§ 1. Рост революционного движения

Сорок восемь дней — 7 недель — между днем капитуляции Парижа (28 января) и 18 марта были бурными днями для революционной столицы.

Правительство национальной обороны доживало свои последние дни. После 12 февраля, т. е. после начала работы Национального собрания, правительства в столице больше не было. Городом ведал командующий армией генерал Винуа, по совместительству получивший и должность главнокомандующего национальной гвардией (Клеман Тома 12 февраля подал в отставку). Другим представителем власти был префект полиции Шоппен (префект Крессон 11 февраля тоже ушел в отставку).

В столице был полный разброд: во главе стояли какие-то малоизвестные люди, недавно назначенные, «исполняющие обязанности», «совмещающие» и т. п. В середине марта правительство начало назначать новых людей на полицейские и военные должности, но им удалось побыть на своих постах всего несколько дней (до 18 марта). Правительственный аппарат столицы был в состоянии развала.

В самом составе населения произошли в это время заметные перемены. Еще до начала осады значительная часть буржуазии уехала из столицы. После перемирия от 60 до 100 тыс. граждан покинуло Париж; это были главным образом представители зажиточных слоёв. В частности, поредели на несколько десятков тысяч буржуазные батальоны национальной гвардии.

Положение рабочих оставалось неприглядным. Безработица не прекращалась. Предприятия не работали. Снабжение продовольствием и топливом все еще хромало. Только 13—14 февраля прибыли первые транспорты с продовольствием и только к началу марта были восстановлены железнодорожные пути, и подвоз к столице стал более или менее налаживаться.

Национальная гвардия, т. е. все рабочие и почти все мелкобуржуазное население столицы, жила только на свое жалованье. В середине февраля правительство приняло первые серьезные решения, имевшие задачей обуздать национальную гвардию. Было предложено, чтобы национальные гвардейцы, желающие получить жалованье, подали письменное заявление о нуждаемости и доказали, что они не имеют заработка и средств для существования (приложив к этому всякого рода справки и т. д.). Одновременно вся выдача жалованья была пеоедана пз рук офицеров национальной гвардии в ведение гражданских чиновников государственного казначейства.

Это еще более обострило отношение рабочих батальонов с правительством. Происходили всякие издевательства при уплате жалованья национальной гвардии, например чиновники требовали от больных жён национальных гвардейцев под угрозой прекращения пособия личного прихода.

Большие осложнения имело правительство с демобилизованными солдатами и мобилями. Большая часть этих солдат жила на частных квартирах и общалась с рабочей массой. Солдаты ходили на митинги и в клубы, а частью слонялись по городу, останавливая движение, не подчиняясь полиции, издеваясь над офицерами.

Мобили собирались перед домами, где жили их командиры, грозили их убить, требовали отправки домой, жгли свои бараки и т. д.

Тут и там на площадях и улицах собирались кучки солдат и шла азартная карточная игра. Мэр Корбон рисует такую выразительную картину: «На площадях и пустырях кварталов, отдаленных от центра, солдаты, мобили, национальные гвардейцы собирались в кружок, в 3—4 ряда, и вели всякого рода азартные игры. Почти всегда заправилами или банкометами были зуавы». Корбон обращался к полиции, к префекту, к генералу округа с просьбой прекратить эту азартную игру, — никто ничего не мог поделать, а генерал просто сказал, что «не следует принимать близко к сердцу такой способ солдат убивать свое время»¹. Надо сказать, что Центральный комитет национальной гвардии после 18 марта своим приказом моментально прекратил азартную игру на улицах.

Правительство и полиция предпочитали азартную игру, отвлекавшую солдат от политики, митингам, собраниям и демонстрациям. По-настоящему правительство испугалось, когда увидело, что солдаты и мобили после 24 февраля смешались с национальной гвардией и с толпой на площади Бастилии и демонстрировали с лозунгом «За республику». Это было действительно, по словам Винуа, «угрожающим симптомом».

¹ Показания Корбона в «Enquête», v. II, p. 614.

Правительство начало тогда спешить с отправкой из столицы демобилизованных. Сперва отправили из столицы мобилей. Первой партии в 25 тыс. человек дали жалованье и пищу на четыре дня и выпроводили из столицы. К 15 марта отправили по домам последних мобилей. Эвакуация регулярных частей шла очень медленно. К середине марта в Париже все еще оставалось 120 тыс. солдат. Так как не было возможности послать их по железной дороге, их направили маршевым порядком в три колонны. Только 15 марта эвакуация была, наконец, закончена. К этому моменту в столице оставалось только 12 тыс. солдат (дивизия Фарона) да еще 3 тыс. жандармов (вооруженных ружьями).

До середины марта в столице наряду с 250—300 тыс. национальных гвардейцев было почти 250 тыс. разоруженных солдат (к моменту сдачи Парижа насчитывалось 130 тыс. солдат регулярной армии, 14 тыс. моряков, 105 тыс. мобилей, считая с командным составом; кроме того, было около 40 тыс. раненых и больных из регулярной армии, мобилей и др.).

Таким образом, в столице скопилось в эти недели свыше полумиллиона человек, частью вооруженных, частью только что обезоруженных, переживших тяготы войны и осады, возмущённых против правительства и своих генералов. Одни из них мечтали скорее вернуться на родину, другие желали жить по-новому.

Понятно, что в этой обстановке, обостренной вызывающим поведением реакционного Национального собрания, позорным миром, разрухой, безработицей и т. п., быстро росли революционные настроения.

В феврале и марте революционные организации развернули большую активность. Центральный комитет 20 округов в начале февраля активно участвовал в выборах в Национальное собрание.

19 февраля Центральный комитет 20 округов опубликовал декларацию принципов, подчеркивая ее социалистический характер. Он призывал к переизбранию комитетов бдительности, опять-таки с целью включения в их состав социалистов. Мы знаем, что в самом начале создания Центрального комитета 20 округов и комитетов бдительности социалисты играли в них видную роль, но впервые Центральный комитет 20 округов с такой ясностью формулировал свои социалистические идеи. Декларация гласила: «Все члены Комитетов бдительности должны заявить, что они принадлежат к партии революционных социалистов, что они требуют и добиваются всеми возможными средствами отмены привилегий буржуазии, свержения ее как господствующей касты и прихода к политической власти трудящихся, одним словом, — социального равенства. Не будет больше хозяев, пролетариев, классов. Они признают труд единственной социальной базой общества, труд, весь продукт которого принадлежит рабочему».

Учитывая итоги выборов в Национальное собрание, где реакционеры получили большинство, воззвание резко критиковало право большинства, если оно ставит под удар республику. Члены комитетов «не признают права большинства, отвергают принцип суверенитета народа, путем ли прямого плебисцита, либо при посредстве собрания, созданного большинством. Если понадобится, они будут силой препятствовать созыву всякого учредительного собрания или другого национального собрания с такими же претензиями, прежде чем основы настоящего общества не будут изменены путем революционной политической и социальной ликвидации» (под прудонистским термином «социальной ликвидации» в эту эпоху разумелось коренное переустройство общества).

Воззвание приглашало признавать в Париже лишь власть революционной Коммуны. На основе подобных революционных коммун создастся и общегосударственная власть. Воззвание предлагало ве пропаганду в пользу Интернационала¹.

¹ «Enquête», v. III, р. 253.

Это обращение было весьма знаменательно. Центральный комитет 20 округов, до сих пор руководивший парижской массой, опирался и на пролетарские, и на мелкобуржуазные слои Парижа. Поэтому до сих пор он выставлял главным образом чисто демократические лозунги. Сейчас, видимо, пролетарские элементы организации получили больше влияния, да и мелкобуржуазная масса (по указанным выше причинам) полевела. Центральный комитет 20 округов в первую очередь говорит о социалистических, пролетарских задачах. Правда, эти требования продолжают облекаться в туманную, полупрудонистскую оболочку («полный продукт труда» рабочим, «социальная ликвидация» и пр ). Но в воззвании слышатся и не прудонистские ноты, например отчетливо говорится о свержении политической власти буржуазии, о захвате власти рабочим классом. В нем слышится бланкистское недоверие ко всеобщему избирательному праву. И снова повторялся лозунг «создание Коммуны».

Это была очень сжатая, но достаточно четкая программа: захват власти рабочим классом через Коммуну и «социальная ликвидация» капиталистической системы.

20 и 23 февраля происходили делегатские собрания членов комитетов бдительности, где обсуждались вопросы о реорганизации комитетов, об отстранении элементов, недостаточно революционных и не проникнутых социалистическим духом. Декларацию принципов, опубликованную Центральным комитетом 20 округов, должны были подписать все члены комитетов. Былп приняты также и чисто организационные решения: создать регулярные бюро комитетов с постоянным дежурством («permanence») и регулярной отчетностью, получить в Центральном комитете все данные о членах комитетов, их адреса, часы приема, фамилии секретарей, установить членские взносы (по 50 сантимов в месяц), заслушивать ежемесячный финансовый отчет и пр. При каждом комитете создавалась группа сочувствующих (тоже с членскими взносами).

Комитетам предлагалось объединить в каждом округе все группы революционных социалистов. Таким образом, и в этом отношении организация существенно преобразовывалась, делалась более четкой, идейно сплоченной.

По-видимому, эта реорганизация не была полностью проведена, так как в это же самое время пролетарские массы были заняты организацией федерации национальных гвардейцев и созданием нового центрального комитета — Центрального комитета национальной гвардии. Эта новая организация быстро приобрела большое значение и уже спустя три недели после создания стала во главе революции. В марте Центральный комитет 20 округов отошел на второй план.

История Центрального комитета 20 округов еще не написана. Историки обычно весьма мало интересовались этой организацией. Центральный комитет национальной гвардии привлек гораздо большее внимание. Но бесспорно, что до начала марта Центральный комитет 20 округов играл ведущую роль в организации и руководстве массами Парижа. Пролетарская (и частью мелкобуржуазная) масса имела в его лице подлинную массовую организацию, тесно связанную со всеми округами и с национальной гвардией, с секциями Интернационала, с рабочими обществами н т. д. Центральный комитет 20 округов и комитеты бдительности не были, конечно, органами власти, но они подготавливали (хотя и бессознательно) завоевание власти рабочим классом. Создавая систему контроля над муниципалитетами и правительственными чиновниками и внимательно следя за всей правительственной работой в округах, они вырабатывали своеобразную форму общественного контроля и нередко явочньнм порядком выполняли функции власти или заставляли мэров действовать по своей указке. Тесно связанные с клубами и общественными собраниями, они проводили ежедневную, ежевечернюю пропаганду идей, которыми жили революционные, социалистические организа ции Парижа. Центральный комитет 20 округов фактически руководил национальной гвардией и, когда дело доходило до активных действий (демонстрации, захвата ратуши и пр.), играл ведущую poль.

Поскольку Центральный комитет 20 округов и комитеты бдительности имели очень пестрый состав и отражали различные, социалистические и революционно-демократические, тенденции, конечно формулировки их требований носили часто характер компромисса.

Но крупного революционного значения Центрального комитета 20 округов и комитетов бдительности нельзя преуменьшать. Почему же Центральный комитет 20 округов за две-три недели марта быстро потерял свое значение и больше уже не смог его вернуть? Потому что боевые задачи, стоявшие перед парижским пролетариатом в то время, требовали прежде всего военной организации и еще более массовой организации для решительных действий. Наиболее активные члены Центрального комитета 20 округов и комитетов бдительности входили в национальную гвардию. И когда рядом с Центральным комитетом 20 округов возник новый центр, еще более тесно связанный с вооруженной массой, и когда перед рабочими стали задачи захвата пушек и борьбы против правительства с оружием в руках и т. д., новый военный центр, естественно, стал более влиятельным, стал решающим.

§ 2. Создание федерации национальной гвардии

Мысль об организации национальной гвардии в виде особой федерации со своим центром родилась еще в сентябре 1870 г. С одной стороны, были попытки организации командного состава национальной гвардии, с другой стороны, время от времени созывались делегатские собрания представителей национальной гвардии, обычно для специальных случаев.

В конце сентября, по инициативе Бланки, было созвано совещание всех 250 командиров национальной гвардии, а 26 сентяоря 140 начальников батальонов явились в ратушу с требованием немедленных муниципальных выборов. Надо добавить, что группа офицеров в это же время на своем тайном собрании обратилась с письмом к генералу Трошю с доносом о готовящейся демонстрации. Уже тогда ясно выявлялось расслоение в командном составе.

30 или 31 октября в анонимной афише «Во имя общественно спасения» все офицеры национальной гвардии созывались на сборание, чтобы «принять важнейшее решение»¹.

¹ «Murailles politiques francaises», v. I, p. 303.

Первую официальную попытку создания Центрального комитета национальной гвардии мы находим в объявлении в № 72 газеты «Combat» от 26 ноября. Здесь мы читаем: «Центральный комитет делегатов национальной гвардии местного гарнизона н вспомогательных рот (инженерных войск, артиллерии и др.) приглашает каждый «внутренний совет» батальона избрать по одному делегату и «центральную делегацию», которая соберется 28 ноября». В порядке дня была выработка проекта устава федерации батальонов. Эта попытка организации Центрального комитета не имела тогда последствий.

8 декабря, после неудачной битвы при Шампиньи, когда парижане опасались, что Парижу подготовят участь Меца, т. е. позорную сдачу, снова возникла идея создания Федерации национальной гвардии в целях организации обороны столицы. На стенах столицы появилиисъ объявления об организации Центрального комитета республиканской Федерации национальной гвардии. Но это все были чисто словесные заявления — действительной организации еще не было.

После перемирия, 30 января, офицеры 145-го батальона (Леметр, Маротель и Др.) предложили в целях сохранения «единства действий национальной гвардии» поставить генералов во главе округов, с тем чтобы генералы затем выбрали главнокомандующего национальной гвардии. В каждом округе предлагалось создать Комитет национальной гвардии (по одному офицеру и по одному рядовому от каждого батальона). Каждый окружной комитет должен был послать по одному человеку в Центральный комитет национальной гвардии.

В это время вопрос о форме организации национальной гвардии сделался очень острым. Шла речь о самой будущностн национальной гвардии, т. е. о сохранении вооружения рабочего класса. С другой стороны, еще не исчезли иллюзии о необходимости военных действий н о возобновлении войны с пруссаками.

Не было секрета в том, что правительство только и ждет роспуска национальной гвардии и разоружения рабочего класса. А поскольку безработица все увеличивалась, роспуск национальной гвардии означал также полную потерю всякого заработка для подавляющего большинства парижских рабочих.

В избирательной кампании по выборам в Национальное собрание национальная гвардия приняла самое активное участие. Избирательная борьба дала лишний повод к реорганизации национальной гвардии. В одной афише начала февраля мы читаем, например, о созыве делегатского собрания национальных гвардейцев на 6 февраля в цирке (по одному делегату от роты, т. е. не менее 1,5—2 тыс. человек). Мысль об организации Центрального комитета обсуждалась в эти дни в XV округе и в других округах Парижа.

В начале февраля была опубликована афнша о списке кандидатов в Национальное собрание за подписью «Центральный республиканский комитет национальной гвардии Сены». Это был первый официальный документ о возникновении Центрального комитета. Афиша cообщала, что список кандидатов был утвержден 6 февраля национальнои гвардией и согласован с четырьмя организациями: Интернациноналом, Республиканским альянсом, Республиканским союзом и «Защитниками республики».

Через несколько дней от имени Центрального комитета был опубликован «окончательный список» кандидатов в Национальное собрание. Это был достаточно пестрый список, где фигурировали такие умеренные республиканцы и будущие враги Коммуны, как Луи Блан, Гамбетта и т. п., и ряд будущих членов Коммуны — Варлен, Малон, несколько командиров национальной гвардии¹.

¹ «Murailles politiques françaises», v. I, p. 869, 896.

15 февраля в Воксхолле, в большом зале около площади Щят д'0, состоялось первое делегатское собрание национальной гвардии. По некоторым сведениям, инициатором этого собрания был рабочий Шален, член Интернационала, агитировавший за созыв делегатского собрания в XV округе. В бюро собрания вошли: председателем — Лапоммере, заместителями — Мейер, Курти, секретарем — Рамель. р, первых порах в число организаторов федерации попали и некоторы сомнительные личности, торговцы и пр.

Первое требование собрания касалось сохранения оружия национальной гвардии. Собрание решительно протестовало против какого-либо разоружения национальной гвардии. Это было естественным требованием, так как, только сохраняя оружие, рабочая масса могла сохранить и свое политическое влияние.

Остальные требования собрания касались охраны и поддержки республики, причем было выставлено требование о предании суду Правительства национальной обороны и его сообщников, в частности Тьера. Собрание предлагало организовать Комитет общественного спасения. Иначе говоря, собрание ставило вопрос о смене правительства и создании специального революционного органа. По линии обороны собрание подтвердило прежнюю позицию национальной гвардии, т. е. лозунг «войны до последней крайности», сохранения целостности французской территории. Собрание предлагало с оружием в руках не допускать вступления пруссаков в Париж.

Временно, до создания Центрального комитета, была избрана комиссия в 20 человек для выработки устава. В ее состав вошли: председателем — Курти, секретарем — Рамель, членами — бланкист Да Коста, будущий видный деятель Центрального комитета национальной гвардии Арнольд, Лагард и др.¹

Афиша, извещавшая о заседании 15 февраля, ставила перед всеми гражданами две задачи: защищать родину и защищать республиканские принципы. Афиша указывала, что «национальная гвардия отныне должна заменить постоянные армии, которые всегда были только орудиями деспотизма и фатально приносили с собой гибель страны». Задача национальной гвардии состоит в том, чтобы «гражданская милиция стала единственной национальной силой, исключающей все другие». Второй задачей национальной гвардии должна была стать помощь при всякого рода выборах. В этом случае афиша выставляла характерное требование, чтобы народ выбирал рабочих. Она указывала, что дело в том, чтобы выбирать не тех, кто «добился легкого успеха в связи с политическими процессами или со статьями, появлявшимися в периодической печати», а тех, «кто представляет людей труда, производителей»².

На втором делегатском собрании, 24 февраля, присутствовало. 2 тыс. делегатов. Арнольд огласил проект статута и наметил проект системы выборов офицерского состава.

¹ «Enquête», v. III, р. 4—б.

² Ibidem, p. 2—3.

После этого заседания газетам было сообщено об образовании Центрального комитета национальной гвардии. В коммюнике формулировались решения делегатского собрания: «1. Национальная гвардия протестует через свой Центральный комитет против всяких попыток разоружения и заявляет, что в случае надобности она будет сопротивляться с оружием в руках. 2. Делегаты сообщат соответствующим ячейкам (cercle) рот нижеследующую резолюцию: при первом же сигнале о вступлении пруссаков в Париж все национальные гвардейцы немедленно соберутся в обычных местах для собраний, с тем чтобы выступить против вторгнувшихся врагов. 3. При создавшемся положении национальная гвардия не признает никаких начальников, кроме назначенных ею самой».

В сообщении для печати был опущен абзац принятой резолюции, где говорилось, что «в случае вступления пруссаков роты и батальовы выберут себе новых командиров, если теперешние не подчинятся национальной гвардии. Руководящим центром выступлений будет Центральный комитет национальной гвардии»¹.

В конце февраля и начале марта организация Федерации национальной гвардии сделала крупные успехи. Всюду в округах были созданы окружные комитеты, связанные с временным Центральным комитетом. К очередному делегатскому собранию, 3 марта, устав («статут») организации был готов и основные принципы федерации были сформулированы. Но к этим же дням сформировалась и другая организация национальной гвардии, созданная командным составом, — так называемый Федеративный республиканский комитет национальной гвардии.

Одним из поводов для организации офицерских собраний национальной гвардии послужил вопрос о выплате жалованья. Командному составу сначала было обещано дополнительное двухмесячное жалованье, но в конце концов оно не было выплачено. Было созвано (в Воксхолле) совещание офицеров, выставившее ряд требований правительству. По некоторым сведениям, 24 февраля в Пале-Рояле тоже происходило многолюдное собрание офицеров национальной гвардии на тему о жалованье. Но, конечно, говорили не только о жалованье. Командный состав боялся, чго предполагающийся статут национальной гвардии (как это действительно сперва и было) будет чересчур демократическим и лишит командный состав всякого влияния. Офицеры хотели обеспечить свое положение путем самостоятельной организации.

Надо отметить, что в создании офицерской организации национальной гвардии, видимо, играли роль и агенты Тьера, желавшие расколоть национальную гвардию и подчинить командный состав влияНию правительства. Характерно, например, что одним из организаторов и председателем офицерского комитета был командир 25-го батальона некий Рауль дю Биссон, бывший дивизионный генерал, старый бoнaпaртист и авантюрист, подхалим тюильрийской клики. Этот Биссон был явным агентом Тьера и действовал в этом духе п дальше, в период Коммуны.

Таким образом, в то время когда Комиссия разрабатывала статут национальной гвардии, активизировалось и офицерство. 1 марта состоялось coвeщание офицеров и унтер-офицеров национальной гвардии (преимущественно присутствовали начальники батальонов, т. е. высший командный состав). Собрание создало свою комиссию по выработке устава (под председательством Биссона).

¹ «Enquête», v. III, р. 14, 21.

Офицерская комиссия в своем проекте статута сделала заявление о верности республиканскому принципу: «правительство республики является единственно возможным и не может быть оспариваемо». В делегатских собраниях должны были быть представлены батальоны в составе командира, одного капитана, одного лейтенанта, одного младшего лейтенанта, одного унтер-офицера, одного капрала и одного гвардейца. Иначе говоря, это была настоящая организация командного состава, куда рядовые могли попасть в ничтожном числе (один рядовой на шесть человек командного состава). При этом лицемерно разъяснялось, что «все национальные гвардейцы солидарны» и «делегаты являются естественными защитниками всех интересов национальной гвардии», т. е. офицерскому составу было поручено полное и неограниченное представительство всей массы национальных гвардейцев¹.

Конечно, одновременное создание двух организаций национальной гвардии было на руку только правительству. Центральный комитет национальной гвардии убедил командный состав в необходимости объединения обеих организаций. Несмотря на резкие протесты Биссона, Барбере и тому подобных (споры шли весьма оживленные), большинство согласилось на объединение. В связи с этим был видоизменен первоначальный статут национальной гвардии и было введено представительство командного состава во всех организациях национальной гвардии. К делегатскому собранию 3 марта объединение обеих организаций было подготовлено.

Собрание 3 марта имело исключительное значение. Председательствовал Бержере. Присутствовало снова около 2 тыс. делегатов. Собрание приняло статут национальной гвардии. Во время дискуссии Виар указывал, что «вся национальная гвардия должна повиноваться приказам Центрального комитета. Если штаб будет посылать противоречащие Центральному комитету приказы, надо быть готовым, чтобы арестовать его» (штаб был фактически правительственным центром для руководства национальной гвардией).

В прениях отмечалась необходимость защитить республику любой ценой. Лакор предложил уничтожить постоянную армию. Был избран снова временный комитет, куда вошли 31 человек, в том числе Варлен, Арно, Алавуан, Курти, Бержере, Впар, Остен и др.

По предложению Варлена, решено было провести переизбрание командиров национальной гвардии и отозвать тех, кто не будет подчиняться Центральному комитету.

Собрание приняло также решение об образовании независимой Сенской республики в случае, если Национальное собрание лишит Париж звания столицы.

Утром 4 марта Париж читал две афишп Центрального комитета. В одной из них говорилось об оформлении организации национальной гвардии. Задача организации национальной гвардии формулировалась так: «Защищать родину лучше, чем это до сих пор делале постоянная армия, и всеми возможными средствами защищать находящуюся под угрозой республику».

¹ «Vengeur» № 28, 4/III 1871.

В связи с организацией Федерации национальной гвардии газета «Vengeur» писала: «Национальная гвардия сорганизовалась для защиты столицы и республики против нападений иноземцев и против заговора реакции... Национальная гвардия как представительница народа не будет принимать от правительства никаких приказов и сама будет давать ему указания... Национальная гвардия держит в своих руках пушки, чтобы защищать Париж против внешних врагов, и имеет ружья для защиты республики против внутренних врагов»¹.

Маркс дал такую характеристику организации национальной гвардии: «Свою военную организацию Париж дополнил политической федерацией по очень простому плану. Эта федерация была союзом национальных гвардейцев, связанных друг с другом через делегатов от каждой роты; эти делегаты выбирают, далее, батальонных делегатов которые в свою очередь выбирают генеральных делегатов, генералов легионов, представляющих свой округ и действующих согласованно с делегатами 19 остальных округов. Эти 20 делегатов, выбранные большинством батальонов национальной гвардии, составили Центральный комитет, который 18 марта начал величайшую революцию нашего века...»²

Устав национальной гвардии начинался двумя основными лозунгами: во-первых, «республика является единственно возможной формой правления; вопрос о ней не подлежит обсуждению»; во-вторых, утверждалось «неотъемлемое право» национальной гвардии «выбирать всех своих начальников».

Федерация национальной гвардии предусматривала следующие формы организации: общее собрание делегатов, батальонный комитет, совет легиона и Центральный комитет. Общее собрание составляется из делегатов, избираемых по одному от каждой роты (независимо от чина), из офицеров, избираемых корпусом офицеров, по одному на каждый батальон, из командиров всех батальонов. Батальонный комитет составляется из трех делегатов от каждой роты, офицера, делегированного в общее собрание, батальонного командира. В совет легиона входят по два делегата от каждого батальонного комитета и батальонные командиры данного округа. Центральный комитет составляется из двух делегатов на округ, избираемых советом легиона независимо от чина, и одного батальонного командира на легион, избираемого членами легиона. Таким образом, должно было быть избрано 60 членов Центрального комитета, но к 18 марта Центральный комитет полностью не был выбран (Маркс, говоря о 20 членах Центрального комитета, видимо, разумел первоначальный его состав.)

Так была оформлена эта организация национальной гвардии.

¹ «Vengeur» № 29, 5/III 1871 (статья П. Дени).

² «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 319.

На этом этапе организации национальной гвардии надо отметить некоторые характерные ее черты. Прежде всего национальная гвардия категорически требовала отмены постоянного войска, т. е. сохранения оружия для парижской массы. В этом был основной смысл организации — надо было объединиться, чтобы сохранить всю свою вооруженную мощь и диктовать свою волю правительству. Во-вторых, характерна ставка на рабочих — своими вождями национальная гвардия хотела видеть именно рабочих, т. е. интересы и задачи рабочего класса для массы национальной гвардии являлись близкими, кровными. В-третьих, характерно, что национальная гвардия была готова к самостоятельной борьбе против вступления пруссаков в Париж, т. е. к боевым действиям, вопреки договорам, заключенным правительством. Национальная гвардия при известных условиях даже соглашалась на создание самостоятельной республики.

Так выкристаллизовывались лозунги национальной гвардии в противовес реакционной политике правительства.

§ 3. Интернационал в январе — марте

В январе — марте усилилась активность секций Интepнaциoнaла.

Как мы видели, в период осады Интернационал как организующая сила был мало заметен, хотя некоторые видные его деятели были очень активны в Центральном комитете 20 округов, в комитетах бдительности, в национальной гвардии и т. д.

В период осады Интернационал был расколот на две организации. Серрайе, видя оппортунистическую линию Интернационала, отвоевал на свою сторону 11 секций, которые создали свои Федеральный совет. Некоторое время существовало два совета. В феврале оба совета механически объединились¹.

На январских заседаниях совета много места было уделено вопросу о создании газеты, отражающей позицию Интернационала. Батиньольская секция хотела создать свой орган. Она имела средства на 4—6 номеров. По мысли Варлена, совет должен был создать свою газету, целиком принадлежащую совету, пропагандирующую идеи ассоциации.

О характере газеты Лакор заявлял: «Газета чисто рабочая будет неинтересна, я хочу, чтобы в нее добавили политики». Франкель давал развернутую программу газеты: «Нам нужен орган, который бы четко разъяснял наши идеи! Как же вы хотите, чтобы рабочий, который ничего не знает, мог научиться? Ему говорят сегодня о Коммуне — это слово его пугает, он не знает, что это такое. После создания республики мы ничего не сделали. Буржуазия сейчас нас побивает. Будем отвечать ей через газету, боевую, независимую, которая высоко и твердо держит рабочее знамя» (заседание 12 января). Совет должен был признать, что у него нет средств на издание самостоятельной газеты. Варлен говорил: «Наше затруднение в том, что с 4 сентября нам не хватает денег». Членские взносы поступают плохо, есть старые долги. Поэтому совету пришлось отказаться от мысли о своей газете и пойти на соглашение с газетой «La lutte à outrance» («Борьба до последний крайности»), где играл роль Арман Леви (делегат Республиканской ассоциации).

На заседании 19 января говорили о методах усиления политического влияния Интернационала. Шален заявлял, что комитеты бдительности устарели и надо создать организацию вокруг Федерального совета, выделить делегатов совета в секции.

¹ Протоколы парижских секций Интернационала за январь — март 1871 г. см. в «Enquîte», v. III, р. 211—240, и в отдельном издании «Les séances officielles de l'Internationale a Paris pendant le siège et pendant la Commune», 4 éd., P. 1872.

Баллере предлагал развернуть политическую работу. Лакор шел еще дальше. Он утверждал, что Интернационал не понял своей задачи. Он должен был захватить власть еще 4 сентября. «Надо сделать это сегодня... Интернационал сам не сознает своей фактической силы, а она очень значительна; публика считает его богатым и объединённым».

На этом же заседании обсуждался вопрос о ночном труде булочников, впоследствии разрешенный декретом Коммуны. Табуре, отмечая, что никакой нужды в ночной работе булочников нет, говорил: эта ночная работа «отделяет нас от общества и от семьи; мы спим днем, живем, как отщепенцы, не можем обмениваться идеями с другими рабочими. Булочники просят поддержки Интернационала».

Франкель заявил, что он с Варленом занимался этим вопросом, а Шален выразил изумление, что занимаются таким вопросом, «когда политическое положение угрожающее». Варлен резюмировал это обсуждение, указывая, что в таком положении, как булочники, находятся рабочие многих других профессий. «Единственное спасение — стать мощной политической силой, которая сама сможет действовать».

Таким образом, совет напряженно обдумывал пути для политического и организационного усиления секций и укрепления связей с массой.

Однако то и дело слышались нотки о слабой связи с рабочей массой. Например, на заседании 26 января Гулле заявлял, что народ не поддерживает секций Интернационала. Лакор говорил: «Мы не должны отчаиваться; если нас покинут, мы все же останемся Интернационалом». Франкель восставал против пессимистов: «Через пропаганду мы привлечем народ к себе».

Мысль об укреплении секций Интернационала, об усилении организации все время озабочивала совет. Франкель говорил (15 февраля). «Мы имеем моральную силу, если не во Франции, то во всяком случае в Париже; материальной силы у нас нет из-за отсутствия организации». Нужна сильная организация, скрепленная дисциплиной, подбор людей, преданных идее Интернационала, которые никогда не отступятся и не будут колебаться. Была создана комиссия по реорганизации секций Интернационала и по выработке нового статута.

Но неуверенность совета в крепости своих связей с массой продолжалась. Когда Пикар предложил организовать 24 февраля мирную демонстрацию республиканского характера, члены совета возражали. Комбо считал, что народ не пойдет за Интернационалом. Гулле опасался, что манифестация приведет только к избиению народа. Франкель возражал против демонстрации, предлагал заняться организационной работой, вопросами о борьбе с безработицей и о квартплате. В конце концов каждому предложили решить вопрос о своем участии в демонстрации, как он хочет. Снова (как 31 октября и 22 января) сказалась боязнь открытого политического выступления, неуверенность в достаточной связи с рабочей массой.

Аналогичную колеблющуюся позицию совет занял и по вопросу о создавшейся в то время Федерации национальной гвардии. Варлен категорически настаивал на участии Интернационала в Центральном комитете иацпональной гвардии. На заседании 1 марта он предлагал провести в состав Центрального комитета членов Интернационала и послать в Центральный комитет особую комиссию Интернационала из четырех членов для контакта. Он настаивал на том, чтобы «войти в состав Центрального комитета не в качестве членов Интернационала, а в качестве членов национальной гвардии, и попытаться завладеть руководством этой организации».

Ряд членов совета возражал Варлену. Пенди боялся, что участие в Центральном комитете национальной гвардии может скомпрометировать Интернационал. Даже Франкель, близко стоявший к Варлену, выражал свои сомнения: «Это похоже на компромисс с буржуазией, этого я совсем не хочу. Наша дорога — интернациональная, мы не должны сходить с этого пуги». Лакор поддержал Варлена: «надо помешать национальной гвардии подпасть под влияние реакпионеров, организаторы национальной гвардии идут к нам из-за морального влияния, завоеванного Интернационалом. Зачем же их отталкивать?»

Варлен настаивал на своем предложении: «Члены этого комитета которые были нам подозрительны, были удалены и заменены социалистами; члены ЦК хотят иметь в своей среде четырех делегатов для связи с Интернационалом. Если перед лицом этой силы мы останемся в стороне, наше влияние исчезнет: если мы соединимся с этим комитетом, мы сделаем важный шаг к социальному будущему (aveuir social)».

В конце концов совет послал в Центральный комитет национальной гвардии комиссию из четырех членов с оговоркой, что «они будут действовать в индивидуальном порядке»¹.

Таким образом, сектантские тенденции совета были преодолены под давлением Варлена, более других связанного с рабочей массой. Решение совета об установлении связи с ЦК национальной гвардии имело исключительное политическое значение: оно в значительной степени обеспечило дальнейшую тесную связь Интернационала с Центральным комитетом национальной гвардии и с будущей Коммуной.

В начале марта Интернационал установил тесный контакт с Центральным комитетом национальной гвардии — несколько человек пошло в его состав. На делегатском собрании национальной гвардии 10 марта, где председательствовал член Интернационала Пенди, было официально объявлено, что между Центральным комитетом национальной гвардии и Интернационалом достигнута договоренность.

Таким образом, новая массовая организация оказалась связанной с руководящей рабочей организацией — Интернационалом. Этим подчеркивались социалистические тенденции Центрального комитета национальной гвардии.

§ 4. Массовые демонстрации и захват пушек

Мы видим, что с середины февраля до середины марта рабоча^ масса Парижа энергично создавала новую массовую организацию Федерацию национальной гвардии. В то же время активизировались и другие имевшиеся организации — Интернационал, Центральный комитет 20 округов, комитеты бдительности, разные республиканские организации (Республиканский союз. Республиканский альянс и т. д.)

¹ «Les séances officielles de l'Internationale á Paris», p. 78—86.

Республиканская демонстрация на площади Бастилии

В эти же недели произошли крупные события, консолидировавшие пролетарские и мелкобуржуазные массы Парижа, — это были массовые демонстрации на площади Бастилии, сопровождавшиеся братанием солдат с народом и национальной гвардией, захватом пушек национальной гвардией, вступлением пруссаков в Париж.

В те самые дни, когда Тьер заканчивал в Версале свои переговоры с Бисмарком о мире, в Париже начались грандиозные демонстрации на площади Бастилии и на всех соседних улицах и площадях. Первая демонстрация произошла 24 февраля, в день годовщины февральской революции 1848 г. Эта демонстрация была, несомненно подготовлена и Центральным комитетом 20 округов и инициаторами Центрального комитета национальной гвардии. На этот день сознательно было назначено делегатское собрание национальной гвардии по вопросу о создании Федерации национальной гвардии, и все делегаты после совещания отправились на демонстрацию.

Демонстрация продолжалась до поздней ночи, при свете факелов. Перед колонной на площади дефилировали батальоны национальной гвардии, окруженные толпой граждан. Раздавался барабанный бой гремели трубы. Наверху колонны был повешен красный флаг (который оставался там до разгрома Коммуны). Делегаты или командиры батальонов поднимались по стремянке на цоколь колонны и вешали венки. Толпа кричала: «Да здравствует республика!», «Да здравствуо мировая республика!» Раздавались возгласы против правительства и Национального собрания, за войну до конца, против мирных переговоров и т. д. Время от времени вьютупали ораторы.

На следующий день демонстрации приняли еще более грандиозный характер. Полиция попряталась. Переодетый агент полиции, пытавшийся записывать номера батальонов, был брошен толпой в канал.

Несколько дней подряд происходили эти демонстрации парижского народа против правительственной политики.

Самой характерной чертой демонстраций, особенно обеспокоившей правительство, было братание солдат и мобилей с национальной гвардией и толпой По словам генерала Винуа, в демонстрациях участвовало 94 батальона национальной гвардии, причем некоторые выходили на площадь по нескольку раз. Часть батальонов шла с оружием. В демонстрациях участвовало 10 батальонов мобилей и большое количество солдат, зуавов, вольных стрелков, моряков и пр. Особенно восторженно толпа встречала моряков, которые после перемирия не хотели эвакуировать форты, предназначавшиеся для оккупации пруссаками, 26-го Винуа послал для разгона демонстрации четыре батальона пехоты, но они перемешались с толпой и побратались с ней. 27 февраля мэр Парижа испуганно сообщал Винуа, что «войска совершенно смешались с толпой и братаются»¹.

Как указывал впоследствии правительственный отчет, это был «смотр войскам восстания», это было «своего рода непрекращающееся восстание»².

На фоне этих массовых манифестаций развивались и более важные события — захват пушек и оружия национальной гвардией.

¹ Ch. Yriarte, Les Prussiens à Paris, P. 1871, p. 34.

² «Enquête», v. I, p. 32.

Народ увозит пушки в рабочие кварталы Парижа (27 февраля 1871 г.)

Пушки национальной гвардии были отлиты во время осады за счет пожертвований рабочих и других граждан. Все пушки носили дату осады и номера батальонов. Значительная часть пушек находилась на Ваграмской площади (до 227 пушек), 49 пушек были в парке Ранела и в других районах, где ожидалась прусская оккупация.

26 февраля прошел слух, что пруссаки скоро войдут в город, - ведь в этот день Тьер уже подписал договор о мире и повез его в Бордо. Рабочие не без основания предполагали, что правительство сознательно оставило пушки в тех округах, куда войдут пруссаки. И действительно, этот план правительство имело в виду. Вдобавок правительство боялось оповестить население, когда именно вступят пруссаки в столицу. Уже 26 февраля сами военные власти эвакуировали Пасси, ожидая вступления пруссаков.

Национальная гвардия при первом же слухе о вступлении пруссаков бросилась спасать свои пушки. С помощью толпы она перетащила пушки на руках через весь Париж в рабочие районы, в Монмартр, Бельвиль и т. д. Пушки подвезли также к некоторым клубам. Это оыло 27 февраля.

Так за несколько часов рабочие батальоны национальной гвардии получили в свои руки мощную артиллерию. Рабочие взяли и пушки ряда буржуазных батальонов. На Монмартре был создан артиллерийский парк в 171 орудие (считая и митральезы), в Бют-Шомон было собрано 52 пушки и т. д. Эти артиллерийские парки были укреплены окопами.

Но рабочие батальоны добивались не только пушек. Одновременно начался систематическцй захват всякого рода оружия — ружей, патронов, снарядов и т. д. 26, 27, и 28 февраля полиция то и сообщала о захвате рабочими оружия из разных складов, бастионов и пр.

27-го рабочие батальоны увезли несколько пушек из укреплений. Из Пантеона национальной гвардией было увезено 3 млн. патронов. Были увезены военные припасы из 56-го бастиона и из других мест, причем солдаты не оказывали сопротивления. Национальная гвардия начала осматривать вокзалы и забирала себе все находившееся на складах оружие.

Захват оружия национальной гвардией продолжался и в начале марта. 1 марта были забраны ружья у газовой компании и из 1-го бастиона, 2 марта — 2 тыс. ружей из госпиталя св. Антуана и 4 пушки из первого сектора укреплений. 3 марта национальные гвардейцы напали на склад «Гобелен», где было много оружия, и забрали все. Тщетно Фавр призывал использовать «верные» округа, но националк ные гвардейцы «хороших» батальонов не явились на призыв.

Таким образом, национальная гвардия значительно пополнила свое вооружение.

Винуа, увидав рост братания между солдатами и национальной гвардией и рабочими, поспешил удалить из рабочих кварталов имевшихся там солдат. Он указывал, что в Бельвиле, например, «офицеры не могли показываться на улицах, так как население оскорбляло их»¹.

28 февраля Винуа принял особые меры предосторожности, чтобы увести войска, так как опасался, что население не пропустит солдат. Он вывел солдат через ворота Бельвиля, не охранявшиеся населением, и провел отряды между укреплениями и линиями пруссаков (т. е. за городской чертой). Так он провел войска вокруг всего города к Военной школе, к дому Инвалидов и т. д. Винуа увел из Бельвиля и Менильмонтана все войска, которые, по его словам, «смешались с населением, что могло вызвать самые опасные последствия» (показания генерала Впнуа в «Enquête»). Винуа откровенно говорил, что он опасался не столько вступления пруссаков, сколько выступления населения: «Мне нужно было быть на страже против пруссаков и особенно против населения»².

Возбужденный слухами о прусской оккупации народ был очень встревожен. 27 февраля на улицах били тревогу, и тысячи людей собрались для отпора пруссакам. Генерал Винуа с горестью констатировал, что «почти десять тысяч вооруженных людей собралось по приказу и призыву тайной власти, которая на этот раз решила выступить публично перед лицом законной власти»³.

В тот же вечер толпа освободила из тюрьмы Сен-Пелажи Брюнеля и Пиацца.

Правительство теряло всякое влияние в столице. Фавр признавался, что прокламации правительства в эти дни «не производили никакого впечатления», масса «была резко враждебна правительству и признавала только директивы, исходящие от мятежников. Мы не имели никакой материальной возможности побороть эти пагубные влияния и подавить преступные действия, которые умножались день ото дня»⁴.

¹ «Enquête», v. II, р. 91.

² Ibidem, v. II, р. 91, 93.

³ Général Vinoy, op. cit., p. 146.

⁴ J.Favre, Gouvernement de la défense nationale, partie 3, P. 1871, p. 128-129.

По словам мэра Корбона, «с начала февраля до 18 марта можно было думать, что больше не существовало военной власти»¹.

Да, правительство было бессильно. Главное, в его руках не было послушной армии. Фио дает удачную характеристику положениея армии в эти критические дни: «Армия присутствует на патриотических демонстрациях и спмпатизирует им, она смешивается с ними и отказывается подавлять угрожающие движения в публичных местах... Она повсюду оказывает братский прием национальной гвардии... Вся армия страдала от дезорганизации и бездарности генералов»².

Глухое сообщение о заключении мира Тьером, вести о вступлении пруссаков в Париж, революционны демонстрации взбудоражили население столицы. Основной темой было вооружённое сопротивление пруссакам, если они двинутся в Париж, борьба против монархистов.

Центральный комитет национальной гвардии 24 февраля, как мы видели, категорически заявил, что национальная гвардия не допустит вступления иноземных войск в Париж. 27-го в «Кордери» было созвано совещание секций Интернационала, рабочих обществ и делегации 20 округов по вопросу об отношении к оккупации парижских округов пруссаками (председатель Валлес). Собравшиеся недоверчио высказывались о возникавшем тогда Центральном комитете национальной гвардии. Виар, например, утверждал, что инициатором Центрального комитета был журналист Вриньо из газеты «Liberté», и поэтому не следует отвечать на призывы комитета. Л.Мелье указывал, что лозунг сопротивления пруссакам неизвестно кем выдвинут и не исходил от социалистических групп: «Нужно ли рабочим выступать? Нет». Авриаль требовал, чтобы Интернационал снял с себя ответственность за это движение. Другие ораторы говорили: Реакция хочет раздавить нас при помощи пруссаков - нас хотят обмануть» (Белэ), «социалистическая партия должна сохранить свои силы для лучшего случая».

В результате за общей подписью трёх организаций - Интернационала (Белэ, Гулле и Роша), Федеральной камеры рабочих обществ (Авриаль, Пенди, Рувейроль) и делегации 20 округов (Арно, Л.Мелье, Ж.Валлес) - была опубликована декларация против нападения на пруссаков. В ней говорилось: «Всякое нападение приведёт только к тому, что народ подвергнется ударам со стороны врагов революции, немецких и французских монархистов, которые потопят в потоках крови все социальные требования. Мы помним зловещие июньские дни»³.

Активное вмешательство социалистов и, в частности, членов Интернационала заставило Центральный комитет национальной гвардии пересмотреть своё решение. Центральный комитет сумел направить движение в новое русло и публично заявил, что он изменил прежнее решение.

¹ «Actes», v. VI, р. 439.

² L.Fiaux, Hictoire de la guerre civile de 1871, P. 1879, р. 27.

³ «Cri du peuple» № 8, 1/III 1871.

Первая официальная афиша нового Центрального комитета национальной гвардии от 28 февраля (составленная Арнольдом) сообщала: «Общее мнение парижского населения, кажется, склоняется к тому, чтобы не противодействовать вступлению в Париж. Центральный комитет, который держался сперва противоположного мнения, объявляет, что присоединяется к следующему решению...» (дальц, шли конкретные предложения).

Афиша указывала, что всякое выступление «повлечет за собой крушение республики».

1 марта началось вступление прусских войск в западные кварталы Парижа. Центральный комитет национальной гвардии сумел в несколько дней так переломить настроение населения и имел уже такой авторитет, что его предложение было выполнено точно и никаких инцидентов не произошло.

В городе в течение трех дней, во время пребывания пруссаков в столице, висели траурные флаги. Газеты не выходили. Уличное движение почти замерло. Три дня — до момента вручения Бисмарку решения Национального собрания об утверждении прелиминарного мира — прусские войска оставались в районе Елисейских полей Пасси и пр.

Энгельс писал: «И чтобы поведать всему миру, что победоносная немецкая армия почтительно остановилась перед вооруженным населением Парижа, победители не вошли в Париж, а удовольствовались тем, что им дали занять на три дня Елисейские поля — общественный парк! — со всех сторон окруженные, охраняемые и запертые сторожевыми патрулями парижан! Ни один немецкий солдат не зашел в парижскую ратушу, ни один не прогулялся по бульварам а те несколько человек, которых пропустили в Лувр для осмотра сокровищ искусства, должны были просить разрешения; это было нарушением капитуляции. Франция была разгромлена, Париж изнемогал от голода, но своим славным прошлым парижский народ заставил уважать себя настолько, что ни один из победителей не посмел потребовать его разоружения, ни один не дерзнул войти в его дом и осквернить триумфальным шествием эти улицы, боевую арену стольких революций. Словно новоиспеченный германский император обнажил голову перед живыми революционерами Парижа, как его покойный брат обнажил ее перед трупами мартовских бойцов Берлина, и словно вся германская армия стоит позади императора и отдает им честь»¹.

Эта демонстративная оккупация Парижа, который пруссаки не смогли взять в бою, чрезвычайно обострила отношения парижского населения к правительству и Национальному собранию. Одновременно усилился авторитет национальной гвардии и его Центрального комитета. В начале марта он стал признанной властью Парижа.

После знаменитого собрания 4 марта, принявшего устав национальной гвардии, Центральный комитет продолжал укреплять свою организацию.

§ 5. Центральный комитет национальной гвардии

Положение в Париже становилось все более тревожным. 4 марта генерал Винуа просил у правительства подкрепления, и в тот же день Тьер сообщил, что с разрешения Бисмарка он посылает в Версаль 36 тыс. солдат. Были отобраны наиболее надежные отряды из Pa частей страны. Но и народ продолжал вооружаться.

¹ К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 487.

3 марта газета «Cri du peuple» (№ 27) под заголовком «Вооружайтесь!» писала: «Франция должна стать не только мастерской, но и боевым лагерем. Каждый гражданин должен взяться за ружье. С оружием в руках надо разбить роялистов, если они переходят от заговоров к активным действиям, с оружием в руках надо освободить народ из-под гнета королей» (статья Бриссака). Это было широко популярное требование парижской массы.

Центральный комитет национальной гвардии систематически продолжал укреплять свою организацию. На делегатских собраниях 10 и 15 марта был проведен ряд важных решений и был в основном оформлен состав Центрального комитета.

Развернутая программа Центрального комитета была представлена в докладе Арнольда на заседании 10 марта.

Указывая на то, что организация национальной гвардии была создана в связи с выборами, Арнольд дает красочную картину политического положения в стране в эти недели. «Нужно было рассеять последние иллюзии и обнаружить гнусную работу, выполняемую реакцией; нужно было видеть Париж, этого героя и мученика, оплеванным, оклеветанным, презираемым теми негодяями, которые во все времена эксплуатировали народ; нужно было получить позорный, всем ненавистный, наспех выработанный мир, хотя для нашего освобождения мы имели громадные ресурсы и энергию, рожденную отчаяньем; нужно было, чтобы все правительственные посты были захвачены людьми, особо враждебными республике; нужно было, наконец, подвергнуться величайшему унижению — оккупации Парижа иноземцами, — чтобы население, расположенное к такой искренней доверчивости, почувствовало, наконец, что оно может рассчитывать только на самого себя для защиты своей чести и своей свободы»¹.

Арнольд указывал, что Центральный комитет приобрел свое значение именно тем, что высоко держал знамя защиты республики. «Мы явились непреклонной опорой против всяких попыток свержения республики».

Организованная национальная гвардия и ее Центральный комитет рассматривались Арнольдом как фактическое представительство всего населения: федерация «выполняет пожелания национальной гвардии как верный представитель всего населения».

Арнольд пытался доказать, что организация национальной гвардии внесет мир и согласие во все классы. «Мы даже не мыслим о гибельной и кровавой борьбе между гражданами; мы по-братски протягиваем руки всем нашим согражданам и всем народам, как нашим братьям».

Арнольд клеймил всяких угнетателей и заканчивал речь призывом к международной республике, к уничтожению всех деспотов, к отмене постоянной армии. Он говорил: «Мы не хотим больше... никаких монархий, никаких угнетателей или эксплуататоров всякого рода... Сперва французская республика, затем международная республика. Никаких постоянных армий. Вся нация должна быть вооружена таким образом, чтобы сила не могла подавлять право... Долой угнетение, рабство или какую-либо диктатуру. Да здравствует суверенная нация и свободные граждане, управляемые по своей воле!

¹ «Enquête», v. III, р. 29—30.

Одним словом, долой королей, долой господ, долой назначенных начальников! Да здравствуют лишь ответственные и отзываемые агенты во всех звеньях власти!»¹

На этом же собрании было принято обращение к солдатам. Оно указывало, что «организаторы поражения», т. е. правительство готовят гражданскую войну, хотят ввести в Париж новые войска, хотя в столице достаточно национальной гвардии. Оно призывало солдат к братанию с национальной гвардией и с народом и к защите республики.

Это воззвание имело бурный успех. Префект сообщал, что «Красная афиша» Центрального комитета «охотно читается солдатами и это может иметь серьезные последствия». Толпа не позволяла агентам полиции срывать афиши. По словам Жюля Симона, эта «афиша читалась с энтузиазмом во всех кварталах, где федераты имели большинство, и встречала известные симпатии даже в кварталах, преданны порядку»².

Характерно, что, когда через два дня (12 марта) был организован правительством смотр войскам, полиция с горечью констатировала, что солдаты, входя в общение с толпой, обнаруживали «печальные симптомы», например кричали: «Да здравствует республика!» «Долой правительство!» и т. д.

15 марта было созвано последнее делегатское собрание национальной гвардии, — после провозглашения Коммуны уже не было больше делегатских собраний.

На этом собрании было представлено 215 батальонов — 1325 делегатов. Таким образом, «верных» правительству батальонов национальной гвардии, не вошедших в организацию национальной гвардии, осталось около 20—25. Однако даже из этих «верных» батальонов многие были «ненадежными». Сам префект полиции полагался только на 7 батальонов. Так ничтожно оказалось число сторонников правительства.

На заседании 15 марта был оформлен постоянный состав Центрального комитета. Было выбрано по два и по три человека от округа, но к 15 марта еще не все округа успели провести выборы, и Центральный комитет пополнялся позднее.

Сперва, видимо, во временный Центральный комитет попал ряд случайных и малоизвестных лиц. В составе постоянного Центрального комитета мы видим уже много людей, давно и крепко связанных с рабочей массой и имевших большие связи со своими округами. В составе Центрального комитета было несколько известных парижским рабочим членов Интернационала — Варлен, Асси, Журд, Клеманс, бланкисты — Моро, Ранвье, популярные участники народны собраний и активные деятели национальной гвардии — Арнольд, Авуан и др.

Когда правительство и реакционная печать издевались над составом Центрального комитета, заявляя, что все это никому не известные и неведомые люди, члены Центрального комитета имели право сказать: нас не знают в дворцах и салонах, но нас не первый год близко знают рабочие массы Парижа.

¹ «Enquête», v. III, р. 34.

² J.Simon, Le gouvernement de M. Thiers, v. I, P. 1878, p. 221.

Маркс писал о выборах Центрального комитета и других организаций национальной гвардии: «Никогда выборы не производились более тщательно, никогда делегаты не представляли с такою полнотою масс, из которых они вышли. На возражения посторонних, что это сплошь неизвестные лица, — вернее, что они известны лишь рабочему классу, а не старые фигляры, не люди, прославившиеся своим подлым прошлым, своей погоней за доходами и местами, — члены Центрального комитета гордо ответили: «Так же неизвестны были 12 апостолов», — и они ответили своими делами»¹.

Через три дня после окончательной организации ЦК национальной гвардии ему уже довелось возглавить народные массы и совершить революцию.

Этот авторитет Центрального комитета оыл создан почти с первых дней его возникновения.

Арнольд на собрании 10 марта отмечал популярность Центрального комитета: «Центральный комитет посетило очень большое число делегатов, причем одни приходили для выяснения цели организации, другие приносили полезную информацию либо хотели получить директивы и приказания».

Центральный комитет, иначе говоря, уже сразу тесно связался с населением и действовал как подлинный орган новой, массовой власти.

Выразительную картину той эпохи мы видим в № 17 газеты «Cri du peuple» от 11 марта. Мы узнаем, например, что на собрании 19-го батальона мобилей в составе 300 делегатов (а мобили нередко являлись орудием правительства в борьбе против национальной гвардии) единодушно принимается решение включиться в состав соответствующих батальонов национальной гвардии и соединиться с национальной гвардией в единую организацию. Собрание заканчивается возгласом: «Да здравствует демократическая и социальная республика!»

В эти же дни, по словам той же газеты, мобили 7-го батальона привели в Центральный комитет национальной гвардии своего командира и офицера-казначея, чтобы решить вопрос о жалованье. Решал этот вопрос от имени Центрального комитета Пенди. На улице Кордери, у помещения Центрального комитета, стояла вооруженная толпа мобилей, ожидавших решения Центрального комитета. Любопытно, что мэр III округа Бонвале тоже явился в Центральный комитет, чтобы принять участие в обсуждении вопроса. Центральный комитет принял решение, и затем двое его членов обратились к толпе с речами и разъяснили принятое решение. Толпа разошлась, одобрив мероприятие Центрального комитета.

Аналогичные решения Центральный комитет принимал и по другим вопросам, например, по вопросам, касавшимся 9 и 16-го батальонов мобилей.

Интересный эпизод рассказывает Элигон (бывший мэром в одном из округов Парижа) Он говорит, как он пытался (в марте) бороться против влияния Центрального комитета национальной гвардии в своем округе. Командующий национальной гвардией его округа ему заявил: «Я - народ» Элигон ответил: «Народ XIV округа представлен мной». На это командир возразил: «Если вы — закон, то мы — сила» и Элигон с грустью признался: «Он был прав — сила была у него»².

¹ «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 319.

² «Enquête», v. II, р. 546.

Таким образом, Центральный комитет национальной гвардии считался властью не только в самой национальной гвардии, но и вообще в Париже. С правительством уже переставали считаться. Даже в генеральном штабе военные патрули были заменены патрулями национальных гвардейцев, назначенными Центральным комитетом. В округах Парижа выбранные по округам члены Центрального комитета являлись фактическими руководителями и организаторами всей местной работы.

В интересной корреспонденции из Парижа в органе бельгийских секций Интернационала «L'Internationale» (№ 115 от 26 марта) рассказывается, как шла работа по организации национальной гвардии: «Когда один из округов Парижа был полностью организован, национальная гвардия брала на себя организацию полиции и отсылала полицейских в префектуру. 13 марта, если я не ошибаюсь, было создано шесть округов. К 17 марта было зарегистрировано уже двенадцать округов (если не больше)... Весь Париж представлял собой общенародную республиканскую организацию, власть, опирающуюся на всю мощь народа, перед которой должна была преклониться всякая другая власть».

П. Лавров, бывший в середине марта в Париже, писал Е. Штакеншнейдер: «Когда я приехал из Брюсселя (предыдущее письмо Лаврова из Брюсселя было помечено 9 марта, так что, по-видимому, в начале марта он был в Париже.— П. К.), во многих округах Парижа власть была уже в руках Центрального комитета национальной гвардии. Полиция была очень спокойно и мирно удалена из этих округов, и национальная гвардия заменила ее... В среду или четверг (очевидно, 15 и 16 марта.— П. К.) уже 12 (из 20) округов Парижа были организованы. «Еще неделя,— говорил мне один из членов комитета,— и мы будем владеть 17 округами из 20, последние три за нас не будут, но не решатся выступить против нас. Мы тогда удалим префектуру полиции из Парижа, низвергнем правительство, и Франция пойдет за нами»»¹.

В середине марта, как рассказывает русский очевидец событии Евг. Утин, Варлен говорил ему: «Обезоружить без боя мы себя не позволим... Не мы вызывали и вызываем на бой, нам бросают перчатку, и нам ничего не остается, как поднять ее... Бой завязался, быть может скоро примет более суровый, страшный характер, но я вам говорю только одно... чем бы ни кончилось первое открытое сражение, борьба будет продолжаться до тех пор, пока мы не останемся победителями»².

Своим существованием и всей своей деятельностью Центральный комитет национальной гвардии показывал, что наряду с правительством создалось другое, фактическое правительство, с которы население считалось больше, чем с законной властью.

¹ Письма П.Лаврова к Е.Штакеншнейдер 1870—1873 гг., «Голос минувшего» № 7—8 за 1916 г., стр. 121.

² «Вестник Европы», декабрь 1871 г., стр. 582.

Маркс говорил: «...Восстание всего, что было живого в Париже... против правительства обороны началось не 18 марта... оно начало с 31 января, с первого же дня капитуляции. Национальная гвардия, т. е. все вооруженное мужское население Парижа, организовалась и действительно управляла Парижем с этого дня, независимо от самозванного правительства капитулянтов, учрежденного милостью Бисмарка»¹.

Председатель правительственной комиссии по восстанию 18 марта изумлялся, каким образом Центральный комитет, составленный «из неизвестных людей... мог получить такое громадное влияние на национальную гвардию, господствовать над законными властями и подчинять себе все население. Накануне 18 марта Центральный комитет был полновластен»².

По словам одного исследователя (Дюбрейля), «великий город смотрел на Комитет как на единственного уполномоченного и истолкователя своих чувств, как на ревнивого стража своей чести, на бодрствующего и твердого охранителя материальной безопасности города»³.

Центральный комитет получил такое всеобщее признание потому, что был самым тесным образом связан с широкой парижской массой, в первую очередь с рабочими.

Интересно, что Центральный комитет, кроме укрепления своих связей и влияния среди мобильной гвардии, особенно интересовался организапией артиллерии. Был создан даже специальный Центральный комитет артиллерии, фактически подчиненный Центральному комитету национальной гвардии.

Таким образом, Центральный комитет являлся своего рода военно-революционным комитетом, готовым для всяких боевых действий, тем более что в это время проходила демобилизация армии в Париже и регулярных вооруженных частей было не больше 20 тыс.

Национальная гвардия и ее Центральный комитет в это время, по словам профессора Буржена, имели три основных лозунга: «родина, республика, социализм, — все эти понятия были для них тесно связаны вместе»⁴.

Центральный комитет считал, что не войска, а именно народная национальная гвардия будет главной опорой в борьбе против иноземцев, в деле защиты родины.

Центральный комитет добивался укрепления республики, полного разгрома сторонников империи и всех претендентов на императорский трон.

Центральный комитет, хотя и в глухой форме, говорил если не социализме (здесь Буржен преувеличивает), то во всяком случае оорьбе против эксплуататоров, о социальных мероприятиях.

Правительство, видя перед собой вновь созданную революционную власть, растерялось и не знало, на что решиться. Министерство внутренних дел угрожало военным судом тем гвардейцам, которые «подчиняются не своим командирам, а анонимному Центральному комитету». Но эти угрозы были пустой болтовней, и ни один национальный гвардеец не был арестован согласно этому приказу. Да и как можно было осуществить этот приказ, когда не меньше 250 тыс. национальных гвардейцев уже признало в это время власть Центрального комитета.

¹ «Архив Маркса и Энгельса», т. III (VIII), стр. 317.

² «Actes», v. V, р. 294.

³ Луи Дюбрейль, Коммуна 1871 года, рус. пер., Пгр. 1920, стр. 29.

⁴ G.Bourgin, Les premieres journees de la Commune, P. 1928, p. 42.

В марте все ждали взрыва, ждали восстания. До какой степени все ожидали в близком будущем гражданской войны, показывает, например, заседание общества «De Prévoyance» (при Международнародном обществе помощи раненым) 7 марта. Там специально обсуждался вопрос о том, как быть в случае уличных боев, будут ли повстанцы признавать сестер милосердия и т. д.¹

Правительство готовило целый ряд репрессий.

§ 6. Провокации Тьера

Договор о прелиминарном мире, ратифицированный Haциональным собранием, был вручен Бисмарку. Пруссаки начали эвакуировать Версаль и окрестности Парижа, но оставили в своих руках все северные и восточные форты.

Национальное собрание спешило провести ряд мер для обуздания Парижа. Мораторий по платежам за квартиры в Париже был отменен, что наносило тяжкий удар по рабочим и малоимущим cлoям населения (ведь больше полугода платежи отсрочивались). В течение всей зимы отсрочка квартирной платы была одним из самых боевых требований рабочей массы.

Опубликованный Национальным собранием декрет о платежах за просроченные векселя и долговые обязательства означал для мелкой буржуазии столицы финансовый крах. Еще в августе 1870 г. долговые платежи были отсрочены, а затем они были отсрочены еще дважды. Новый декрет должен был почти тотчас же войти в силу. За эти дни (с 13 по 17 марта) в Париже было опротестовано 150 тыс. векселей. Для многих мелких торговцев и хозяев небольших предприятий это означало полное банкротство. До 45 тыс. мелких хозяев и торговцев попало в чрезвычайно критическое положение.

Эти две меры, принятые 10 марта, вызвали бурное негодование в Париже. Впоследствии враги Коммуны признавали, что эти два мероприятия, особенно отказ в отсрочке долговых обязательств, были главной причиной, почему буржуазные батальоны национальной гвардии не поддержали правительство 18 марта и в следующие дни.

Даже царский дипломат Окунев признавал, что декрет о долговых обязательствах «грозит парижской промышленности полным разорением... он вызвал крайнюю досаду в торговых кругах». Окунев тоже считал, что одной из причин «преступного поведения национальной гвардии» после 18 марта был закон о платежах по векселям².

Но Национальное собрание мало интересовалось промышленностью и торговлей Парижа, а тем более положением рабочих. Оно напротив обдумывало новые меры, для того чтобы опозорить и унизить революционную столицу. К этому времени большая часть депутатов от Парижа в Национальном собрании (Делеклюз, Пиа, Гюго, Тридон, Рошфор, Малон и др.) отказалась от своих полномочий в виде протеста против заключения мирного договора. Это еще усиливало расхождение между Парижем и «деревенщиной».

¹ «Journal de Fidus», p. 375.

² «Царская дипломатия и Парижская коммуна», стр. 69.

Версальский дворец

Когда зашел вопрос о месте для заседаний Национального собрания, развернулись яростные прения против сохранения Парижа в качестве столицы. Париж был для «деревенщины» символом революции, символом яростной борьбы рабочих батальонов против позорного мира. В это время вся буржуазная печать усиленно сообщала о восстаниях в Париже, пожарах, грабежах и всячески натравливала общественное мнение против Парижа.

Большинством 427 голосов против 154 Национальное собрание назначило своим местопребыванием Версаль и наметило на 20 марта возобновление сессии.

Это решение имело ряд скрытых доводов. Один из них состоял в том, что для большинства Национального собрания Версаль был резиденцией французских монархов, а планы монархической реставрации отнюдь не исчезли.

Основным доводом за Версаль была отдаленность его от рабочих кварталов Парижа. Как говорил Тьер, в версальском дворце Людовика XIV Национальное собрание может «не опасаться бунтарских мостовых» («pavés de l'émeute»). Больше того, правительство уже тогда, рассматривало Версаль как стратегический центр для военной борьбы против Парижа. Фавр писал Тьеру: «По своему стратегичеcкoмy положению Версаль без труда и с небольшими ресурсами может быть опорой против всякого нападения. Его мирное и безобидное население не вызывает никаких опасений. Отсюда можно держать Париж в руках, не впутываясь в его дела»¹.

Это фактическое лишение Парижа звания столицы вызвало бурное недовольство парижан. Тот же Фавр признавал, что все классы населения единодушно возмущались этим решением, «каждый видел в этом оскорбление и угрозу»².

11 марта Винуа закрыл шесть революционных газет. Этот поход против печати подкреплялся введением нового налога по 2 сантима с каждого экземпляра любого издания.

¹ J.Favre, Gouvernement de la défense nationale, partie 3, p. 187.

² Ibidem, p. 202.

11 марта был опубликован заочный смертный приговор Бланки и Флурансу по делу 31 октября и 22 января.

В это время снова было введено осадное положение в Париже и окрестностях. Винуа воспретил даже карнавал («mi-carême»).

Во главе столицы правительством были поставлены наиболее ненавистные для населения монархические генералы. Генерал Винуа продолжал соединять в себе и должность командующего войсками столицы и обязанности губернатора Парижа. Газета Рошфора «Mot d'ordre» писала о нем: «Этот генерал победил после 2 декабря безоружных республиканцев. Неподражаем в искусстве отступать в полном порядке. Когда Париж был в последней крайности, он имел доета4 точно мужества... чтобы сдать город».

В конце февраля национальная гвардия обратилась к Гарпбальди с просьбой, чтобы он стал ее главнокомандующим. А Тьер на эту должность демонстративно назначил одного из наиболее ненавистных народу генералов, иезуита Орель-де-Паладина. Это был известный монархист. Его письмо Наполеону III (найденное в Тюильри) свидетельствовало о его борьбе против республиканцев и его монархических симпатиях. Паладин «прославился» еще в Алжире своим легкомыслием. В Марселе после 4 сентября он не признал республиканского правительства и стрелял в народ; посланный на фронт, он трусливо сдал Орлеан пруссакам. «Vengeur» в № 29 писал: «Генерал Орель-де-Паладин не умеет сражаться с неприятелем, но зато он умеет расстреливать солдат. Поэтому его и выбрали».

Журнал «Caricature» («Карикатура») в № 5 от 11 марта говорил о нем: «Дважды дворянин и трижды побитый — вот его славные титулы... он приезжает к нам с отрядом в 40 тыс. человек, вооруженных до зубов... под предлогом реорганизации он собирается разоружить народ».

В первые дни марта правительство еще питало наивную надежду, что назначение Орель-де-Паладина главнокомандующим национальной гвардии приведет к созданию «порядка» в Париже. Министр Жюль Ферри телеграфировал своему коллеге: «Орель приехал, это основное. Я больше не верю в опасность». Но что такое представлял собой Паладин? Для парижан это был прежде всего реакционер, иезуит и бонапартист, генерал, побежденный при Орлеане.

Этот «капитулянт» (как его прозвали левые газеты) попытался разгромить национальную гвардию. По словам Пикара, ему было дано задание «сокрушить национальную гвардию при помощи железной дисциплины». Под этим разумелось изгнание из рядов наци0 национальной гвардии революционных элементов.

В своем первом же приказе (5 марта) Паладин говорил о необходимости ввести железную дисциплину, о «своей твердой решимости энергично подавить всякие попытки нарушить спокойствие города и о том, что «его первый долг — поддержать порядок и уважение к закону и собственности».

Третьей фигурой, назначенной Тьером, был новый префект полиции — жандармский генерал Валантэн, бонапартист.

Таким образом, все непосредственные руководители столпицы были сугубо ненавистны и непопулярны среди парижского населения. Всем было ясно, что эти господа должны были сыграть роль усмирителей Парижа.

Сподручные Орель-де-Паладина уже 11 марта составили список членов Центрального комитета национальной гвардии и настаивали перед префектом на их аресте. Префект еще опасался решительных действий или, может быть, просто не имел сил для этого. Тогда эти офицеры из генерального штаба национальной гвардии, сидевшие под крылышком Паладина, попытались сами произвести аресты, но это им не удалось. Правда, они арестовали Дюваля и Анри, но под давлением населения квартала должны были освободить их¹.

Вся эта система провокаций против Парижа имела задачей скорее вызвать столкновение с народом, разоружить и разгромить рабочих. Маркс указывал, что Париж был для реакционеров и монархистов главным препятствием в борьбе против республики. Ведь чтобы заплатить 5 млрд. контрибуции, надо было свалить все издержки войны на неимущее население — на рабочих, крестьян, мелкую буржуазию. А для этого надо было свергнуть республику, сохранить власть в руках представителей капитала и землевладения, свести на нет возросшую роль пролетариата — прежде всего в столице.

Разоружение парижского пролетариата и разгром его — такова бьпа цель Тьера. Захват пушек национальной гвардии был его ближайшей задачей. Тьер всячески торопился. На 20 марта было назначено первое заседение Национального собрания в Версале, и он хотел провести до того момента разоружение парижских рабочих. Финансисты, по его словам, заявили: «Вы не сможете провести никаких финансовых операций, покуда вы не покончите с этими преступниками, покуда вы не отнимете у них пушки. Надо с ними покончить, и тогда можно будет заняться делами». И Тьер добавлял: «Действительно, мысль о том, что надо отнять пушки, доминировала над всем — трудно было ей противиться»².

Накануне 18 марта совет министров под председательством Тьера формулировал задачу разоружения парижских рабочих так: «Захват пушек, оружия и вооружения, имеющихся в батальонах, верных Центральному комитету, роспуск комитета и арест его членов»³.

Некоторые современники считали, что Тьер не собирался отобрать пушки, но ему во всяком случае надо было возбудить рабочее население, вызвать восстание, а затем эвакуировать Париж, взять его силой и потопить в крови. Такое мнение разделял, например, граф д'Эриссон, офицер, тесно соприкасавшийся в своей работе с правительством (он был прикомандирован к Фавру)⁴.

Как бы то ни было, и тот, и другой вариант провокации были в духе иезуитской политики Тьера. Если бы захват пушек удался, должно было последовать разоружение национальной гвардии, аресты вождей революции и разгром массовых организаций. Если бы захват пушек вызывал только взрыв народного негодования, это могло бы явиться удачным поводом для кровавого подавления восстания. Ведь недаром и Фавр заранее советовал Тьеру сделать Версаль опорным пунктом для борьбы против Парижа.

¹ «Enquête», v. II, p. 449 (показания Бодуэн де-Мортемара).

² «Enquête», v. I, p. 11.

³ Général Vinoy, op. cit., p. 207.

⁴ «Nouveau journal d'un officier d'ordonnance», 4 éd., P. 1889. p. 72.

Конфликт был неизбежен. Никто не сомневался, что дело быстро приближается к острому столкновению. Газета бельгийских секций Интернационала «L'Internationale» («Интернационал») писала в № 114 от 17 марта, как раз накануне Коммуны: «Провоцируют взрыв, Всякие махинации, которые пущены в ход под пустым предлогом восстановления порядка и поддержания власти, очевидно, имеют задачей подготовить какую-то комбинацию, которая толкнет к гражданской войне. Это прелюдия государственного переворота, который созревает под тенью Тьера».

Видя приготовления правительства, Центральный комитет готовился к борьбе. Его программа была ясна, но его тактика ещё не была разработана. Генерал Винуа, один из организаторов разоружения парижских рабочих 18 марта, правильно писал: «Центральный комитет понимает, что борьба неминуема, что она возгорится, и Центральный комитет приводит все в действие, он озабочен, он приготовляется»¹.

«Париж, измученный пятимесячным голодом,— писал Маркс — не задумывался ни на минуту. Он был полон геройской отваги он приготовился перенести все тяжести борьбы с французскими заговорщиками контрреволюции, несмотря на то, что прусские пушки угрожали ему с высоты его же фортов. Но из отвращения к гражданской войне, которую старались навязать Парижу, Центральный комитет продолжал придерживаться чисто оборонительного положения, не обращая внимания ни на провокационные выходки Национального собрания, ни на непрошенное вмешательство исполнительной власти в его дела, ни на угрожающую концентрацию войск в Париже и вокруг него»².

Правительство Тьера было готово нанести удар.

Ряд причин неизбежно привел к острому конфликту и борьбе между парижскими массами и правительством — к Парижской коммуне. Прежде всего сказался общий кризис в стране. Несмотря на героизм французских солдат, война, провоцированная империей, была позорно проиграна. Страна из месяца в месяц получала только сведения о проигранных сражениях и о сданных неприятелю крепостях. Свыше 500 тыс. солдат попало в прусский плен. Почти 40% территории Франции было занято и ограблено пруссаками. Париж заставили капитулировать, и по его улицам шествовали наглые победители, которые не сумели силой захватить столицу.

Позорный мир отнимал у Франции две провинции и возлагал небывалую контрибуцию в 5 млрд. фр. К разорению и бедствиям войны прибавлялась огромная плата за проигранную воину, все тяготы которой, конечно, должны были пасть на неимущие классы.

Париж пережил почти полугодовую осаду, которая сопровождалась голодом, холодом, большой смертностью, обнищанием и разорением. Значительная часть буржуазии успела уехать до осады или покинула Париж сейчас же после капитуляции, а рабочие и мелкая буржуазия испытывали на себе все трудности осады, позор капитуляции, тяжесть разорения.

¹ Général Vinoy, op. cit., p. 206.

² К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 304.

К тому же бóльшая часть рабочих и ремесленников Парижа эти долгие месяцы были безработными. Они жили на 30 су жалованья национальных гвардейцев. После перемирия безработица продолжалвсь - мастерские и фабрики по большей части пустовали. В частности совсем исчезло основное производство Парижа — изготовление «objets de Paris».

Немало бедствовала и мелкая буржуазия — хозяева мелких мастерских, торговцы, владельцы кафе, винных погребков, небольших ресторанов и т. д. Бегство зажиточных классов и обнищание рабочих резко отзывались на всех этих хозяйчиках. Мелкая буржуазия тяжело пострадала от закона Национального собрания, отменившего мораторий по долговым обязательствам. Рабочие и мелкая буржуазия пострадали и от нового закона, отменившего отсрочки по квартирной плате.

Рабочие и мелкая буржуазия испытывали озлобление и ненависть к господствующим классам и правительству. Генералы обнаружили свою трусость и бездарность. Заправилы интендантства и фабриканты оружия и военного снаряжения наживались на войне и снабжали солдат негодным оружием, гнилой одеждой, недоброкачественной пищей. Буржуазия проявила (например, при осаде Парижа) свою предательскую трусливость. Главари Правительства национальной обороны и правительства Тьера вызывали у парижского населения злобу и ненависть. Они были в его глазах «капитулянтами», пособниками пруссаков, предателями родины. К тому же народ правильно подозревал, что они подготовляли реставрацию монархии.

Реакционное Национальное собрание не скрывало своей злобы и страха перед Парижем. Рабочие и мелкая буржуазия Парижа понимали, что руководители страны — в Национальном собрании, в министерствах, на постах губернаторов, префектов н мэров — являются явными или скрытыми врагами республики. А крах республики означал для рабочего класса восстановление бонапартистского, полицейского гнета во всех видах. Народ понимал, что только он сам, своей силой сможет обезопасить судьбу республики.

Надо учесть также, что в рабочем классе, особенно в столице, давно шло глухое брожение. Идеи социализма, хотя и в самой неотчетливой форме — в виде прудонизма и т. д., проникали в рабочую среду. Рабочие требовали изменения существовавшего экономического строя. Говорили о «социальной революции», о «праве на труд», о «рабочих ассоциациях», о «равенстве труда и капитала», о «справедливом оомене» и т. д.

Массы требовали изменения положения рабочих к лучшему и резкого обуздания капитала. Рабочие готовы были посягнуть на право частной собственности на орудия производства.

Одновременно очень популярен был лозунг международного братства рабочих; идеи Интернационала приобрели влияние. Лозунги мировой республики, братства народов постоянно провозглашались на рабочих собраниях и в печати. Французская республика, по мысли рабочих, должна была стать инициатором всемирного объединения всех республик мира. Она должна была создать какой-то новый социальный строй.

В эти месяцы общенационального кризиса рабочие Парижа выдвигали довольно твердо установленные требования. Прежде всего шла речь о защитe республики против монархистов и реакционеров и укреплении республиканского строя. Во-вторых, народ требовал Коммуны. Парижская коммуна должна была быть не только обычным парижским муниципалитетом, но и новой формой политической власти народных масс. В-третьих, выдвигались лозунги о социальной перестройке общественных отношений, т. е. смутные стихийные социалистические требования. В-четвертых, рабочие, не сознавая еще необходимости в единой политической партии, добивались создания массовой, широкой организации рабочего класса, сперва в виде Центрального комитета 20 округов и комитетов бдительности, затем в виде Федерации национальной гвардии и ее Центрального комитета.

В то время как имущие классы — землевладельцы, промышленники, финансисты — объединились во главе с правительством Тьера и были готовы на любое предательство для восстановления монархии и, главное, для дальнейшей расправы с рабочим классом и революционной мелкой буржуазией, народ Парижа осознал свою силу и политическое влияние и готовился к борьбе. Он хотел сам решать свою судьбу.

Между революционным Парижем и правительством Тьера, объединившим господствующие классы, лежала глубокая пропасть. Конфликт был неизбежен, и 18 марта он разразился.