§ 1. Подготовка восстания

Население Парижа в конце октября проявляло острое недовольство. Оборона столицы шла плохо. Военные действия в стране приносили французским армиям только неудачи. Рабочее население страдало от дороговизны, от недостатка продовольствия и топлива.

27 октября Ф. Пиа напечатал в своей газете сообщение о капитуляции Меца, полученное им через Флуранса от члена правительства Рошфора¹.

Генерал Базен, имевший в Меце и окрестностях около 170 тыс. солдат, добивался скорейшей капитуляции. Этот заядлый монархист сейчас же после 4 сентября пустился в переговоры с пруссаками. Он демонстративно не признавал Правительства национальной обороны, не приводил солдат к присяге новому правительству, не давал в Париж о себе никаких сведений. Зато через всяких посредников начал переговоры с Бисмарком и с эксимператрицей Евгенией (находившейся в это время в Лондоне). Уже 29 сентября Базен заявил пруссакам, что он готов на капитуляцию «с военными почестями». Бисмарк соглашался на это при условии, чтобы мирный договор был подписан императрицей. Бисмарк рассчитывал, что французская армия, освобождённая из Меца, поможет восстановить прежнее правительство (т. е. империю, созвать Законодательный корпус и пр. Базен целиком принимал эти условия и клялся, что армия не признала временного правительства и верна императрице.

Но переговоры с императрицей агента Базена (отправленного из Меца в Лондон при помощи пруссаков) не увенчались успехом. Евгения хитрила, понимая, что, во-первых, её подпись уже не будет иметь веса, а во-вторых, она знала, что Бисмарк требует отторжения французских территорий, и поэтому гораздо выгоднее тяжесть позорного мира возложить на республиканцев, а не на империю.

¹ «Combat» № 42, 27/X 1870.

Тогда 10 октября Базен решил сдаться на волю победителя и начал формальные переговоры об этом. Базен проводил по отношению к армии и населению Меца ту же тактику, какую применял в эти месяцы и генерал Трошю. Как правильно замечал позднее Флуранс, эта базеновская тактика сводилась к тому, чтобы «держать всю армию в стенах города, чтобы скорее истратить всё продовольствие, утомлять бесполезными вылазками, обескураживать гражданское население, ослабить его путем сознательно организованного голода» и т. д.¹

Эта тактика завершилась полной капитуляцией перед пруссаками.

Одним словом, Трошю, Базен и многие другие руководители французской армии и правительства проводили такую же предательскую тактику, которая в 1917 г. была применена русской буржуазией и генералитетом в борьбе против большевиков.

Сообщение Пиа о сдаче Меца вызвало бурю негодования в Париже. Предательство Базена было для всех очевидным. Народ понимал, что капитуляция Меца предрешала поражение Парижа: ведь сдача Меца освобождала 120-тысячную прусскую армию.

Правительство национальной обороны прежде всего попыталось нагло обмануть население, заявив, что сообщение Пиа ложно. А одновременно оно послало Тьера в прусскую штаб-квартиру для переговоров о перемирии и мире. 28 октября Тьер перешел прусские линии и явился в Версаль, 30-го утром он появился в Париже и подтвердил сообщение о капитуляции Меца, а затем 31-го вернулся к Бисмарку для продолжения переговоров.

Правительству пришлось признать сообщение о падении Меца. Одновременно оно радостно сообщало о переговорах о перемирии, начатых по инициативе нейтральных держав.

Оба сообщения вызвали бурное негодование в народе. Предательство Базена напоминало парижскому населению махинации Правительства национальной обороны в столице. Перемирие рассматривалось населением как величайшая измена родине и полная капитуляция.

Надо добавить, что позднее Тьер, Фавр и другие господа из Правительства национальной обороны пытались доказать, что, не будь восстания 31 октября, перемирие и мир могли бы быть осуществлены уже в начале ноября. Они выдумывали, будто Бисмарк стал неуступчив из-за революционного движения в Париже. Это было просто ложью. Неуступчивость Бисмарка была вызвана совсем другой и весьма существенной причиной — сдачей Меца, что давало пруссакам исключительно большое военное преимущество. Имея перед собой трусливых господ из временного правительства, Бисмарк искусно шантажировал их, широко используя их неосведомленность о положении страны.

«Нужна была,— указывал Энгельс (в замечании к странице «Истории Коммуны» Лиссагарэ),— вся тупость и всё лицемерие людей 4 сентября, чтобы назвать весть об этом перемирии «доброй вестью». Весть действительно добрая... для пруссаков». Энгельс писал, что это был момент не для заключения перемирий, а для того, чтобы cдeлaть наивысшее военное усилие. На это оставалось всего лишь пятнадцать дней; но это были пятнадцать драгоценнейших дней, это был критический период войны»². До прибытия новых прусских войск из-под

¹ Flourens. Paris livré, p. 98.

² К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XV, стр. 360.

Меца к Парижу оставалось около 15 дней. Если бы к Парижу подошла в то время хоть малообученная армия в 50 тыс., она застигла бы пруссаков врасплох, и блокада Парижа могла бы быть прорвана.

Таким образом, возмущение населения против планов перемирия было вполне обоснованно н с военной точки зрения.

В эти же критические дни произошло неудачное для французов яжение у Ле-Бурже, под Парижем; 28 октября французы взяли Ле-Бурже атакой. 29-го бои продолжались, но, как полагается, Трошю не дал вовремя подкреплений, хотя они были под рукой. Три батальона французов 48 часов отчаянно отбивались от пруссаков. Пруссаки подвезли артиллерию и свежие силы и, подавив своей численностью, захватили Ле-Бурже обратно. Народ обвинял Трошю, что командование сознательно не подвезло ни пушек, ни людей, чтобы подорвать дух войска.

30 и 31 октября сообщения о падении Меца, о перемирии, о поражении при Ле-Бурже обрушились на голову населения.

Негодование было всеобщим. После получения правительственного сообщения в мэрии V округа, например, был создан особый комитет из четырех начальников батальонов, пяти членов комитета бдительности и пяти членов комитета вооружений. Вновь созданный комитет опубликовал специальную афишу с требованием отставки Трошю, с требованием не заключать мира и не вести переговоров о перемирии, так как всякое перемирие — измена родине¹.

30 октября в половине двенадцатого ночи Мильер выступал на открытом митинге у театра «Жимназ», где присутствовало 1500 человек, и призывал к свержению правительства и созданию Коммуны. Национальные гвардейцы не позволили полиции арестовать оратора.

31 октября рано утром в «Кордери» было созвано собрание делегатов 20 округов (300—400 человек), где выступали Лефрансэ, Мильер и др. Было решено свергнуть правительство и создать комиссию для образования Коммуны.

Какую роль играли в развернувшемся движении секции Интернационала?

Некоторые современники пытались доказать, что Федеральный совет Интернационала имел 31 октября ведущее значение. Так, например, бакунистская газета «La Solidarité» (орган романской секции Интернационала в Невшателе, а затем в Женеве, где главную роль играл бакунист Гийом) писала, что движение 31 октября не было вызвано бланкистами; «это была поистине народная революция, в которой Интернационал сыграл большую роль»². Префект полиции Крессон (заменивший Адана после 31 октября) говорил: «Сейчас рабочими руководит Интернационал», и на всех заседаниях кабинета он повторял, что ведущей силой революции является Интернационал. Большинство членов правительства не верило этим заявлениям, и им «эти страхи казались преувеличенными». Автор доклада о Правительстве национальной обороны, характеризуя эти заявления, давал такую формулировку: «Действительно, некоторые вожди Интернационала были во главе этого движения»³.

¹ «Actes», p. 211.

² «La Solidarité» № 1, 28.III.1871.

³ «Actes», v. I, p. 224.

Все авторитетные свидетельства подтверждают, что ведущей роли в движении 31 октября Федеральный совет Интернационала не играл. Больше того, в эти месяцы парижские секции еще очень недоверчиво относились к массовому движению бурно проявлявшемуся в Париже.

Лефрансэ рассказывает в своей книге («Etude sur le mouvement communaliste à Paris en 1871»), что 8 октября на совещании в «Кордери» он тщетно доказывал, что «только Интернационал и рабочая федерация (профессиональных союзов — П. К.) смогут осуществить социальную революцию, сигнал для которой даст Коммуна, ожидаемая со дня на день». Это мнение было отвергнуто большинством присутствующих. Большинство выступавших на собрании утверждало, что «для Интернационала и синдикальных рабочих камер нет оснований непосредственно вмешиваться в события, которые достаточно еще не определились и могут скомпрометировать даже самое существование этих организаций; что эти организации должны заниматься только экономическими, социальными реформами, что организации Интернационала и федерация должны тщательно уклоняться от всякого вмешательства в чисто политическую борьбу. Конечно, всякий член этих организаций в индивидуальном порядке имеет право участвовать в мероприятиях, которые он считает для себя подходящими».

Таким образом, старая прудонистская закваска членов Интернационала, пуще огня боявшихся всякой политической борьбы, тут сказалась в полной мере.

Характеризуя восстание 31 октября, Лефрансэ говорит: «Хотя Центральный комитет 20 округов, игравший роль в этот день, имел в своем составе большое число социалистов и членов Интернационала, но эта последняя организация, равно как и рабочие синдикальные камеры как особые организации были совершенно непричастны... ко всем событиям, происходившим между 4 сентября и 31 октября. С момента образования комитетов бдительности и Центрального комитета 20 округов Интернационал и рабочая федерация предоставили свое помещение в распоряжение комитетов, но объявили, что они хотя остаться в стороне от всяких действий, исходящих из комитетов»¹.

¹ G.Lefrançais, Etude sur le mouvement communaliste à Paris en 1871, Neuchatel 1872, p. 90—91.

То же самое подтверждает и другой активный член Интернационала, Серрайе. Он говорит в своем отчете, что 8 октября члены Интернационала не участвовали в демонстрации перед ратушей. Накануне 31 октября бланкисты настаивали на выступлении, но Интернационал как организация отказался участвовать. В событиях 8 и ^ октября приняли участие лишь отдельные члены Интернационала. Больше того, парижские секции Интернационала заявили, что «они не могут связывать политику с Интернационалом». Варлен тоже подтвердил, что «Интернационал не может вести политическую борьбу такими способами (разумея, по-видимому, свержение правительства — П. К.) и что при всякой новой попытке подобного рода мы только потеряем время».

Наконец, третий деятель Интернационала, правый прудонист Фрибур, тоже подтверждает, что «Интернационал не играл никакой роли»¹ («n'est pour rien») 31 октября; все сделала «бланкистская партия».

Под давлением прудонистов, определявших линию Интернационала, он уклонился от активной роли в восстании 31 октября. Да и отдельные деятели Интернационала не играли сколько-нибудь заметной роли. Варлен был короткое время на Грэвской площади со своим батальоном, но не был в ратуше. Другие члены Интернационала (Лефрансэ, например) тоже ничем себя не проявили. Они, видимо, выжидали.

Гораздо более активную роль сыграли бланкисты, в частности Бланки, Флуранс, Эд и др. Серрайе писал: «Бланки был единственным человеком, который оставался на своем посту до конца, все прочие великие персоны смылись».

Таким образом, в восстании 31 октября ведущую роль сыграл Центральный комитет 20 округов с активным участием бланкистов.

§ 2. 31 октября

С утра 31 октября по решению Центрального комитета 20 округов началась подготовка к массовой демонстрации перед ратушей. Правительство было захвачено врасплох. Префект полиции Адан (столь же бездарный, как и Кератри) накануне заверял министров, что «не приходится бояться никакой серьезной опасности». В ратуше уже привыкли к депутациям, демонстрациям, посещениям национальных гвардейцев и т. д. Когда мэр Парижа Араго просил префекта полиции Адана дать ему для охраны два батальона национальных гвардейцев, тот отвечал: «Уверяю вас, всё обойдется».

Утром 31 октября на площади перед ратушей начинают собираться первые группы граждан. В 10 часов утра появилась первая делегация офицеров батальона из округа Вожирар. У офицеров происходит бурная беседа с Ферри и Пельтаном. К 11 часам, несмотря на дождь, собираются многочисленные группы, преимущественно состоящие из национальных гвардейцев. Они без оружия. Слышатся крики: «Всеобщий набор! Никакого перемирия! Выборы в Коммуну!»

Правительство вводит в ратушу отряд бретонских мобилей, а вокруг здания размещает два верных батальона национальных гвардейцев. Толпа всё прибывает. Народ теснится перед зданием ратуши. Трясут решётку ограды. Кое-кто пробирается в сад и затем в нижний этаж здания.

Ферри, уже успевший сбегать к Фавру в министерство иностранных дел, возвращается в ратушу и по телеграфу немедленно созывает всех членов правительства на собрание (в ратуше была своя телеграфная аппаратная).

¹ «Enguête», v. II, p. 570 (показания Фрибура).

Было около 11 часов утра. Трошю дал приказ послать 16-18 «хороших» батальонов к ратуше, а часть, в качестве резерва, к Вандомской площади. Трошю полагал, что рискованно созывать «верные» батальоны обычным путем, т. е. с барабанным боем по улицам (национальные гвардейцы жили разбросанно, по своим квартирам, и их созывали поэтому барабанным боем). Трошю понимал, что такой порядок созыва создаст лишнюю тревогу в городе и только поможет мобилизации рабочих батальонов. Поэтому он вызвал батальоны без обычного сигнала.

Араго, пытаясь удалить из помещения ратуши толпу, которая уже начала наполнять нижние залы, дает собравшимся всякие обещания. Он согласен и на всеобщий набор, и на выборы Коммуны и на всё другое. Народ аплодирует этим заявлениям, но не уходит.

Прибывают новые группы национальных гвардейцев и граждан Идёт слух, что подходят отряды бельвильцев и что «хорошие» батальоны братаются с народом.

Когда на площади появляется Трошю верхом на коне, толпа кричит: «Долой перемирие! Общий набор! Оружия! Война до конца!»

Возгласы о Коммуне слышатся еще редко. Толпа не ведёт себя угрожающе.

Между часом и двумя в ратушу собираются члены правительства. Идет беспорядочное заседание. Залы, дворы, коридоры ратуши все более и более заполняются национальными гвардеицами и гражданами.

Члены правительства говорят с разными делегациями и пытаются выступить перед собравшимися. В одном зале Трошю, встав на стул, хочет говорить, но его сразу обрывают криками: «Долой перемирие! Да здравствует Коммуна!» Трошю исчезает. За ним пытается говорить Симон, но его тоже не хотят слушать, и он скрывается под охраной бретонских мобилей.

Рошфор собирается что-то сказать, но ему кричат: «Твой фонарь потух! Иди спать!» (намек на его газету «Фонарь»).

Члены правительства сидят в угловой комнате, ближе к Сене, не зная, что предпринять. Вокруг, в коридорах, в залах, — густая толпа. Тут и там слышится стук прикладов национальных гвардейцев, и тогда двери открываются и новые толпы входят в залы.

Трошю так описывал состояние толпы: «Национальная гвардия, ненадёжная и мало осведомлённая, колебалась и не хотела идти за правительством, мои коллеги были очень взволнованы. Я их уверял, что национальная гвардия имела основания быть недовольной ходом военных действий.., но что сознание общей опасности скоро даст себя знать, и национальная гвардия придёт к нам всей своей массой»¹. Но, несмотря на такие заверения, сам Трошю рассчитывал не на эти массы, а на своих бретонских мобилей.

В 3 часа дня комендант ратуши полковник Шевриан доложил Трошю, что он уже не в силах охранять правительство от толпы, которая угрожает захватить всё помещение. В ратуше находилось уже до 7 тыс. человек.

¹ «Actes du gouvernemens de la défense nationale», v. I, p. 293.

К этому моменту (между 2 и 3 часами) в ратушу приходит ряд членов Центрального комитета 20 округов и Интернационала — Лефрансэ, Левро, Верморель, Шассен, Жоли, а также Делеклюз, Пиа, Моттю и др.

С утра мэр Араго имел несколько бесед с окружными мэрами. Среди дня на своей половине здания, на противоположной части от правительственного крыла (на углу улицы Риволи), Араго вел совещаниe с мэрами. Когда правительство собралось, Араго, видя возбуждённое настроение толпы, убедил членов правительства объявить народу решение о проведении муниципальных выборов.

Араго со своими помощниками с трудом пробирается сквозь толпу и сообщает собравшимся на лестнице решение правительства о муниципальных выборах. Помахивая листком бумаги, он кричит толпе сквозь окно Тронного зала о выборах, но толпа отвечает на это лозунгом «Коммуна!» Араго твердит, что речь идет «не о Коммуне, а о муниципальных выборах», но толпа требует Коммуны. Кто-то срывает с Араго шарф мэра, его листок разрывают на части. Покуда бледный, перетрусивший Араго бежит в зал правительства с воплем «Мы погибли!», его кабинет и прилегающие комнаты уже захвачены толпой.

К ратуше подходят новые батальоны: 118 (Пантеон), 186 (Бельвиль), 83, 178, 249-й и др. Одни батальоны с оружием, другие без него. Происходят мелкие стычки с бретонскими мобилями. Толпа на площади все пребывает. Идет мелкий дождь.

Правительство находится в положении пленников. Руководители движения обсуждают, что делать дальше. Якобинцы занимают неопределённую позицию. Делеклюз стоит за проведение выборов в Коммуну, но против случайного создания нового правительства «par acclamation». Пиа твердит, что не нужна ни диктатура мэров, ни диктатура правительства.

Но народ уже требует не только Коммуны, а и свержения правительства. Наспех составляется список членов комиссии по проведению выборов в Коммуну и организации правительства. В список (по словам Лефрансэ) входят Луи Блан, Бланки, Дориан, Ф.Пиа, Гамбон, Делеклюз, Ледрю-Роллен, Мильер. По другим сведениям, в списке были также Бонвале, Шельшер, Вердюр, Жаклар, Греппо и Мартен-Бернар.

Как видим, этот список был составлен с явным перевесом умеренных республиканцев (Ледрю-Роллен, Луи Блан) и якобинцев.

Но в других залах составляются другие списки. При этом одни полагают, что это имена членов нового правительства, другие — что это список членов временной комиссии. Видимо, обсуждались и составлялись самые разнообразные списки, — ведь толпа в ратуше была Разоросана в десятках мест.

Тем временем к дверям жёлтого салона, где находилось правительств подошли национальные гвардейцы с криками: «Долой правительство!», «Они отсюда не выйдут», «Их надо держать под арестом, пока не будет провозглашена Коммуна».

Толпа с yчacтием некоторых видных революционеров заполняет жёлтый салон. Сообщают правительству об его смещении. Лефрансэ читает список нового правительства. Предлагают министру Дориану стать во главе правительства, но тот отказывается. Ему объясняют, что это временное правительство, только до момента выборов Коммуны. Гарнье-Пажес пытается напомнить, что он не только член правительства, но и участник трех революций, но какой-то мальчишка выкрикивает по его адресу ядовитую реплику, оратор замолкает, изумлённый такой непочтительностью, и слезает с трибуны, т. е. со стола. Ферри в свою очередь поднимается на стол, требует тишины, но не может произнести ни одного слова: перед восставшим народом он безмолвен. Правительство в состоянии полного маразма.

В 4 часа дня подходит к ратуше Флуранс с небольшим отрядом 400 человек (он так и не принял командования своими пятью батальонами).

Флуранс провозглашает перед толпой образование Комитета общественного спасения. По его предложению в ряде зал голосуется список участников этого комитета. Намечают Дориана, Бланки, Флуранса, Моттю, В.Гюго, Луи Блана, Делеклюза, Авриаля, Распайля, Ледрю-Роллена, Ф.Пиа, Мильера, Ранвье, Рошфора.

В этом списке снова преобладают умеренные политические деятели (Гюго, Распайль, Ледрю-Роллен и др.), но включена и группа бланкистов.

Проголосовав свой список, Флуранс с небольшим отрядом входит в салон, где находится арестованное правительство. Флуранс влезает на стол и оглашает свой список, по его словам, одобренный толпой в ратуше и на площади.

В 6 часов приходит в ратушу Бланки, которому сообщили, что он выбран в правительство. Бланки в этом самом здании тридцать с небольшим лет тому назад (1839) уже был несколько часов вождём кратковременного восстания и издавал декреты. Теперь Бланки снова начал отдавать распоряжения. Он подписал около 20 приказов. Он дал директивы, чтобы помешать пруссакам узнать, что происходит в городе, направил ряд батальонов на охрану ратуши, велел прогнать 106-й («хороший») батальон из помещения, занять префектуру, мэрии и т. д.

Затем Бланки вместе с Флурансом, Делеклюзом, Мильером и Ранвье обсуждал вопрос об очередных мероприятиях. Бланки настаивал на том, чтобы во главе движения остался Комитет общественного спасения. Делеклюз, поддержанный большинством, предлагал скорейшее проведение выборов в Коммуну, т. е. переход к парламентским формам.

В это же время Дориан, Шельшер, Араго (чтобы «спасти правительство», как объяснял Араго) отправил в типографию афишу с объявлением о назначении муниципальных выборов на 1 ноября и перевыборов правительства на 2 ноября.

Как указывал Маркс (в «Гражданской войне во Франции»), правительство «...торжественно обещало Бланки, Флурансу и другим представителям рабочих передать захваченную им власть в руки свободно избранной Парижской коммуны»¹.

Пока Бланки и другие составляли свои декреты, в помещении ратуши всё больше увеличивалось число гвардейцев из «xopoших» батальонов.

Командир 34-го батальона Вабр, получив пропуск за подписью Бланки, принимает меры, чтобы ввести в помещение ратуши свои, верные правительству, части. Командир Ибос тоже пробирается своим 106-м батальоном к салону, где находится правительство.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 305.

Революционные отряды национальной гвардии в ратуше Парижа арестовывают членов буржуазного правительства (31 октября 1870 г.)

Революционеры даже не подозревают, что они уже находятся в ловушке, среди врагов.

В то самое время, как рабочие батальоны, успокоенные сообщениями о том, что Коммуна завтра будет избрана и правительство смещено, начинают расходиться по домам, «хорошие» батальоны подходят к ратуше и всё больше и больше заполняют помещение. В жёлтый салон пробрались десятки «хороших» национальных гвардейцев. Какой-то гвардеец, пользуясь суматохой, выносит Трошю из комнаты чуть ли не на руках, завернув его плащом и нахлобучив на него кепку национального гвардейца. Трошю уходит из ратуши. Затем незаметно исчезают Ферри и Араго.

8 часов вечера. Правительство ещё арестовано. Комитет общественного спасения дает приказ Эду занять ратушу, а Риго — захватить префектуру полиции. Составляют список временной муниципальной комиссии в 120 человек (в заготовленном списке значилось около 150 имён, в том числе 40—50 будущих активных участников Парижской коммуны). Намечают состав Чрезвычайной комиссии в 20 человек и Комитет общественного спасения в составе Делеклюза, Бланки, Мильера, Ранвье и Флуранса (здесь уже преобладают бланкисты).

Тем временем Трошю, Пикар, Ферри и другие члены правительства, бывшие на свободе, усиленно мобилизовывали свои силы. Генерал Дюкро занял войсками Елисейскпе поля и уже направлялся к ратуше. Движение войск было остановлено Трошю, так как он намеревался захватить ратушу с помощью бретонцев и некоторых «хороших» батальонов. Вабр, Ибос и другие занимали комнату за комнатой; рабочие батальоны вытеснялись, а частью сами уходили. Эта переброска сил облегчалась тем, что трудно было разобрать, какие национальные гвардейцы на стороне правительства, какие — против.

По мере того как рабочие батальоны уходили с площади, подходили верные правительству отряды. Ни Бланки, ни Флуранс, ни другие революционеры не представляли себе ясно, каковы же их вооруженные силы. Флуранс так и не знал, например, что на площади находились рабочие батальоны, на которые можно было положиться. Эти батальоны ушли, считая, что дело сделано и правительство свергнуто.

Около полуночи, когда правительственные силы были уже достаточно сконцентрированы, в ратушу ворвались подземным ходом (связанным с соседней казармой) бретонские мобили и начали разоружать национальных гвардейцев.

Еще несколько часов шли столкновения, переговоры, совещания и т. д. Но Бланки, Флурансу и другим было ясно, что в ратуше перевес сил уже на стороне правительства, а кругом здания остались главным образом «хорошие» батальоны. В плену было уже не Правительство национальной обороны, а Комитет общественного спасения и сторонники Коммуны.

Только что возникшей революционной власти пришлось заключить соглашение с правительством о перемирии и получить право свободного ухода из помещения.

К 4 часам утра ратуша была полностью в руках правительства¹.

¹ О 31 октября см «Actes», v. I, газеты «Patrie en danger», «Combat», воспоминания Бланки, Флуранca, Лефрансэ, Араго, Фавра, Трошю, Симона и др.

В этот вечер и ночью были попытки захвата разных пунктов города. Так, Моттю в XI округе (сменённый правительством, а 31 октября восстановленный в правах Бланки) с группой вооружённых людей занял мэрию от имени Коммуны. Валлес и Уде захватили мэрию в XIX округе. Несколько часов эти здания были в руках повстанцев.

Один из очевидцев даёт такую картину Парижа в этот день: «Это больше, чем восстание: всё население без исключения высыпало на улицу, все лавки были закрыты, барабаны били тревогу, женщины, стоя у дверей, призывали вооружённых и одетых в форму граждан»¹. Даже в буржуазных кварталах, вроде Сен-Жерменского, чувствовалась нерешительность, так как и здесь многие граждане были сторонниками Коммуны.

§ 3. Поражение

С утра 1 ноября правительство приняло свои меры. На утреннем заседании правительства (в половине девятого утра) прежде всего обсуждался вопрос о репрессиях за «преступления минувшей ночи». Решительно стояли за репрессии Фавр, Пикар, Ферри и др. Рошфор говорил, что покушение на ратушу — «величайшее преступление», и требовал немедленных репрессий — никакие наказания-де не будут слишком суровы.

В то утро правительство ещё не решалось на аресты, но через день оно дало приказ о задержании 24 человек начиная с Бланки, Флуранса и др.

Уже 1 ноября правительство аннулировало объявление о выборах в Коммуну и назначило на 6 ноября только выборы мэров. Чтобы укрепить своё положение, оно срочно провело (3 ноября) плебисцит о доверии правительству. Плебисцит с обычными махинациями, применявшимися и при империи, дал правительству вотум доверия — 558 тыс. «за» и 62,5 тыс. «против». Правительство получило «...фиктивную санкцию посредством плебисцита чисто бонапартистского образца...» ²

По-видимому, в Центральном комитете 20 округов было какое-то колебание по вопросу о плебисците. В № 54 от 3 ноября «Patrie en danger» от имени Центрального комитета 20 округов за подписью Бела, Гарнье, Режера, Шателена предлагалось голосовать «за» (т. е. выразить доверие правительству). В следующем номере газета поместила призыв Центрального комитета 20 округов с предложением голосовать против правительства (подписи комиссии Центрального комитета 20 округов — Арно, Гарнье, Пенди, Режер и бюро — Белэ, Шателен).

В чём было значение восстания 31 октября?

¹ «Journal de Fidus», p. 233.

² «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 315.

Характеризуя период сентября — октября 1870 г., Энгельс во введении к «Гражданской войне во Франции» писал: «Но уже вскоре проявилось противоречие между правительством, состоявшим почти поголовно из буржуа, и вооружённым пролетариатом. 31 октября рабочие батальоны взяли штурмом ратушу и арестовали нескольких членов правительства. Измена, прямое нарушение правительством данного им слова и вмешательство нескольких мелкобуржуазных батальонов привели к освобождению арестованных; но, чтобы не дать разгореться гражданской войне в осажденном вражеской силой города прежнее правительство было оставлено у власти»¹.

В своем первом наброске «Гражданской войны во Франции» Маркс дал такую оценку 31 октября: «Различные движения в Париже в начале октября ставили себе целью учреждение Коммуны как средства защиты против иноземного нашествия, как осуществление задач восстания 4 сентября. Движение 31 октября не закончилось учреждением Коммуны только потому, что Бланки, Флуранс и другие тогдашние лидеры движения поверили людям слова, давшим честное слово отказаться от власти и уступить место Коммуне, свободно выбранной всем округами Парижа. Движение 31 октября не удалось потому, что его вожди спасли жизнь этих людей, жаждавших убить своих спасителей»².

Маркс считал, что успешный ход событий 31 октября привёл бы к решительному перелому не только в характере войны, но и в дальнейших успехах социальной революции. «Победоносное учреждение Коммуны в Париже в начале ноября 1870 г. (когда ей уже было положено начало в других больших городах [страны], примеру которьц наверно последовала бы вся Франция) не только вырвало бы дело обороны из рук изменников и наложило бы на неё печать энтузиазма как показывает нынешняя героическая борьба Парижа, но и совершенно изменило бы весь характер войны. Она превратилась бы в войну республиканской Франции, поднимающей знамя социальной революции XIX века, против Пруссии, этого знаменосца завоевания и контрреволюции... Коммуна наэлектризовала бы трудящиеся массы Старого и Нового света. Мошенническим срывом Коммуны 31 октября Жюль Фавр и К° обеспечили капитуляцию Франции перед Пруссией и начали нынешнюю гражданскую войну»³.

В чём были причины неудачи движения 31 октября? Первая и основная причина — отсутствие единой рабочей социалистической партии, отсутствие единой организации рабочего класса, единой политической платформы или программы и ясно определившейся тактики.

Прудонистские группы, имевшие некоторое влияние на рабочих и особенно на секции Интернационала, уклонились от активного участия в движении 31 октября, так как отрицали значение политической борьбы.

Бланкисты, гораздо менее связанные с секциями Интернационала и рабочими синдикатами, чем прудонисты, в связи с характером своей заговорщической организации, не имели достаточно широких корней в рабочем классе. Известное влияние имели главным образом те бланкисты (как, например, Флуранс), которые активно работали в рядах национальной гвардии.

В движении, как и в самом Центральном комитете 20 округов играло значительную роль мелкобуржуазное население Парижа. Рабочие были определяющей и руководящей силой, но мелкая буржуазия была тоже глубоко захвачена борьбой. Тысячи мелких торговцев, предприниматели карликовых мастерских, разные категории служащих, журналисты, студенты и интеллигенция различных специальностей шли вместе с рабочим классом.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 87.

² «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 313.

³ Там же, стр. 315.

Часть этой мелкой буржуазии даже была затронута социалистическими идеями. Но вожди якобинцев были враждебны социализму (как Делеклюз) или в пышных фразах о социальном переустройстве скрывали свою верность буржуазии (как Пиа).

Поэтому среди руководителей движения 31 октября, появившихся в ратуше, были большие расхождения, вызывавшиеся различным пониманием ближайших задач. Неудивительно, что якобинцы с такой опаской отнеслись к вхождению Бланки в состав нового правительства.

Классовая разнородность толпы, окружавшей и заполнявшей ратушу, и расхождения среди её руководителей сказались и на ближайших целях движения.

Уже с утра 31 октября совещание делегатов в Центральном Комитете 20 округов выдвинуло лозунг свержения правительства, но ни у делегаций, появившихся с утра в ратуше, ни в толпе на площади примерно до 3 часов дня никаких требований о свержении правительства не выдвигалось. Лозунги Центрального комитета 20 округов еще не дошли до масс.

Только среди дня, когда в ратуше появилось несколько членов Центрального комитета 20 округов, стал вопрос о перевыборах или о свержении правительства.

Да и сам арест правительства был не столько актом чьей-то сознательной воли, а скорее последствием внезапного вторжения народных масс в помещение ратуши.

Члены правительства сидели в жёлтом салоне, окруженные враждебной толпой, но никто и не пытался формально арестовать их, увести в другое помещение, изолировать друг от друга, окружить стражей и т. д.

Члены правительства дискутировали с толпой, делали заявления и говорили речи, иногда обсуждали между собой разные вопросы, поддерживали связь со своими сторонниками и вне, и внутри ратуши, давали им приказы и поручения и т. д.

Больше того, правительство до 8 часов 30 минут вечера имело в своем распоряжении телеграфную аппаратную, находившуюся в соседней комнате, и могло регулярно сноситься с Генеральным штабом, со всеми казармами и правительственными учреждениями.

Действительно, это был довольно странный способ свержения правительства. По-видимому, никакого решения об аресте правительства у руководителей движения не было. Вероятно, они вспоминали, как два месяца назад такая же толпа без выстрела и без всяких арестов смела правительство империи и образовала новое, республиканское правительство. Поэтому они полагали, что и на этот раз новая власть будет создана таким же образом.

Правительство национальной обороны 31 октября было беспомощно и изолировано. Нужно было создать новую власть, но в этом вопросе, видимо, не было ясной договорённости. Одни предлагали избрать только Коммуну, другие — временную комиссию, для проведения выборов в Коммуну и выборов нового правительства, третьи (как Бланки) стояли за Комитет общественного спасения, т. е. за революционную диктатуру, опирающуюся на Коммуну. Большинство под давлением якобинцев склонялось к формальным выборам нового правительства всеобщим голосованием и с одновременным созданием Коммуны. В этом случае Коммуна приобрела бы характер обычного муниципального органа.

Видимо, не был заблаговременно обсуждён и заготовлен список нового правительства. Казалось бы, что организатор движения — Центральный комитет 20 округов — без труда мог бы выдвинуть список членов правительства из своей среды. На самом деле списки, голосовавшиеся и принимавшиеся в залах ратуши, преимущественно включали умеренных республиканцев и всякого рода «почтенных» людей или, как тогда говорили, «бороды», хотя многие из них фактически почти никак себя не проявляли в это время (например, Луи Блан, В.Гюго и др.).

Бланкисты выдвинули в состав нового правительства несколько человек. Руководители Интернационала вовсе не фигурировали в списках намечавшегося правительства. Так случайно создавалась новая власть.

Всё движение 31 октября происходило очень неорганизованно. Ведь рабочие батальоны имели десятки тысяч вооруженных людей, но не было и мысли о том, что нужно было назначить главнокомандующего, наметить военную диспозицию, занять национальной гвардией правительственные здания и в первую очередь ратушу и т. д. Видимо никакого плана военных действий не было. Батальоны шли на демонстрацию, а не для военного наступления. Батальоны приходили и уходили, кричали: «Долой правительство!», «Да здравствует Коммуна!», и, считая, что все достигнуто, расходились. Единственным человеком, хоть несколько распоряжавшимся военными силами, был Флуранс, но у него было только 400 стрелков, а с остальными батальонами он не был связан. И в то время, как правительство постепенно мобилизовывало и объединяло свои силы, и прежде всего «хорошие» батальоны национальной гвардии и мобилей, вожди восстания спокойно отпускали свои батальоны по домам.

Таким образом, весь план свержения Правительства национальной обороны, по-видимому, сводился главным образом к проведению военной демонстрации, а не к захвату всего правительственного механизма. Как указывал Энгельс, вожди движения опасались того, как бы не разгорелась гражданская война в осажденном неприятелем городе. Они думали, что под напором масс правительство уйдет в отставку и можно будет провести выборы в Коммуну и создать новую власть.

Народ, как всегда, великодушный и доверчивый, полагал, что после отказа от власти правительство деиствительно выполнит свое обещание. Но оно вероломно обмануло народ и изменило своему слову.

Первая попытка создания Парижской коммуны не удалась. Но народ не отказался от своей мечты. И в следующие месяцы лозунг борьбы за Парижскую коммуну остаётся самым любимым и популярным.

§ 4. Революционное движение в провинции

Сведения о Седане всколыхнули и провинцию, прежде всего крупные промышленные города.

В Лионе — самом крупном городе после Парижа — под влиянии местной секции Интернационала 4 сентября был создан Комитет общественного спасения, который ещё до получения парижских сообщений объявил о свержении империи и провозгласил республику.

Вечером того же дня толпы рабочих из пролетарских кварталов Гийотьер и Сен-Жюст вошли в центральные кварталы и захватили все склады оружия. Была организована национальная гвардия. Все национальные гвардейцы сразу получили ружья; кое-кому досталось по 2-3 ружья.

Комитет общественного спасения создал три комиссии — военную, финансовую и общественных нужд.

Так создалось революционное правительство — Коммуна, — которое, по словам Маркса, состояло «...частью из рабочих, принадлежавших к Интернационалу, частью из буржуазных республиканцев-радикалов»¹.

Комитет общественного спасения сместил крупных чиновников, назначил своего префекта, мэров и т. п. Октруа (ввозные пошлины) бьпи уничтожены. Школу сделали светской. Монахов послали на военную службу в общем порядке. Создали свою полицию в ряде округов города. Были созданы революционные комитеты, в частности в рабочих кварталах. Все реакционеры присмирели.

Комитет общественного спасения провел 16 сентября выборы в совет муниципалитета.

Как писал Маркс, «сначала все шло прекрасно... Но ослы — Бакунин и Клюзере — приехали в Лион и испортили всё»².

28 сентября произошла демонстрация национальной гвардии и рабочих. Ратуша была захвачена, и муниципалитет был разогнан. Создана была революционная комиссия. Клюзере был назначен начальником национальной гвардии.

Под влиянием Бакунина были «...изданы самые нелепые декреты об уничтожении государства и тому подобной чепухе». Клюзере действовал «как дурак и как трус»³.

Бакунистское руководство привело к быстрому краху восстания. Бакунин и Клюзере позорно скрылись.

Лионское движение начала сентября отразилось на некоторых городах, в частности на Марселе, Тулузе, Руане, где тоже были влиятельные секции Интернационала.

Всюду ведущую роль играли рабочие и частично республиканцы-Демократы. Были организованы отряды национальной гвардии. Рабочие вооружались. Были намечены выборы в Коммуну. Провозглашались лозунги об устранении чиновников империи, реквизиции продовольственных запасов, светском обучении и т. п.

После парижских событий 31 октября в Марселе была провозглашена Революционная Коммуна. В обращении Коммуны ко всем «гражданам юга» говорилось в основном о спасении республики. И здесь появился Клюзере. Он объявлял о создании «республиканской армии» и как истый фанфарон обращался к своим «старым сотоварищам, с которыми вместе воевал в Африке, Крыму, Италии, Америке».

Провозглашённая Коммуна, не выставившая сколько-нибудь ясных и понятных для рабочих задач и проявившая полную пассивность, быстро распалась.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 78.

² Там же.

³ Там же.

Движение в Тулузе, Сент-Этьене, Руане и других городах тоже быстро выдохлось, тем более что стала известна неудача парижского восстания.

Известную активность проявили и чисто республиканские организации. Так, в связи с предполагавшимися сперва в октябре выборами в Учредительное собрание в юго-западных департаментах Франции возникла специальная республиканская организация — Лига юго-запада (Ligue du Sud-Ouest). Она возникла в департаменте Верхней Гаронны, затем к ней примкнули республиканцы других департаментов (в нее должно было войти 11 департаментов). Был создан Комитет общественного спасения. Программа лиги, одобренная 7 октября, требовала защиты республики, обороны страны, объявления вне закона всех претендентов на престол, отделения церкви от государства. В программу был внесён и такой пункт: «Обсудить и разрешить социальные вопросы в интересах рабочего класса»¹.

Затем аналогичные республиканские лиги стали возникать и в других частях страны: были организованы Лига юга и Лига востока; намечалось создание лиг центра, севера и пр.

Лига юго-запада имела свой центр в Тулузе. Здесь в конце ноября состоялся конгресс, имевший четыре заседания. На конгрессе была уточнена программа. В основном главными задачами оставались борьба за республику и оборона страны. Лига требовала упразднения октруа и косвенных налогов, чистки префектур, увольнения чиновников, особо связанных с династией, и пр.

В некоторых случаях эти лиги связывались с рабочими, пытались влиять на рабочие массы.

Подводя итоги движению в провинции, Маркс (в письме к Бизли от 19 октября 1870 г.) отмечал, что «...буржуазия в целом предпочитает прусское завоевание победе республики с социалистическими тенденциями»².

Особо надо рассмотреть движение в Алжире — основной колонии Франции. В 1860 г. его площадь достигала 60 млн. гектаров с населением в 2 912 630 человек, из них 226 тыс. европейцев (122 тыс. французов). К концу 60-х годов внешняя торговля Алжира достигала почти 300 млн. франков, а в 30-х годах она не превышала 2—3 млн. франков. Алжир был местом крупнейших торговых спекуляций всех авантюристов французской буржуазии. Здесь же императорские генералы завоевывали себе чины и ордена, эксплуатируя туземное население и организуя военные набеги на жителей, «усмирения» и пр. Управление Алжира находилось в руках военных. С середины 60-х годов генерал-губернатором Алжира был Мак-Магон, установивший здесь деспотический режим по всем правилам империи: зажим печати, бюрократическую вакханалию чиновничества, необузданное своевластие и пр. Императорские генералы заигрывали с вождями местных племён и всячески поощряли феодальную эксплуатацию населения. Они помогали этим вождям укреплять свою власть и в то же время всячески третировали их.

¹ «Actes», v. t, p. 110—111.

² К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 78—79.

Европейское население было очень пестрого состава. Здесь были всякого рода авантюристы и спекулянты, которые мечтали сделать быструю карьеру либо в бюрократической иерархии, либо в торговых и других делах. Тут были офицеры, искавшие авантюр и дешёвых побед над мирным населением. Были рабочие, искавшие заработка, были всякие деклассированные элементы, обанкротившиеся у себя на родине. Здесь же было довольно много политических ссыльных.

Европейцы оттесняли туземцев на юг, отнимали их земли. Конец 60-х годов был отмечен сельскохозяйственным кризисом, голодом, эпидемиями. С 1866 до 1872 г. умерло 500 тыс. человек, т. е. почти 20% населения.

В то время как среди части европейского населения бродили мысли о независимости Алжира, коренное население (кабилы и арабы) думало об освобождении страны от завоевателей-французов.

В связи с франко-прусской войной значительная часть войск была отправлена из Алжира во Францию. Поражения французов в войне давали туземному населению надежду на освобождение страны. Европейская часть населения мечтала о ликвидации военного режима.

После 4 сентября создался Республиканский комитет, опиравшийся на существовавшую Республиканскую ассоциацию Алжира. В эту ассоциацию входили и рабочие (типографщики и другие). Развернулась работа клубов. Был создан Комитет обороны. Оживилась работа муниципалитетов.

Все эти организации требовали от правительства назначения гражданского губернатора. Одновременно создалась национальная гвардия.

В течение всей зимы шла губернаторская чехарда. Правительство смещало то одного, то другого военного губернатора, то посылало, то увольняло назначаемых гражданских губернаторов.

В конце октября, после бурной демонстрации, Комитет обороны и республиканские организации потребовали отъезда очередного временного генерал-губернатора Эстергази, и он был вынужден уехать. Фактически явочным порядком Алжир стал управляться новой гражданской властью — Комитетом обороны и муниципалитетами. Комитет ооороны имел свои комитеты и в других городах Алжира. Шла агитация за создание коммуны.

Комитет обороны и Муниципальный совет города Алжира требовали от правительства назначения комиссаром колонии республиканца адвоката Вилермоза, мэра города Алжира. Правительство отказало и послало своего кандидата.

Муниципалитет Алжира проводил разные демократические мероприятия — в ноябре 1870 г. он прекратил финансирование церкви и её служителей и провел светское образование. С 1 января попы и монахи оыли изгнаны из школ.

Упорно добивался муниципалитет подчинения национальной гвардии ему, а не префекту. В январе правительство распустило муниципальный совет города Алжира.

Во время франко-прусской войны начались отдельные восстания кабилов и арабов против французского господства. В период Парижской коммуны они превратились во всеобщее восстание¹.

¹ См., например, «Actes», v. III; Claude Martin, La Commune d'Alger (1870—1871), P. 1936; Louis Rinn, Histoire de l'insurrection de 1871 en Algérie, Alger 1890.

Движение в провинции (Лионе, Марселе и др.) и в Алжире свидетельствовало о напряжённом внутреннем положении страны и недоверии к Правительству национальной обороны, но оно не приобрело большого значения, так как было разрозненно, неорганизованно, шло под неопределёнными лозунгами. Крестьянская масса хотела мира во что бы то ни стало. В городах (в частности, среди рабочего класса) была сильна мысль о необходимости упорной обороны страны. Слабость рабочих организаций в провинции и значительное влияние мелкой буржуазии в национальной гвардии давали возможность республиканской буржуазии играть ведущую роль. Правительству легко удавалось ликвидировать очаги восстания.

Надо также учесть активность Турской делегации, в частности Гамбетты, в провинции. Эта делегация (особенно на юге страны) имела гораздо больше значения, чем официальное правительство, сидевшее в Париже. Её шумливая активность под лозунгом войны до конца встречала определённое сочувствие в разных слоях мелкой буржуазии городов и даже в рабочем классе. К тому же она активно выступала против бонапартистских мэров и префектов, более энергично назначала на ответственные посты республиканцев. Это содействовало известной популярности Турской делегации в широких городских массах, чего никак нельзя сказать о парижском правительстве. Эта республиканская деятельность Турской делегации в известной мере отвлекала народные массы от революционных лозунгов.

Париж находился совсем в других условиях, чем провинция. Столица шла своими путями.