§ 1. Тяготы осады

В первые дни после 31 октября у некоторых членов Правительства национальной обороны были ещё кое-какие колебания — применять ли репрессии и удобно ли аннулировать подписанный договор о выборах правительства и Коммуны. Но колебания быстро исчезли. Только один Тамизье (главнокомандующий национальной гвардией) счел для себя неудобным изменить слову и был заменен генералом Клеман Тома.

Матёрый предатель Жюль Фавр устно и печатно заявлял, что никакого согласия на опубликование афиши о выборах никто не давал и будто бы «преступная рука использовала подписи на афише»¹. А на самом деле члены правительства собственноручно подписали текст афиши и сами послали ее в печать.

Так прожжённые специалисты по подлогам, хорошо изучившие это дело еще в бонапартистских судебных учреждениях, нагло обманули народ, извратив суть состоявшегося соглашения с вождями рабочих. Чтобы сразу парализовать деятельность тех, кто накануне доверился правительству, заправилы национальной обороны дали приказ об арестах. Первый список подлежавших аресту включал 24 фамилии. Кое-кто успел скрыться (Бланки, Валлес, Мильер и др.). Больщинство из вождей движения 31 октября было арестовано — Ранвье, Тридон, Пиа, Жаклар, Верморель, Гупиль, Лефрансэ и др.

В течение последующих месяцев некоторые из арестованных были выпущены. Когда дело дошло до суда (он состоялся только 28 февраля, в период бурных народных демонстраций), то все были оправданы, один Валлес получил 6 месяцев тюрьмы.

Новый полицейский префект (как и его предшественник) заявлял, что он бессилен арестовать Бланки, Флуранса и других, которые продолжают скрываться и ежедневно пишут в газетах.

¹ J.Favre, Gouvernement de la defense nationale, partie 2, P. 1871, p. 5,10.

Правительство начало осуществлять и другие репрессивные меры. Было введено постановление, грозившее командирам, участвующим в вооруженных демонстрациях, военным судом, а батальонам — роспуском и разоружением.

Были созданы пять военных судов, главным образом направленных против национальной гвардии. Позднее Трошю сожалел, что правительство было так неавторитетно, что не могло добиться осуждения «преступников» ни в военном, ни в гражданском суде.

Чтобы обуздать национальную гвардию, правительство сместило с должности командиров ряд революционеров — Флуранса, Ранвье, Жаклара, Мильера и др.

Используя неустойчивость мелкой буржуазии, испугавшейся рабочего восстания, правительство начало обработку общественного мнения. Газеты вели провокационную кампанию против рабочих вождей и национальной гвардии. Однажды на стенах города были расклеены афиши правительственного образца с телеграммой Турской делегации о крупных успехах на фронте, хотя никаких официальных сообщений такого рода правительство не имело. Это было явным трюком.

Чтобы подорвать лозунг Коммуны и вместе с тем дать хоть какую-нибудь видимость самоуправления, 5 ноября были проведены выборы мэров и их заместителей (до тех пор назначаемых правительством).

Конечно, никакого муниципального совета, т. е. выборного органа, правительство не могло допустить. Как правильно указывал Вашеро, «правительство понимало, что подобное собрание будет суверенным уже по самому факту избрания, что оно выступит в качестве политического органа, что оно будет узурпировать политические права. Правительство, не опиравшееся на выборы, ясно себе представляло эту опасность и имело основания возражать против этого проекта»¹.

Надо также учесть, что революционные организации уже провели большую подготовку к выборам в Коммуну, составили списки кандидатов, обсудили их и т. д., а правительство ничего не подготовило и не имело даже списков кандидатов.

Поэтому правительство спешило провести вместо выборов муниципального совета только выборы окружных мэров.

В прокламации министерства внутренних дел накануне выборов мэров особо подчеркивалось, что эти выборы — «отрицание Коммуны». Там говорилось: «Выборы мэров и их помощников в 20 округах ничем не похожи на Коммуну. Они отрицают Коммуну. Правительство настойчиво возражает против создания Коммуны, которая явится только источником конфликтов и соперничества между органами власти»².

Итоги выборов мэров и их помощников (в каждом округе оыли избраны мэры и по три помощника) показали явное расхождение взглядов между сторонниками правительства и рабочими массами. В буржуазных кварталах были выбраны большей частью те же самые мэры и помощники, какие были назначены правительством в сентябре. Например, остались те же мэры в I, II, VI, VIII, XVI округах. В буржуазных округах были выбраны во многих случаях и прежние помощники мэров.

¹ «Actes», v. VI, р. 457.

² J.Favre, op. cit., partie 2, р. 16—17.

В рабочих кварталах были, как правило, избраны совсем новые люди, в том числе социалисты. В Менильмонтане (XX округ) был мэром бланкист Раннье, а помощником — бланкист Флуранс и прудонисты Мильер и Лефрансэ, в округе Бют-Шомон (XIX ) мэром был избран Делеклюз, а его помощниками — якобинец Мио и бланкист Уде, в Монмартре (XVIII) — радикал Клемансо, а его помощниками — бланкисты Дерер и Жаклар, в Батиньоле (XVII) помощниками были выбраны прудонист Малон и бланкист Вильнёв, в Попенкуре (XI) — популярный левый республиканец Моттю, а помощниками — прудонист Толен и т. д.

По словам Малона, было выбрано всего 11 социалистов. Но часть этих новых выбранных была вынуждена скрываться от полиции из-за участия в событиях 31 октября.

Мэры и их помощники в период осады приобрели некоторое общественное и политическое значение. Мэрии, кроме прежних мелких функций вроде записей браков, благотворительности и т. д., теперь занимались вооружением, экипировкой национальных гвардейцев, размещением их по квартирам, снабжением населения продовольствием, топливом и т. п. Они ведали вопросами социального обеспечения. Вокруг мэрий существовали разные комитеты и бюро.

С ноября начал устанавливаться порядок созыва мэров и их помощников в ратуше у нового мэра Ферри. Позднее начал иногда созывать мэров и Фавр (главным образом подготавливая капитуляцию Парижа). Эти совещания никакой существенной политической роли не играли, но в известной мере помогали правительству в его борьбе против рабочего движения. Здесь намечалась линия «соглашательства», выявившаяся еще более ярко при Коммуне.

Наиболее недовольные правительством мэры и помощники собирались в мэрии III округа (мэр Бонвале). Сюда приходило около половины мэров и три четверти помощников. Но эти совещания скорее были местом бесплодной болтовни.

А тем временем продовольственное положение города все ухудшалось. Спекуляция процветала вовсю. Цены продуктов росли изо дня в день, что видно из следующей таблицы ¹ (в франках):

*	Mасло (за фунт)	Картофель (яа меру)	Яйца (за штуку)	Птица
1 октября	5,5	-	1,8 (за дюжину)	-
5 ноября	18	4	1	15-18
3 декабря	25	28	2	25
В начале января	35-40	35	3,5	35

В начале ноября из мясных лавок исчезла говядина. Конское мясо в начале Декабря продавалось по 15 франков за фунт. В декабре были распроданы из зоологического сада на мясо слоны, медведи и т. п. В декабре и январе на рынках продавались кошки (по 12—15 франков за штуку), собаки (по 3—3,5 франка за фунт), крысы (по 75 сантимов за штуку), жаворонки, голуби, вороны и т. п.

¹ См. газету «Siège de Paris» в соответствующие дни.

По воспоминаниям очевидцев, мясо этих животных стоило затем ещё дороже: кошки к концу осады стоили по 20 франков, собачье мясо — по 4 франка, крыса — 3 франка, ворона — 5 франков и т. д.

Около ратуши создался своеобразный рынок крыс, продававшихся на выбор в больших клетках.

Конечно, эта дороговизна тяжело отражалась главным образом на рабочем населении: буржуазия имела достаточные запасы. Некий ресторатор Бребан даже получил от сытых буржуа специальную золотую медаль, за то что они «ни разу не почувствовали, что они обедали в осаждённом городе с 2 млн. жителей». Среди этих обжиравшихся а за счёт рабочих буржуа, подписавших свои имена на медали были небезызвестные писатели и ученые Э.Ренан, Гонкур, Теофиль Готье, Бертело.

Дороговизна и недостаток продовольствия привели к спекуляции, против которой правительство ничего не предпринимало. Все, кому не лень, пустились в торговлю продовольствием. Как только пришла весть о перемирии, в Париже сразу оказалось множество запасов продовольствия, до сих пор припрятанных. Один торговец, например, имел 60 тыс. килограммов каштанов. Газеты писали, что «в витринах некоторых кафе, в магазинах парикмахеров, ювелиров появились разнообразные сыры, прекрасные фрукты, свежая и консервированная рыба и т. д.»¹

При распределении продовольственных ресурсов правительство часто делило их так, что буржуазные районы получали больше, чем рабочие. Когда были введены карточки на мясо (по 300 граммов конского мяса), малоимущее население, нуждаясь в деньгах, было вынуждено продавать их. Буржуазия и богатые рестораны широко скупали эти карточки. Характерно, что склады продовольствия на рабочих окраинах совсем не охранялись, и там никогда не было краж (показания мэра Корбона).

Чрезвычайно страдал народ от холодов, тем более что зима 1870/71 г. была очень морозная. Дрова и уголь продавались по бешеной цене. Население было вынуждено пилить деревья, ломать заборы и т. д. Полицейские протоколы то и дело сообщали: там спилены деревья на бульваре, тут сломан забор у пустырей, здесь унесен лес со строек. Дети, женщины, взрослые уносили дрова со складов. Полицейские акты повторяли: «похищение дров не прекращается». Клубы требовали, чтобы были забраны для топки церковные скамьи².

Рубили деревья Булонского и Венсенского парков и Елисеиских полей, но этого топлива не хватало.

Почти с самого начала осады прекратилась добыча газа. Уличные фонари были заменены керосиновыми, но и их было мало, улицы не освещались. Из окон домов редко был виден огонек. Исчезли фиакры и омнибусы, так как лошади были съедены.

Смертность в Париже равнялась 1500 человек в неделю в октябре и достигла 4,5 тыс. в январе (а до войны цифра смертности равнялась 750).

Борьба против продовольственной политики правительства шла в клубах с самого начала осады. Она особенно обострилась после 31 октября.

¹ «Gaulois», 27/1 1871.

² «Actes», v. III, р. 145—146.

Центральный комитет 20 округов и бланкистская газета все время требовали реквизиции продовольственных запасов и введения рационов (т. е. карточной системы). Якобинская печать («Combat» и «Rèviel») присоединилась к этим требованиям, хотя и с разными оговорками. Конечно, бланкисты считали реквизицию и рационы одним из методов дальнейшей борьбы против эксплуататорских классов, а якобинцы считали их лишь временными мероприятиями.

Правительство упорно не шло ни на какие уступки. Его целью было вовсе не улучшение продовольственного положения в столице, а именно обострение его, чтобы тем самым скорее подготовить население к сдаче города.

Тем временем военное положение страны все ухудшалось. Пруссаки всё расширяли районы военной оккупации. В декабре потерпела с поражение луарская армия. В конце декабря пруссаки начали обстрел Парижа из тяжелых орудий.

Часть правительства, так называемая Турская делегация (во паве с Гамбеттой), пыталась вести активную борьбу против пруссаков производила новые наборы, даже собиралась сделать государственный заем в интересах обороны. Правительство национальной обороны совсем не намеревалось поддерживать эту политику и всячески пыталось обуздать Турскую делегацию. Когда зашла речь о займе, намеченном Турской делегацией, Пикар, например, предлагал официально дезавуировать делегацию.

Со своей стороны Турская делегация игнорировала правительство, упорно ничего не сообщала о своих действиях и намерениях, хотя голуби с почтой прилетали в Париж ежедневно. Больше того, были случаи, когда Турская делегация грозила уполномоченному Правительства национальной обороны расстрелом за переписку с правительством в Париже. Весь декабрь правительство только и думало о том, как бы скорее капитулировать. На заседании 6 декабря Пикар считал, что капитуляция Парижа предрешена. Фавр предлагал для скорейшего заключения мира созыв Национального собрания. Трошю, как полагалось, говорил, что оборона Парижа — безумие, отмечал, что офицеры в этом случае расходятся во взглядах с солдатами. Он признавал, что «улица будет требовать войны, только в салонах требуют мира». Трошю разъяснял что немедленная капитуляция поставит правительство в положение Базена, которого прославили как предателя. Поэтому правительство решило подготовить капитуляцию постепенно¹. Чтобы добиться мира Фавр на одном из следующих заседаний правительства предлагал заявить нaceлeнию, что моральное состояние армии плохо и что надо приостановить военные действия. Иначе говоря, он пытался внести разложение в армию и тем сорвать оборону страны.

Большинство генералов считало борьбу с пруссаками бесплодной. 31 декабря на военном совете с участием правительства генерал Дюкро, руководитель обороны Парижа, заявил, что он всегда считал безнадёжной попыткой прорвать прусские линии. На запрос Фавра, как думают остальные, все промолчали. Было ясно из отдельных замечаний, что генералитет мечтает только о мире, что армия пойдет, куда её пошлют, но «без всякой надежды».

¹ «Actes», v. I, р. 81.

§ 2. Новый штурм правительства

Ораторы народных собраний и клубов и бланкистская газета всё более и более резко выступали против правительства. Бланки писал: «Среди ужасного кризиса Париж выбрал и поддерживает против всякого здравого смысла слабоумное, а может быть предательское правительство». Оно «отбросило в сторону всё, что могло помочь войне и создало только беспорядок, путаницу, анархию и хаос»¹.

О Трошю Бланки писал, что он «идиот», «кретин», если не предатель². «План Трошю» Бланки характеризовал так: «Он состоит в том чтобы забавлять Париж видимостью обороны и, переходя от одного надувательства к другому, довести дело до того, чтобы Париж из-за голода согласился отказаться от борьбы и сдался»³.

Бланкисты продолжали борьбу под лозунгом свержения правительства и создания Коммуны.

Якобинцы, также твердя о Коммуне (особенно в крикливых и пустозвонных статьях Пиа), по-прежнему рассматривали Коммуну не как новую власть вместо существующего правительства, а только как муниципалитет, помогающий Правительству нацпрнальной обороны. Якобинцы боялись нового восстания и призывали к тому, чтобы любой ценой избежать массового движения. Пиа говорил, что 31 октября его «силком» привели в ратушу. Пна старался всячески растолковать, что у якобинцев ничего нет общего с бланкистами. В то время как бланкисты резко отмежевывались от правительства, якобинцы искали всяких путей к соглашению с ним.

Но рабочая масса в этом случае шла не с якобинцами, а скорее с бланкистами.

В ноябре, как и в следующие месяцы, лозунг революционной Коммуны продолжал быть самым популярным в парижской массе. Клубы требовали свержения правительства и создания новой власти.

30 ноября в клубе Медицинской школы ораторы говорили об измене Трошю, Тьера и других членов правительства. В клубе бульвара Шаронн призывали к захвату ратуши. 17 декабря в клубе Медицинской школы ораторы (Шардон, Леви) говорили: «Правительство пе проявляет никакой энергии и ничего не делает... Если через неделю оно ни на что не решится, мы будем действовать помимо него». Cобравшиеся предлагали создать новое правительство — «парижское собрание». В зале «1001 игра» 22 декабря ораторы говорили: «С подобным правительством нам нет спасения: мы накануне капитуляции или голода». В зале «Фавье» заявляли: у правительства нет революционного духа, чтобы прогнать пруссаков, Трошю ни к чему не способен и не внушает доверия, Клеман Тома — «человек июньских дней, руки которого покрыты кровью»⁴. 23 декабря собрание в Медицинской школе предлагало «вышвырнуть правительство за окно». РезолюцИя собрания требовала создания специального совета трехсот для контроля над правительством.

¹ «Patrie en danger» № 65, 14/IX 1870.

² «Patrie en danger» № 67, 16/XI 1870.

³ «Patrie en danger» № 69, 18/XI 1870.

⁴ «Actes», v. VII, p. 151, 152, etc.

Митинг в одном из женских клубов Парижа в дни Коммуны.

На собрании «Prè aux clercs» 25 декабря ораторы (Риго, Сапиа, Брион, Шален и др.), резко критикуя правительство, предлагали выбрать момент, чтобы пойти на ратушу и провозгласить правительство народа. В зале «1001 игра» один из ораторов говорил: «Эти буржуа хотят нас извести голодом, а затем заставят нас платить за квартиры и вышвырнут нас вон и отберут нашу мебель. Не ожидая этого, пойдём на ратушу начнём войну внутри, а уже после будем вести войну внешнюю»¹.

Этот же лозунг о свержении правительства раздавался на собрании на улице Лиона: «Проведём внутреннюю войну, а потом займёмся внешней войной». Собрание на улице Аррас 30 декабря требовало ареста Трошю и заявляло, что ряд клубов уже потребовал такого же решения.

И несомненно, что газета «Rèviel» (в № 1 от 1 января 1871 г.) только резюмировала решения клубов и народных собраний, когда начала нападать на правительство. Она так и говорила, что выражает мнение «всех добрых граждан». Газета требовала отставки генералов Трошю, Клемана Тома и Лео-Фло, обновления всех генеральных штабов, мобилизации всей национальной гвардии и т. д.

⁴ «Actes», v. VII, p. 152.

Лозунг «Коммуна» раздавался ежедневно в клубах и народных собраниях. В любопытном докладе полицейской префектуры от 28 ноября мы находим такое сообщение: «Большинство типографски рабочих, печатающих газеты, являются (как говорят) сторонникам Коммуны или революционной диктатуры»¹.

Клуб монтаньяров 3 ноября требовал Коммуны. «Если ее нам дадут — возьмем ее сами». В клубе «Белой королевы» 4 ноября говорили: «Если будете иметь Коммуну, сможете действовать революционно». В клубе «Фавье» (Бельвиль) 6 ноября заявляли: «Мы добьемся своей Коммуны, нашей великой демократической и социальной Коммуны... Свет снизойдет с холмов Бельвиля и Менильмонтана и рассеет мрак ратуши. Мы выметем реакцию, как привратник выметает по субботам помещение»².

В конце декабря в клубе Монмартра Сапиа говорил: «Коммуна уже фактически организовалась в VIII и XVIII округах, надо создать ее повсюду».

В клубе «Фавье» (19 декабря) настойчиво требуют создания Коммуны: Коммуна «принесет нам 93 год, а 93 год даст победу». Клуб предлагает не выбирать Коммуну голосованием, — это приведет к случайностям и даст правительству возможность арестовать членов Коммуны. Поэтому намечали избрать Коммуну в 180 человек прямо от клубов, революционным путем.

Народные собрания и заседания клубов в декабре и январе обязательно заканчивались возгласами: «Да здравствует Коммуна!»

На заседании правительства 3 января Трошю, говоря о муниципальных выборах, снова выражал опасение, как бы «не возродились идеи Коммуны». 2 февраля министр Пикар поднял вопрос о проведении голосования в Париже, чтобы получить одобрение действий правительства по перемирию с пруссаками. Араго считал это дело опасным. Фавр полагал, что это может вызвать создание Коммуны: «Что случится, если будет создана Коммуна и она непосредственно свяжется с г. Бисмарком? Что произойдет с Парижем? И разве не понятно, что армия не будет защищать правительства»³.

В конце ноября и в декабре, судя по газетам того времени, оживляется деятельность Интернационала. То и дело мы видим сообщения о новых секциях, о заседаниях, собраниях и т. д. Возникают новые общественные организации.

В № 71 «Patrie en danger» от 20 ноября появилось объявление о Республиканской лиге обороны до последней крайности (Ligue républicaine de la défense á outrance). Лига выдвигала лозунг республики 1792—1793 гг.: «Республика или смерть!» Она требовала борьбы против пруссаков и против врагов республики. Инициаторами были Белэ, Вайян, Констан-Мартен, Гарнье, Левердэ, Шателен, Напиа-Пике и др.

На заседании 21 ноября Центральный комитет 20 округов заслушал проект Шателена об этой лиге, утвердил его и принял на себя руководство ею. Председателем был Гарнье, секретарём — Шателен. Эта лига обратилась с приглашением организовать пятёрки и десятки и выбирать себе руководителей.

¹ «Actes», v. VII, р. 142.

² G. de Molinari, Les Clubs rouges.., p. 68.

³ «Actes», v. I, p. 73, 86, 100.

У нас нет сведений, чем проявила себя новая организация.

Буквально в эти же дни возннкает и другая организация, Республиканский союз (Union républicaine). В нём участнуют и прудонисты (Белэ и др.) и якобинцы (Гамбон и др.). Этот союз выдвигал такую программу: созыв Национального собрания, создание муниципальных советов во всех коммунах, выборность судей, отделение церкви от государства, светское, бесплатное, всеобщее обучение и т. д. Это были обычные лозунги республиканцев. Чтобы удовлетворить запросы рабочих, программа вставила неопределённый пункт «о социальных реформах, имеющих задачу постепенного обеспечения рабочих полным продуктом их труда»¹. В январе этот союз предложил, создать специальный городской совет в 50 человек для руководств делом обороны и для ведения городских дел.

В это же время появилось первое объявление о Центральном комитете делегатов национальной гвардии, которое приглашало на собрание представителей национальной гвардии для обсуждения проекта о Федерации национальной гвардии. Эта инициатива в то нремя не дала результатов.

Тогда же начало организовываться и ооъедннеиие парижских клубов. Еще в конце октября родилась мысль о создании Лиги клубов, или Центрального клуба. В газете «Combat» от 28 октября республиканские социалистические клубы приглашались на собрание для организации этого объединения. Инициатива принадлежала Центральному комитету 20 округов.

В номере «Patrie en danger» от 28 ноября сообщаюсь об организации «Центрального клуба Республиканского социалистического комитета 20 округов» (это было первое указание па новый термин — социалистический Центральный комитет 20 округов).

Во главе Центрального клуба должен был стать колштет из 160 человек (по 8 делегатов от округа). Членами клуба могли быть члены республиканских социалистических комитетов 20 округов, делегаты республиканских социалистических клубов Парижа, делегаты таких же клубов из провинциалов, живущих в Париже, делегаты рабочих обществ, делегаты французских и иностранных легионов, созданных в защиту республиканских, социалистических принципов, делегаты разных социалистических, республиканских групп и т. п.

Собрания клуба намечались трех родов: собрание делегатов (т. е. 160 человек), общее собрание всех членов клуба и собрание членов клуба вместе с публикой (подобного рода собрания должны были происходить ежедневно).

От имени Центрального комитета 20 округов это объявление подписали председатели Пенди п Напиа-Пике, секретарь Шателен и члены Белэ, Гайар-отец п др. Как видим, здесь участвовал ряд видных работников Интернационала (Пенди, Белэ и др.).

¹ «Combat» № 68, 22/ХГ 1870.

К сожалению, у нас нет сведений о том, как развернулась организация этого клуба и вообще объединение клубов. Современная печать и мемуаристы об этом ничего не сообщают. Но, по-видимому, эта организация должна была объединить наиболее революционные элементы Парижа и дать Центральному комитету 20 округов дополнительгУю массовую организацию. Видимо, хотели опереться главным образом на рабочих. Клубом руководили социалисты. Республиканская же лига, тоже находившаяся в системе Центрального комитета 20 округов, объединяла мелкобуржуазные, не социалистические элементы, готовые, однако, идти вместе с Центральным комитетом 20 округов в борьбе против правительства, за Коммуну.

У нас нет сведений об отношениях Республиканского союза к Центральному комитету 20 округов. Третья организация — Республиканский альянс (Alliance républicaine), тоже возникший во время осады, - возражала против всяких социалистических тенденций. В альянсе руководящую роль играли Ледрю-Роллен, Делеклюз, Лефевр, Лафон Тюрпен, Майар, Ламарк, Разуа, Мюра, А.Арну, Дюмениль и др.

На заседании 12 декабря, например, Ледрю-Роллен резко обрушился против социалистических взглядов некоторых членов альянса и добился их выхода. Он призывал всех членов бороться против идей мютюэлизма и коллективизма.

Эти республиканцы больше всего боялись рабочей массы и понимали, что они на неё не могут опереться. Ледрю-Роллен на одном из следующих заседаний прямо говорил, что правительство собирается капитулировать, но их обращение к народу безнадежно: «Народ за нами не пойдёт... национальная гвардия будет против нас. Можно опереться лишь на мэров»¹.

И только в последний момент, почти накануне капитуляции, альянс призывал в 48 часов провести выборы в муниципальный совет 200 человек для управления городом и его защиты².

В конце ноября и начале декабря определенное оживление было заметно и в секциях Интернационала. 26 ноября члены Интернационала вместе с рабочими обществами опубликовали большое воззвание.

Основной лозунг воззвания — «война до последней крайности» и защита республики. Надо отказаться от всякого перемирия и мира, иначе грозит крах республики и гибель всех требований пролетариата. В защиту республики воззвание предлагало такие меры: торжественное заявление, что республика — единственная форма правления, отмена выборов в национальные собрания, отставка чиновников империи. Кроме того, воззвание выдвигало ряд требований по обеспечению республиканских свобод — создание муниципального совета, ответственность чиновников, право отзыва всех выборных должностных лиц, отмена бюджета культа, передача полиции муниципалитетам, выборность судей и т. д. В области военной воззвание требовало беспощадной борьбы до конца, всеобщего набора, реквизиции материалов, нужных для обороны, экспроприации всех продовольственных запасов, одежды, топлива, установления рационов, отсрочки квартплаты до конца войны и т. д.

Таким образом, воззвание подробно формулировало те требования, которые не один раз выставлялись в клубах и на народных собраниях, в печати и в декларациях различных делегаций.

¹ «Enquete», v. III, р. 25.

² «Combat» № 130, 22/1 1871.

Наиболее интересной частью воззвания было обращение к «труженикам городов и деревень». До сих пор ни в клубах, ни в печати не говорилось о крестьянстве. Воззвание, обращаясь к рабочим и крестьянам, которые «больше всего испытывают тяжесть от налога крови и ярма хозяина», призывало создать «республику рабочих и крестьян». Напрасно будут сеять семена вражды между рабочими и крестьянами, заявляем, что отныне наши интересы тождественны. Мы все хотим чтобы всякая Коммуна в свободной Франции получила свою муниципальную независимость и сама управлялась. Мы требуем, наконец: земля - крестьянам, которые её обрабатывают, шахты — шахтёрам, которые в них работают, мастерские — рабочим, которые их создают».

В этом обращении к крестьянам довольно глухо были формулированы конкретные требования. Был назван только один лозунг: «земля - крестьянам», но все же это было характерным призывом рабочих к крестьянской массе.

Воззвание кончалось лозунгом: «Да здравствует всемирная демократическая и социальная республика!»¹

От имени Интернационала воззвание подписали Бестетти, Франкель, Франкен, Аме, Малон, Толен; от имени Федеральной камеры рабочих обществ — Леви (Лазар), Мине, Пенди, Потье, Рувейроль, Тейс.

Воззвание Интернационала и рабочих обществ давало чрезвычайно подробную программу, но она, к сожалению, не указывала, с чего надо начать. Это была программа на длительный период, но она не давала даже намека на то, что же является самым решающим звеном. В частности, она оставляла в стороне наиболее острый вопрос — выступает ли Интернационал против правительства, за создание новой власти или нет. Она оставляла без ответа требование о создании Парижской коммуны как нового революционного органа власти.

Таким образом, это было скорее академическое обращение о желательной программе действия, чем революционное воззвание с определёнными лозунгами, обращенное к самим массам. По существу все эти требования были как бы адресованы к правительству. Но ведь было известно, что эти требования правительство не один раз отвергало. Поэтому такое воззвание получало характер чисто платонический. А между тем массы требовали действий, они собирались сами разрешить те вопросы, которые не осуществляло правительство. Прудонисты, руководившие Интернационалом, не были готовы к активным выступлениям и не хотели поставить перед собой задачу свержения правительства и захвата власти.

Более активно проявлял себя Центральный комитет 20 округOB. Продолжая развертывать новые массовые организации и проводя борьбу против правительства (и, в частности, за освобождение арестованных по делу 31 октября), Центральный комитет 20 округов снова начал подготовлять свержение правительства.

Большое революционное значение имела знаменитая «Красная афиша» 6 января 1871 г.

¹ «Patrie en danger» № 77, 26/XI 1870.

Эта афиша (за подписью 130 членов делегации Центрального комитета 20 округов) давала резкую оценку деятельности правительства. «Правительство не провело общего набора, оно оставило на месте бонапартистов и посадило в тюрьму республиканцев... Своей медлительностью, своей нерешительностью, своей инертностью оно довело нас до пропасти». Члены правительства «не умели ни администрировать, ни сражаться... Они не смогли понять, что в осажденном городе всякий, кто борется для спасения своей родины, имеет равное право получить себе пропитание; они не сумели ничего предвидеть: там, где могло бы быть изобилие продуктов они создали нищету; народ умирает от холода и почти что от голода; женщины страдают, дети чахнут и умирают... Руководство военным делом еще более плачевно: бессмысленные вылазки, безрезультатные кровавые стычки, бесконечные неудачи, которые лишают мужества даже самых храбрых».

Свою программу афиша формулировала так: «Единственное спасение народа и единственное средство против гибели — создание муниципалитета, или Коммуны, каким бы именем его ни называли». Афиша требовала: «общую реквизицию, бесплатное снабжение пайками массовые выступления... Место народу, место Коммуне!»¹

Это воззвание приобрело большую популярность. Правительство устами своего председателя генерала Трошю заявило, что не примет требований, выставленных афишей.

В своем ответе Трошю Центральный комитет 20 округов выразил «презрение тем, кто четыре месяца обманывает, губит и мистифицирует Париж».

Таким образом, основной лозунг «Красной афиши» сводился к созданию Коммуны, которая должна заменить Правительство национальной обороны и по-революционному провести все меры. нужные для борьбы против осаждавшего столицу неприятеля. На этот раз (в отличие от ноябрьского воззвания Интернационала) Центральный комитет 20 округов (с делегатами) не предлагал подробного списка требовании и пожеланий. Центральный комитет 20 округов настаивал па созыве Коммуны, и ближайшими требованиями были реквизиция продовольствия, бесплатное снабжение населения по рационам и массовое выступление.

По существу был поставлен вопрос о новой власти, о свержении правительства и замене его Коммуной.

Подготавливалось новое 31 октября.

§ 3. Капитуляция

«Красная афиша» была вызовом парижских масс, паправленннм против правительства. Среди 130 подписей «Красной афиши» мы видим подписи ряда руководящих деятелей Интернационала, прудонистов и бланкистов, и ряда левых республиканцев.

Из видных членов Интернационала (главным образом прудонистов) под афишей подписались: Белэ, Малон, Тейс, Лафарг, Жерарден, Буайе, Шарбоно, Жио, Гранжан, Пенди (не было подписи Варлена). из бланкистов — Тридон, Ферре, Казимир Буи, Бридо, Пьер Малле, Виар, Вайян; из левых республиканцев — д-р Тони Муален.

Разумеется, якобинцы типа Делеклюза, Пиа и пр. воздержались от участия в этом выступлении. Но рабочие и значительная часть мелкобуржуазной массы довольно сплоченно подготавливали новое наступление на правительство.

¹ «Murailles politiques françaises», v. 1, p. 490—491.

Правительство знало, что оно потеряло всякий авторитет. Видя, что рабочие снова готовятся к выступлению, правительство цинично намечало вылазку, которая бы обескровила национальную гвардию и побудила население к капитуляции. На заседании кабинета 10 января Фавр в этих целях требовал крупного военного наступления. Ферри озабоченно спрашивал, приведет ли разгром военного наступления к капитуляции Парпжа. А Трошю поставил точку над «i»: «Если в большом бою под Парижем погибнет 20—25 тыс. человек, Париж в капитулирует». Клеман Тома тоже утверждал, что стоит пустить в дело национальную гвардию, и она сразу потеряет свой боевой пыл¹.

План правительства сводился поэтому к организации неудачной кровопролитнои вылазки и к проведению всяких мер для подрыва настроений в пользу оЗороны. Одновременно правительство искало путей как бы сложить ответственность за капитуляцию со своей головы на мэров или на какую-нибудь особую комиссию и т. д.

Под руководством Трошю 19—20 января произошло последнее крупное сражение под Парижем при Бюзенвале. Оно было провокационно организовано с той целью, чтобы показать неспособность национальной гвардии к сопротивлению. Надо было продемонстрировать, что всякие попытки снятия осады бесполезны.

Весь ход военной операции был подготовлен Трошю самым циничным и предательским образом. Сперва французское наступление было удачно. Но затем было сделано все, чтобы вызвать поражение: оставили наступавшие части без резервов и без артиллерии, дали пруссакам возможность подвести подкрепления и артиллерию. Сообщая о неудаче сражения, Трошю послал паническую телеграмму о колоссальных потерях, заявляя, что надо просить у пруссаков перемирия на два дня, чтобы можно было убрать трупы, требовал громадного количества повозок для раненых и т. д. (а потом все трупы убрали за два часа). Все эти наглые сообщения имели одну задачу — запугать национальную гвардию и поставить Париж перед фактом капитуляции.

Один из сподвижников генерала Дюкро должен был признать, что Париж после дела при Бюзенвале мог ответить генералам: «вы предатели», а военным — «вы трусы». Осуществив бессмысленное кровопролитие, намеченное Трошю, правительство решило скорее провести сдачу столицы пруссакам. Первой мыслью правительства было свалить капитуляцию на мэров.

В январе, пытаясь опереться на мэров, правительство кокетничало с ними. Начали созывать их то в ратуше у мэра Парижа Ферри, то в министерcтвe внутренних дел у Фавра. У Ферри обсуждали муницпальные вопросы, у Фавра касались и некоторых политических тем. На совещаниях в министерстве внутренних дел иногда присутствовали и члены правительства. При этом у Фавра обычно не допускали совещания помощников мэров или допускали их с ограничениями (помощники мэров занимали более радикальные позиции, чем сами мэры).

Видя общее возбуждение в рабочих кварталах, мэры делали некоторые предложения для усиления обороны. Один раз, например, было предложено создать «наблюдательный совет» для фактического контроля над действиями Трошю. Другой раз мэры предлагали ряду генералов стать во главе обороны (вместо Трошю), но все они ответили, что не верят в возможность успешной обороны¹.

¹ «Actes», v. I, p. 87-88

¹ «Actes», v. VI, р. 450 (показания Анри Мартена).

Правительство пыталось предложить мэрам взять на себя переговоры с пруссаками о капитуляции, но те, конечно, отклонили эту миссию. Тогда Фавр решил сместить Трошю, чтобы тем самым свалить на него ответственность за неудачу осады и изобразить его главным виновником капитуляции.

После Бюзенваля, 20 января, на собрании мэров и Фавр, и Трошю распоясались. Трошю подробно доказывал, что он всегда считал оборону безумием, и намекал, что сами мэры должны понять, что один выход из положения — это капитуляция, 21-го, на новом совещании мэров, Трошю говорил длинные речи о безнадёжности положения столицы. Он заявлял, что он «не застрелится и не капитулирует. И тем более не подаст в отставку». Этот тупой болтун в ту же ночь был заменён в должности губернатора генералом Винуа но оставлен всё же в должности главы правительства.

Бюзенвальская операция вызвала всеобщее возбуждение. Ненависть к правительству, резкое ухудшение продовольственного положения города (частично вызванное провокационными мерами правительства), холод, непрерывная бомбардировка города — все это усиливало негодование населения. Вечером 20 и 21 января в клубах и на народных собраниях говорились резкие речи и выносились резолюции против правительства.

В клубе «Белой королевы» (Монмартр, на бульваре Клиши) 21 января состоялось совещание с участием делегатов комитетов бдительности, клубов и т. д. Было решено организовать демонстрацию перед ратушей 22-го в 12 часов дня (журналист-шпион Молинари хвастал впоследствии, что это он сообщил правительству о совещании в клубе «Белой королевы» и своевременно его предупредил).

Лозунгом демонстрации было свержение правительства.

Ночью с 21 на 22 января группа национальных гвардейцев под руководством Чиприани ворвалась в тюрьму Мазас и освободила Флуранса и других арестованных по делу 31 октября.

Утром 22 января на Грэвской площади (перед ратушей) было еще пустынно. После полудня начали подходить батальоны национальной гвардии. Батальоны из Батиньоля шли на площадь с улицы Риволи. батальоны Х округа — с улицы дю-Тампль, 101-й батальон (XIII округ) шел под руководством бланкиста Дюваля через Аркольский мост, Сапиа шёл во главе батальонов XIX округа (Вожирар) и т. д. Среди руководителей батальонов были Лео Мелье, Алликс и др.

Тем временем Винуа, оставив окопы, уже вводил войска в город. В ратуше командовал пронырливый полковник Вабр, отличившийся 31 октября, а впоследствии выполнявший функции палача Коммуны. Ратуша была укреплена, окна были заставлены мешками с песком. Внутри были размещены бретонские мобили: без них не обходились, когда дело шло о расстреле рабочих демонстраций.

Как полагается, сперва в ратушу входят делегации. Их встречает Шодэ, правый прудонист, помощник мэра Парижа Ферри. Вместе с Вабром они — главные руководители намеченного расстрела собравшейся толпы.

Бланки находился в это время на улице Риволи, в кафе «де Газ». Якобинец Пиа сидел в фиакре, чтобы быть готовым либо удрать, появиться в зале, где будет создано новое правительство.

Восстание в Париже 22 января 1871 г. Обстрел народа из ратуши

Когда подошли основные силы национальной гвардии, Бланки пришёл на площадь. По-видимому, Бланки не сделал никакого распоряжения о нападении на ратушу. Но правительство само спешило скорее начать расправу. Раздаются провокационные выстрелы из ратуши, затем бретонцы начинают обстрел из окон. Национальная гвардия отвечает. Стрельба продолжалась минут 15. Затем толпа рассеялась.

Бретонцы, стреляя из окон, убили и ранили до 50 человек (был тяжело ранен и скоро умер Сапиа, были убиты Шатеньо, Фонтень все трое — члены Интернационала). В ратуше никто не пострадал. Позднее прибыли войска Винуа и заняли Грэвскую площадь, соседние улицы, набережные и т. д.

Мэр Жюль Ферри появился в ратуше, когда всё было кончено и нагло сочинил и пустил в ход лживое сообщение о том, что национальная гвардия сама напала на ратушу, бросала бомбы(!), пустила в ход разрывные пули и т. д.

Сейчас же начались аресты участников. Правительство дало распоряжение о закрытии всех клубов Парижа и воспрещении народных собраний и закрыло газеты «Combat» и «Réveil».

Подавив революционное движение при помощи террора, Правительство национальной обороны немедля начало подготовку капитуляции столицы. Уже 22 января вечером Фавр испросил у Бисмарка пропуск и на следующей день выехал в Версаль, чтобы в роли агента Бисмарка договориться о продаже родины. И в этот же день правительство «национальной измены», оповещая о движении 22 января, говорило, что это дело «кучки людей, которая служит иностранцам».

Выступление 22 января было менее подготовлено, чем выступление 31 октября. Главную роль снова играли Центральный комитет 20 округов и делегаты местных комитетов и клубов. На этот раз ряд членов Интернационала участвовал в движении. Бланкисты и, в частности, сам Бланки были довольно активны. Но движение снова не было достаточно подготовленным. Как только выяснилась неудача с захватом ратуши, движение сразу оборвалось. Никаких попыток захватить какие-либо другие правительственные здания не было сделано. Позднее опыт 31 октября и 22 января был учтен: национальная гвардия 18 марта подходила к ратуше, захватив сперва важнейшие правительственные здания, казармы, мэрии и т. д. Правительство тоже учло опыт 31 октября и провело наступление против революции гораздо более подготовленно. Ратуша была превращена в крепость. Передвигая войска от укреплений к центру города, генерал Винуа рассчитывал поймать в западню национальную гвардию, собравшуюся на Грэвской площади. Он направил туда даже артиллерию. Если бы Винуа подошёл к ратуше немного раньше, он устроил бы там настоящую бойню.

Результат переговоров Бисмарка с Фавром о мире был предрешён. Фавр, произносивший трескучие речи и источавший обильные слёзы, самым жалким и униженным образом раболепствовал перед прусским юнкером Бисмарком.

В гневных строках в письме к Кугельману (от 4 февраля 1871 г.) Маркс обрушивался на правительство национальной измены и, в частности, на Фавра:

«...Жюль Фавр не довольствуется тем, что подписывает формальную капитуляцию. Объявляя себя самого, своих сотоварищей по правительству и Париж военнопленными прусского короля, он имеет наглость выступать от имени всей Франции. Что знал он о положении Франции за исключением Парижа? Абсолютно ничего, кроме того, что ему соблагоизволил сообщить Бисмарк.

Более того. Эти господа пленники прусского короля идут дальше и заявляют, что часть французского правительства, оставшаяся на свободе в Бордо, лишилась своих полномочий и имеет право действовать лишь в согласии с ними, военнопленными прусского короля. Но так как они сами, как военнопленные, могут действовать лишь по приказу своего военачальника, то они тем самым провозгласили прусского короля фактически высшей властью во Франции.

Даже Луи Наполеон, когда он сдался и был взят в плен при Седане, был менее бесстыден»¹.

В несколько дней Фавр с согласия Правительства национальной обороны принял прусские условия капитуляции. Чтобы ускорить договор предательства, Фавр время от времени сообщал правительству, со слов Мольтке или Бисмарка, о катастрофическом положении в стране. Так, например, он сообщал, со слов Мольтке, что пруссаки заняли почти половину Франции и т. д.

Фавр принял прусские предложения о разоружении парижской армии и мобилей, о передаче фортов, артиллерии и снаряжения. Он принял предложение о скорейшем назначении выборов в Национальное собрание (на 8 февраля). Тут же Фавр совершил предательство по отношению к восточной армии. В договоре о перемирии был оставлен открытым вопрос о трёх департаментах — Кот д'0р, Ду и Юра. При посылке сообщения о перемирии в Бордо, где находилась в это время Турская делегация, ничего не было сказано о восточной армии. Позднее Фавр, выкручиваясь из обвинений в предательстве, заявлял, что он считал восточную армию в победоносном положении и поэтому не хотел ей мешать (!). Но никакой точной информации об этой армии, как известно, он не имел и питался только сообщениями от Бисмарка. В результате этого предательства восточная армия (88 тыс. чело-век) была окружена немцами и 1 февраля была вынуждена перейти на швейцарскую территорию.

Вместе с Бисмарком Фавр обсуждал вопрос о мерах разоружения национальной гвардии. Этим было озабочено и всё правительство. Трошю на заседании кабинета 25 января чрезвычайно сожалел, что в своё время не требовал роспуска и реорганизации национальной гвардии с тем чтобы изгнать из её рядов все революционные элементы. Он заявлял, что «никакое правительство невозможно при наличии вооруженной национальной гвардии»².

Хотя кабинет министров и не согласился с такой оценкой Трошю, но на деле он тоже искал всяких путей, чтобы разоружить национальную гвардию. Трошю еще в конце января заявил о своем твердом убеждении в том, что национальную гвардию возможно разоружить только при помощи пруссаков. Это предложение он настойчиво защищал. В эти же дни (после 22 января) префект полиции Крессон и адмирал Потюо предлагали разоружить «плохие» (т. е. рабочие) батальоны при помощи солдат и мобилей. Но правительство ещё не рисковало пойти на такое обострение отношений с рабочей массой.

¹ К.Маркс И Ф.энгелъс, Соч., т. XXVI, стр. 90—91.

¹ «Actes», v. I, p. 95.

Мольтке предлагал отобрать все оружие у национальной гвардии и оставить его только регулярной армии. Бисмарк сделал Фавру предложение сохранить оружие только 60 старым батальонам (т. е. буржуазным по составу), а у остальных оружие отобрать. Бисмарк предлагал Фавру также н такой план: усилить продовольственву блокаду Парижа и затем предложить национальной гвардии обменивать оружие на хлеб. Таким путем-де без всяких усилий можно отобрать оружие у рабочих.

Фавр отвечал, что национальная гвардия действительно имеет в своём составе весьма плохие элементы, но он бессилен разоружить рабочих, и предлагал Бисмарку: «Войдите в Париж и попытайтесь сами её разоружить»¹.

Другой министр правительства, Ферри, заявлял: «Если бы мы захотели предпринять разоружение (национальной гвардии), будьте уверены, мы бы взлетели на воздух».

В конце концов правительство не решилось пойти на разоружение национальной гвардии.

28 января перемирие с пруссаками было подписано.

Слухи о перемирии волновали Париж. 26 января на заседании правительства Трошю сообщил, что моряки (а их было около 15 тыс ) заявили, что они фортов не оставят. Ферри и Симон изумлялись что армия, которая, по их мнению, жаждала мира, сейчас хочет сражаться.

На следующий день в ряде кварталов били в набат и звали организовать вылазку в помощь морякам. В Бельвиле Брюнель и Пиацца собрали несколько сот человек для такого выступления. Но правительство арестовало руководителей и разогнало собравшихся.

После подписания капитуляции правительство сейчас же передало пруссакам большую часть фортов (кроме южных и Мон-Валерьена), начало разоружать армию и мобилей и передавать пруссакам оружие из фортов и укреплений. Были переданы 602 полевые пушки, 1326 пушек с упряжкой, 177 тыс. ружей, в том числе 150 тыс. «шаспо», 3,5 млн. патронов, 200 тыс. орудийных зарядов, 100 тыс. снарядов и т. д.

Трусливые вожди из «национальной обороны» до такой степени спешили разоружиться, что передали пруссакам больше оружия, чем полагалось по перемирию, — «по ошибке» передали на 12 тыс. ружей больше.

По словам Винуа, на следующий день после капитуляции общее чувство, в армии можно охарактеризовать так: «Глубокая усталость и полное уныние», офицеры «чувствовали свое бессилие»².

В короткий срок столица заполнилась обезоруженными солдатами и мобилями, которых размещали главным образом на рабочих окраинах, в частных домах. Единственной организованной воинской силой оставалась национальная гвардия.

Энгельс писал: «Париж капитулировал, уплатив 200 миллионов контрибуции; его форты были переданы пруссакам; гарнизон сложил оружие к ногам победителей и выдал свои полевые орудия; пушки парижских укреплений были сняты с лафетов; все средства coпротивления, принадлежавшие государству, были выданы одно за другим.

¹ «Actes», v. V, р. 156.

² Gen. Vinoy, L'Armistice et la Сошшипе, Р. 1872, p. 109—110.

Но подлинные защитники Парижа — национальная гвардия, вооружённый парижский народ — остались неприкосновенными; у них никто не посмел потребовать выдачи оружия, ни их ружей, ни их пушек»¹.

Парижский народ оставался вооруженным и готовился к революции.

§ 4. Правительство Тьера и заключение мира

Бисмарк потребовал скорейшего созыва Национального собрания. На подготовку выборов было дано только десять дней. Бисмарк рассчитывал, что в такой срок нельзя будет провести агитацию против заключения мира и население будет захвачено врасплох. Поскольку больше трети страны было оккупировано, он рассчитывал также, что население оккупированных департаментов будет голосовать за скорейшее заключение мира.

Первая забота Бисмарка и французского правительства сводилась к тому, как бы делегация во главе с Гамбеттой не сорвала перемирия. Для обуздания Гамбетты в Бордо направили министра Жюля Симона. Намечали меры к смещению Гамбетты и даже думали о его аресте.

Гамбетта примирился с капитуляцией, но издал декрет, лишавший избирательных прав в Национальное собрание всех прежних чиновников империи и официальных правительственных кандидатов начиная с 1851 г. Бисмарк нагло вмешался во внутренние дела Франции и заявил протест против декрета, цинично мотивируя, что этот декрет есть «посягательство на свободу» (!). Послушный Фавр не-медленно ответил, что этот декрет будет отменен.

На заседании правительства 3 февраля Фавр расписался в полном согласии со всеми требованиями Бисмарка. При этом Фавр всячески пугал своих коллег, заявляя, что Бисмарк может ввести прусские войска в Париж и что пруссаки готовы под любым предлогом разорвать договор о перемирии. Надо сказать, что Бисмарк постоянно терроризировал Фавра заявлениями, что Мольтке против перемирия и за продолжение войны и т. п.

Фавр и Трошю, угрожая отставкой, потребовали дезавуирования Гамбетты. В подкрепление к Симону в Бордо были посланы еще три члена правительства. Правительство серьезно обсуждало вопрос о том, что Гамбетта может восстать против Правительства напиональной обороны (ведь у него армия!), и намечало созвать Национальное собрание в Пуатье. Несмотря на протесты Гамбетты, правительство отменило его декрет.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XVI, ч. I, стр. 486—487.

Ещё во время осады бланкисты и некоторые левые группы возражали против созыва Национального собрания, полагая, что в обстановке войны оно неизбежно будет бонапартистским. Правительство Национальной обороны, наоборот, опасалось, что Национальное собрание может высказаться за войну и Правительство национальной обороны будет сметено. Трошю на заседании кабинета 2 февраля меланхолически заявил, что после выборов правительство, несомненно, будет свергнуто, как это было 4 сентября, и «никто не выступит в его защиту». Фавр опасался возникновения Коммуны. Он тоже признавал, что армия больше не защищает правительство.¹

Основная тема избирательной кампании в Национальное собрание сводилась к вопросу о мире. Кандидатов спрашивали не об их политических платформах, а только о том, стоят ли они за продолжение войны или за мир.

Лафарг был прав (в письме к Марксу от 9 февраля 1871 г.), говоря, что «орлеанисты одержали победу только потому, что провозглашали себя сторонниками мира, в то же время других они называли сторонниками войны»²

Как отмечал Кларети, многие легитимисты были избраны только потому, что они протестовали против лозунга «война до последней крайности», хотя избиратели были враждебнЫ легитимистским идеям. «Крестьяне, как правило, голосовали без колебания за тех кандидатов, которые, по их мнению, принесут им мир»³.

Тьер был избран в 20 округах именно как сторонник мира.

Большой разнобой в избирательных списках сказался и в Париже. Было выдвинуто несколько десятков списков. Среди секций Интернационала были выставлены два списка, отражавшие разногласия между правыми (т. е. правыми прудонистами) и левыми (стоящими ближе к Марксу). В списке, выдвинутом большинством («старым руководством»), фигурировали в большом количестве буржуазно-демократические кандидаты из различных республиканских организаций, зато не было имени Бланки.

Руководитель левого течения Серрайе добивался сперва единого списка, но с исключением оттуда буржуазных кандидатов вроде Гамбетты, Клемансо, Рошфора и пр. Затем левые выставили свой список от имени секций Интернационала, Федеральной палаты рабочих обществ и делегации 20 округов. В этом списке фигурировали «революционно-социалистические» кандидаты, — там было 19 рабочих (из 43), но включено было и несколько якобинцев (Пиа и др.). Платформа этих объединенных групп говорила о необходимости широкой политической борьбы для рабочих, предлагала «организацию республики, которая передаст рабочим орудия труда, подобно тому как республика 1792—1793 гг. передала крестьянам землю, и должна реализовать политическую свободу, через установление социалистического равенства».

Платформа официального руководства Интернационала говорила совсем о другом — о войне до конца, об отказе от обсуждения условий мира, призывала к единению всех классов для спасения страны и т. д. Это была типичная оборонческая, шовинистическая платформа.

¹ «Actes», v. I, р. 100.

² «Письма деятелей I Интернационала в дни Коммуны 1871 г.», М. 1933, стр. 13.

³ Jules Claretie, Histoire de la révolution de 1870—1871, v. IV, p. 58.

Митинг во время выборов в Национальное собрание

В Париже больше всего голосов получили Луи Блан (216 тыс.), В.Гюго (214 тыс.), Гамбетта (202 тыс.), Гарибальди (200 тыс.); из якобинцев были выбраны Делеклюз (154 тыс.), Пиа (145 тыс.), Гамбон (136 тыс.); из членов Интернационала — Малон (117 тыс.), Толен (89 тыс.). Редакторы реакционных газет «Débats», «Opinion nationale» и др. были забаллотированы. Из членов Правительства национальной обороны были выбраны только Дориан и Фавр. Не получили большинства бланкисты: Бланки (52 тыс.), Тридои (65 тыс.), Флуранс (43 тыс.) и др. Из членов Интернационала не были избраны Варлен (58 тыс.), Тейс (49 тыс.) и др.

В общем в Национальном собрании на 630 членов оказалось (с округлением) 200 республиканцев, 200 орлеанистов, 200 легитимистов, 30 бонапартистов. Таким образом, две трети собрания состояли из монархистов, реакционеров. На первом же заседании Национального собрания, 12 февраля, Гастон Кремье бросил собранию ядовитую реплику. «Вы — деревенское большинство» («ruraux»). Этот лозунг «деревенщина» так и остался для характеристики нового собрания. Кремье участвовал в марсельском движении и был затем приговорен к смерти как «коммунар» и расстрелян.

Для местопребывания Национального собрания был избран провинциальный город Бордо; здесь было мало пролетариата, и поэтому этот тихий, захолустный город был особенно любезен Правительству национальной обороны. Большинство Национального собрания состояло из помещиков, провинциальных чиновников и рантье, зажиточных кулаков и торговцев деревень. Они отражали не новую Францию, а Францию прошлого; они казались какими-то фантомами, мумиями. Они были напуганы, встревожены, обеспокоены: перед их глазами стоял призрак революционного Парижа. Они еще не пришли в себя после краха империи и вторжения неприятеля. Это деревенское большинство думало только об одном: как бы скорее любой ценой добиться мира, чтобы восстановить режим, напоминающий империю, и обуздать бурное движение пролетарских городов, особенно Парижа.

Во главе этой перепуганной «деревенщины» стояли Тьер и монархисты всяких сортов.

12 февраля произошло открытие Национального собрания. В первый же день реакционное большинство продемонстрировало свою ненависть к Парижу и к революции. Депутат-легитимист Френо выразил свое негодование против парижских депутатов, «покрытых кровью гражданской войны». Другой демонстрацией Национального собрания было оскорбление, нанесенное Гарибальди. Итальянский революционер, сражавшийся во Франции против пруссаков, был избран депутатом, но подал заявление об отказе от полномочий. Собрание демонстративно не дало Гарибальди слова и встретило его диким воем. Он в тот же день уехал из Франции. Гарибальди для национального собрания был олицетворением революции, республики, борьбы с папой, олицетворением военной борьбы против пруссаков. Он был ненавистен всем защитникам реакции, монархии и католической церкви.

В этот же день Фавр от имени Правительства национальной обороны со своими обычными ужимками сложил полномочия. Закончилось жалкое существование проходимцев, пять с половиной месяцев позоривших страну.

Смысл существования этого правительства был сформулирован самим Фавром: «Самой главной задачей моей и моих коллег была только одна мысль: отразить анархию, помешать позорному мятежу в столице». И с обычной истеричной крикливостью он добавлял: «Наше положение было таково, что мы не были уверены, уцелеют ли к вечеру наши головы»¹.

Да, борьба против «мятежа», против революционных рабочих была единственной задачей этого правительства. Объективный наблюдатель, английский профессор Бизли (близко связанный с Марксом). давал такую характеристику правительству национальной обороны: «Рабочие Парижа не верили ни в честность их республиканизма, ни в их решимость защищать Францию, но с фатальной снисходительностью приняли их, чтобы не создавать обострения с буржуазией в этот момент» (т. е. после 4 сентября). Бездарный генерал Трошю, «подооно всем другим своим коллегам, больше боялся рабочих, чем пруссаков»².

17 февраля Национальное собрание избрало Тьера главой правительства. Зловещий карлик стал во главе всех реакционных сил страны. Маркс дал уничтожающую характеристику этому выродку: «Тьер, этот карлик-чудовище, в течение более чем полустолетия очаровывал французскую буржуазию, потому что он представлял собою самое совершенное идейное выражение ее классовой испорченности. Прежде чем он стал государственным мужем, он уже обнаружил свои таланты лжеца в качестве историка. Летопись его общественной деятельности есть история бедствий Франции»³. «Мастер мелких государственных плутней, виртуоз в вероломстве и предательстве, набивший руку в банальных подвохах, низких уловках и гнусном коварстве парламентской борьбы партий; не останавливающийся перед тем, чтобы раздуть революцию, как только слетит с занимаемого места, и затопить ее в крови, как только захватит власть в свои руки; напичканный классовыми предрассудками вместо идей, вместо сердца наделённый тщеславием, такой же грязный в частной жизни, как гнусный в жизни общественной, даже и теперь, разыгрывая роль французского Суллы, Тьер не может удержаться, чтобы не подчеркнуть мерзости своих деяний своим смешным чванством»⁴.

Тьер за время своей политической деятельности плел бесчисленные интриги в Целях угнетения народа, толкался в передних Луи Филиппа и Луи Бонапарта, защищая монархию, помогал Луи Бонапарту во всех его грязных махинациях во внешней политике. Лживый историк презренный интриган, спекуляциями и кражами сколотивший себе капиталец, Тьер основной целью своей политики всегда ставил борьбу против трудящихся во имя укрепления власти капитала.

¹ «Actes», v. I, р. 152.

² «Bee-hive» (орган английских тред-юнионов, кооперативных обществ, рабочих клубов) № 503, 3/VI 1871.

³ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 296.

⁴ Там же, стр. 299—300.

Этот делец и интриган стал во главе страны. Он получил звание главы республики, но его первой заботой было восстановление монархии.

В своей беседе с монархистом графом Фаллу о путях воссозданп монархии Тьер сказал, что у него нет разногласии по этому вопросу но «на это нужно время»¹.

В письме монархисту графу де Монталиве от 13 февраля 187l r Тьер писал: «Очевидно, что для монархии еще не пришло удобное время»².

Сами монархисты всех оттенков, от бонапартистов до легитимистов, понимали, что монархию нужно будет восстанавливать не сразу. Ведь было выгоднее возложить на республику тяжесть позорного мира, уплату контрибуции, отдачу французской территории, введение новых налогов на рабочих и крестьян и т. д.

Тьер вел свою игру именно в этом духе. По обычаю, лавируя, он вел двойственную политику. Он созывал совещания с республиканцами и клялся им в верности республике (на время!), собирал монархистов и говорил им: «Мы создадим объединенную монархию» («Nous ferons la monarchie unie»).

Объединённая монархия в перспективе обозначала прежде всего объединение двух королевских линий, представленных графом Шамбором (так называемым Генрихом V), а с другой стороны — принцами Орлеанскими. Монархические фракции поспешно сколачивали это единство. В конце концов (в середине марта) было договорено, что претендентом па престол будет выдвинут граф Шамбор, а принцы Орлеанские станут наследниками престола. Дом Бурбонов должен быть восстановлен.

В этом же духе восстановления монархии действовал и Тьер. В его министерстве большинство принадлежало к правому крылу Национального собрания. Из членов Правительства национальной обороны вошли Жюль Фавр, Ж. Симон и Ле-Фло.

Одновременно Тьер назначил послами ярых монархистов: герцога де Бройля — в Лондон (по иронии судеб он стал позднее одним из главных заправил свержения Тьера), маркиза Бонневиль — в Вену, герцога де Ноайль — в Петербург, маркиза де Вогюэ — в Константинополь, маркиза де Буйэ — в Мадрид, графа д'Аркур — в Ватикан, маркиза де Габриак — в Берлин и т. д.

Таким образом, в своем кабинете Тьер отвел республиканцам маленький уголок, а во внешней политике он целиком опирался на монархистов. У Тьера был и другой расчет. Для него была выгодна республика с его неограниченной властью, а поэтому он направил видных монархистов за пределы Франции. Это тоже была двойная игра.

¹ Comte de Falloux, Memoires, P. 1926, p. 201.

² D.Halevy, Le courrier de M. Thiers, P. 1921. — Здесь опубликован ряд документов той эпохи.

Что Тьер поставил себе задачей восстановление монархии, в этом не сомневались. Отсюда симпатии к Тьеру со стороны монархистов. Канцлер Горчаков 25 февраля передал французскому послу такое заявление: «Хотя император решил признать всякое правительство, которое будет порождено национальной волей во Франции, он делает это с тем большим удовольствием, что теперь облекается властью г. Тьер»¹.

Укрепив монархические позиции своими первыми назначениями Тьер в тот же день (17 февраля) выехал в Версаль для заключения мира. Он изо всех сил торопился с миром, чтобы скорее развязать себе руки и приняться за восставшую столицу. После пятидневных переговоров, 26 февраля, прелиминарный мир был подписан. К 28 февраля он был представлен Национальному собранию и 1 марта утвержден (точнее, проштемпелеван) 546 голосами против 107.

Мир означал передачу Пруссии Эльзаса и Лотарингии, выплату 5 млрд. контриоуции, длительную оккупацию ряда территорий (по мере выплаты контрибуции), занятие ряда кварталов Парижа до формального вручения Бисмарку текста договора с утверждением Национального собрания.

Этот последний пункт был наглой выходкой прусской военщины для вящего унижения Парижа.

Тьеру этот пункт договора о Париже доставлял особое злорадное удовольствие: ему хотелось еще больше посрамить революционную столицу, за то что она осмеливалась так упорно сопротивляться.

Подписав мир, правительство Тьера мобилизовало все силы против революционного Парижа. А тем временем в столице созревали крупные события.

¹ «Царская дипломатия и Парижская коммуна», Сборник Центрархива, М. 1933, стр. 51.