, и он дает его читать всем своим Друзьям. Тридон также читал его и очень радовался тому, как Мавр расправился с Прудоном. Бланки питает к вам величайшее уважение...”)¹

См. К.Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 165-166, 167.

Со своей стороны и Маркс и Энгельс признавали всю революционную отвагу и честность Бланки, хотя и резко критиковали его взгляды. В своем письме к жене Маркса от 15 августа 1870 г. Энгельс писал: “Хуже всего то, что в случае действительно революционного движения в Париже некому стать во главе его. Рошфор наиболее популярен, а единственно пригодный - Бланки - кажется забыт”¹.

Бланки был человек сосредоточенный, замкнутый, с железным характером. Он пользовался большим влиянием среди рабочих Парижа но не мог дать им ни ясной программы, ни правильной тактики. В статье “Ленин, как организатор и вождь РКП” Сталин писал: “История знает пролетарских вождей, вождей бурного времени, вождей-практиков, самоотверженных и смелых, но слабых в теории. Массы не скоро забывают имена таких вождей. Таковы, например, Лассаль в Германии, Бланки во Франции. Но движение в целом не может жить одними лишь воспоминаниями: ему нужны ясная цель (программа), твердая линия (тактика)”².

Выступления Бланки были полны сарказма, злой иронии, язвительного остроумия. Один из очевидцев говорил: “Это красноречие, холодное, как лезвие шпаги, было, как сталь, режущим и опасным”.

Бланки был небольшого роста, с седой головой, бритым (в эти годы) лицом, орлиным носом, с черными пронизывающими насквозь глазами.

Ближаишим соратником Бланки был Тридон (1841-1871). Тридон был выходцем из зажиточной семьи. Он приобрел известность как журналист, пылко полемизировавший против сторонников империи. Его брошюра “Эбертисты” живо обсуждалась в революционных кругах Парижа. Энгельс писал по поводу этой брошюры (в письме к Марксу от 6 июля 1869 г.): “В первой же части большая путаница, особенно по вопросу о централизации и децентрализации... Смешна мысль, что диктатура Парижа над Францией, погубившая первую революцию, могла бы теперь быть попросту повторена, но с иным результатом”³.

Тридон основал газету “Candide”, где активно участвовал и Бланки (под псевдонимом “Suzamel”). Газета имела большой успех (до 11 тыс. тиража). За нее Тридон получил шесть месяцев тюрьмы. Тридон был членом Интернационала и участником Женевского конгресса. После дела “Кафе Ренессанс” (бланкистского собрания, арестованного полицией) Тридон был судим (приговорен к 15 месяцам тюрьмы) и затем эмигрировал в Бельгию.

После 4 сентября Тридон был правой рукой Бланки в газете “Patrie en danger”, членом Центрального комитета 20 округов.

Это был талантливый журналист, один из самых видных бланкистов. После ареста Бланки (в марте 1871 г.) Тридон фактически возглавлял бланкистскую организацию в Париже. Он был слабым, болезненным человеком и умер тридцати лет, вскоре после поражения Коммуны.

Популярной фигурой в Париже был другой бланкист - Флуранс (1838-1871). Его отец был непременным секретарем французской Академии наук. По словам Маркса, этот довольно известный ученый “...всегда стоял за существующее правительство и попеременно был бонапар-

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 384.

² И.В.Сталин, Соч., т. 4, стр. 314.

³ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 211.

-тистом, легитимистом, орлеанистом и опять бонапартистом. В последние годы своей жизни, - добавлял Маркс, - он еще обратил на себя внимание своей фанатической ненавистью к Дарвину”¹.

Молодой Флуранс сперва занялся научной работой. К 25 годам он заменил своего отца в “Коллеж де Франс”. Его вступительная лекция (“История человека”) сразу дала ему известность в ученом мире. Он выступал также как журналист и писатель (философский роман “Ottfrid”). Из-за политических преследований Флуранс скоро оставил свою научную карьеру и увлекся революционной деятельностью. Преследуемый во Франции, он направился на Крит (1866 г.) и около года активно участвовал в критском восстании. В качестве председателя критской делегации Флуранс поехал в Афины, но там был арестован и выслан на родину. Однако он немедля снова вернулся в Грецию, а затем уехал в Италию, продолжая защиту интересов жителей Крита. В 1869 г. Флуранс приезжает в Париж и здесь активно участвует в революционной борьбе против империи. Он был одним из руководителей демонстрации на похоронах Нуара, одним из видных сотрудников и основателей газеты “Marseillaise”.

В феврале 1870 г. он сделал попытку организации восстания, иронически описанную Энгельсом. После нее Флуранс бежал в Англию, где общался с Марксом. В ряде писем к Энгельсу Маркс дает о Флурансе хорошие отзывы. 19 апреля 1870 г. Маркс писал Энгельсу: “Бакунину мы закроем доступ в “Marseillaise” при помощи Флуранса, который вступил в “French Branch” (“французскую секцию”) и вполне присоединился к нам. Не is а man of very great resolution. Learned. Too sanguine (Он человек весьма решительный. Ученый. Слишком большой сангвиник)”². А через несколько дней (28 апреля 1870 г.) Маркс добавлял: “Флуранс был уже несколько раз у меня. Он очень милый парень; его отличительным качеством является audacity (смелость). Он обладает, однако, и значительным естественно-научным образованием. В течение года он читал в Парижском университете лекции по этнологии, побывал везде в Южной Европе, Турции, Asia minor (Малой Азии) п т. п. Полон иллюзий и революционного нетерпения, but a very jolly fellow wifch ail that (все же весьма славный парень), не из школы “сурьезных” мужей. Он предложен как член нашего Совета, на заседаниях которого два раза присутствовал в качестве гостя. Было бы очень хорошо, если бы он остался здесь подольше. Его стоило бы обработать”³.

¹ К.Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 286.

² Там же, стр. 322.

³ Там же, стр. 325.

После 4 сентября Флуранс - член Центрального комитета 20 округов руководитель пяти батальонов бельвильских стрелков. Флуранс пользовался исключительной любовью и преданностью со стороны своих батальонов и популярностью в рабочих предместьях. Не было фразой, когда он говорил на собрании: “Я вполне готов отдать свою жизнь на благо других... Я полностью принес в жертву самого себя, чтобы идти к святой цели - к благу человечества”.

О нем говорили как о “Дон-Кихоте революции”, как о человеке восторженном, пылком, глубоко честном жившем одной мыслью - революцией, освобождением человечества. Революционная пылкость сочеталась у него с мечтательностью, смелость - с несколько наивной верой в людей. Он предъявлял к себе суровые требования и был так же требователен к другим. Но вместе с тем он часто действовал самостоятельно, не считаясь со своей партией. Он был высокого роста, с высоким лбом, живыми синими глазами,белокурой бородой.

Флуранс был одним из тех революционеров, которых особенно травила буржуазная печать и Правительство национальной обороны.

Среди новоякобинцев руководящее место занимали два редактора газет - Делеклюз (редактор газеты “Réveil”) и Феликс Пиа (редактор газеты “Combat”).

Луи-Шарль Делеклюз (1809-1871) начал участвовать в революционном движении в 30-х годах. Подвергался преследованиям, был в эмиграции. Во время революции 1848 г. был комиссаром республики в департаменте Севера. Выступал как журналист. Во время империи участвовал в разных тайных обществах - “Республиканская солидарность”, “Молодая гора”, “Марианна”, за что получил четыре года тюрьмы н затем ссылался в различные места, включая Кайенну. По возвращении из ссылки после амнистии 1859 г. он на некоторое время отошел от политики. В 1868 г. основал газету “Réveil” (“Пробуждение”). В 1868-1870 гг. подвергался преследованиям империи за свою республиканскую активность. В феврале 1870 г. получил 13 месяцев тюрьмы. К моменту осады Делеклюзу было уже больше 60 лет.

Делеклюз был в течение ряда лет верным сторонником Ледрю-Роллена. Маркс в начале франко-прусской войны давал Делеклюзу такую характеристику: “Хотя он и в оппозиции к правительству, но полнейшее воплощение шовинизма, car la France est le seul pays de l'idée [ибо Франция - единственная страна идеи] (именно идеи, которую она имеет о себе самой). Эти республиканские шовинисты сердятся лишь за то, что реальное выражение их идола - Л[уи] Бонапарт с длинным носом и биржевая спекуляция - не соответствует их идеалам”¹.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 355.

Это была не личная характеристика, а скорее оценка Марксом новых якобинцев, которые в своих постоянных колебаниях то собирались ближе подойти к рабочему классу, то кидались в объятия господствующей буржуазии.

Надо отметить, что в критические месяцы поммупы Делеклюз сумел прибрести большое влияние своей преданностью делу, мужеством, уменьем стать выше личных дрязг.

Разновидностью другого типа якобинцев был Феликс Пиа (1810-1889). Этот шестидесятилетний старик щеголял своей пышной шевелюрой, звучным голосом, широкими актерскими жестами и был олицетворением фиглярства. Его бесчисленные крикливые и пустые статьи невыносимы. Маркс давал Пиа самые убийственные характеристики. Он называл его “застольным оратором”, “человеком-актером”, “крикуном” и т. д.

Особенно возмущали Маркса интриги Пиа против Интернационала и его клеветнические заявления, будто Интернационал работает под диктовку Луи Бонапарта. Пиа вел борьбу против Серрайе и других членов Интернационала. Находясь в Лондоне в последние годы перед падением империи, Пиа в своих речах провокационно предлагал организовать убийство Наполеона III. Таким выступлением Пиа давал почву для обвинений против Интернационала. Пиа изображал, по словам Маркса, “Брута на безопасной дистанции”. В черновом письме к Франкелю от 26 апреля 1871 г. Маркс, опровергая гнусную клевету Пиа на Серрайе, писал: “Злоба этого человека вытекает из единственного источника: его ненависти к Интернационалу... Поэтому Генеральный совет был вынужден публично дезавуировать этого низкого интригана”¹.

Пиа был известен как журналист и автор ряда пьес. Он участвовал в революции 1848 г., был членом Учредительного и Законодательного собраний, был комиссаром республики в департаменте Шер. После преследований эмигрировал в Бельгию и затем в Англию. В Лондоне был одним из организаторов “французской секции” Интернационала. Здесь совместно с беспринципным журналистом Везинье вел яростную кампанию против Маркса и Генерального совета. В 1869 г. вернулся в Париж. По процессу в Блуа (август 1870 г.) осужден на пять лет тюрьмы, эмигрировал и вернулся во Францию к 4 сентября.

В Коммуне Пиа сыграл жалкую роль.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 112.